а потом сам не знаешь, что сказал.
– Я только сказал, что нам лучше остаться, – начал оправдываться Ринсвинд.
– Ты сказал, что звезда – это жизнь, а не смерть, – настаивал Двацветок. – И твой голос стал надтреснутым и далеким. Правда?
Он обернулся за подтверждением к продавцу.
– Совершенно верно, – отозвался тот. – Мне еще показалось, что у него глаза немного косят.
– Значит, это Заклинание, – констатировал Ринсвинд. – Оно пытается захватить надо мной контроль. Оно знает, что должно случиться, и хочет вернуться в Анк-Морпорк. Я тоже хочу в Анк-Морпорк, – вызывающе добавил он. – Можешь доставить нас туда?
– Это такой большой город на реке Анк? Расползшийся во все стороны и пропахший выгребными ямами?
– У него долгая и славная история, – парировал Ринсвинд каменным от уязвленной гражданской гордости голосом.
– Мне ты его описывал не так, – возразил Двацветок. – Ты сказал, что это единственный город, который загнил в первый же день своего существования.
Ринсвинд смутился.
– Да, но, в общем, это мой дом, разве ты не понимаешь?
– Нет, – сказал продавец. – Не совсем. Я всегда говорил, что дом – там, где ты вешаешь свою шляпу.
– Э-э, неправда, – вмешался Двацветок, всегда готовый просветить ближнего. – Шляпу ты вешаешь на вешалку, а дом – это…
Продавец, увидев входящую Бетан, внезапно заторопился.
– Пойду-ка я займусь вашей отправкой, – сказал он и, просочившись мимо девушки, выскочил за дверь.
Двацветок последовал за ним.
По другую сторону от занавески находилась комната с небольшой кроватью, довольно грязной плитой и трехногим столом. Продавец что-то сотворил со столом, послышался звук, похожий на хлопок пробки, неохотно выходящей из бутылки, и в комнате от стены до стены простерлась вселенная.
– Не бойся, – сказал продавец, стоя среди проносящихся мимо звезд.
– Я не боюсь, – отозвался Двацветок, чьи глаза восторженно сверкали.
– О-о, – протянул слегка раздосадованный продавец. – Все равно это просто изображение, созданное лавкой, оно не настоящее.
– И ты можешь перенестись куда угодно?
– О нет, – продавец был шокирован до глубины души. – В лавку встроены всевозможные предохранительные приспособления. В конце концов, зачем переноситься туда, где у населения нет свободных средств? Ну и, разумеется, стену подходящую нужно найти. Ага, пожалуйста, вот и ваша вселенная. Лично мне она всегда казалась очень миниатюрной. Такая крошка-вселенная…
Перед нами чернота пространства, мириады звезд, сверкающих, словно алмазная пыль или, как сказали бы некоторые, словно громадные шары водорода, взрывающиеся где-то очень-очень далеко. Впрочем, некоторые люди могут говорить что угодно.
Далекое мерцание звезд понемногу заслоняется какой-то тенью, и она чернее, чем само пространство.
Отсюда тень выглядит значительно больше пространства, потому что пространство на самом деле не большое, просто это такое место, где можно быть большим. Вот планеты – большие, но планетам и полагается таковыми быть, а для того, чтобы иметь нужные размеры, особого ума не надо.
Но эта тень, закрывающая собой небо подобно опускающейся стопе Бога, – вовсе не планета.
Это черепаха – десять тысяч миль от испещренной кратерами головы до покрытого щитками хвоста.
И Великий А'Туин
Гигантские ласты тяжеловесно поднимаются и опускаются, взбивая пространство в странные фигуры. Плоский мир скользит по небу, словно королевская барка. Однако теперь, когда Великий А'Туин покинул свободные глубины пространства и вынужден сражаться с изводящим его давлением солнечного мелководья, даже продвигается он с трудом. Здесь, на побережье света, магия слабее. Если это затянется еще на много дней, то Плоский мир будет сорван со спины Всемирной Черепахи под нажимом реальности.
Великий А'Туин это знает, но Великий А'Туин помнит, что однажды, много тысяч лет назад, это уже происходило.
Глаза космической рептилии, горящие красным в свете карликовой звезды, сфокусированы не на самом светиле, а на небольшом участке пространства неподалеку…
– Да, но где мы? – спросил Двацветок.
Продавец, который склонился над своим столом, равнодушно пожал плечами.
– Вряд ли мы где-то, – ответил он. – По-моему, мы в котангенциальной несообразности. Хотя, может, я ошибаюсь. Лавка обычно знает, что делает.
– То есть ты этого не знаешь?
– Я, конечно, кой-чего нахватался, – продавец высморкался. – Иногда я приземляюсь в мирах, где люди разбираются в таких штуках, – он обратил на Двацветка свои печальные глазки. – У тебя доброе лицо, господин. Я не против тебе рассказать.
– Про что?
– Что за жизнь – вечно сидеть в этой лавке?! Надолго нигде не задержишься, все время в движении, все время открыт.
– Почему ж ты тогда не остановишься?
– О-о, в том-то все и дело. Понимаешь ли, господин… я не могу. На меня наложено проклятие, вот так-то. Это ужасно.
Он снова высморкался.
– Проклятие заниматься лавкой?
– Да, и я должен торговать здесь вечно, господин, вечно. Даже закрыться мне нельзя! Сотни лет! Как-то раз ко мне зашел чародей… И я совершил страшную вещь.
– В лавке? – уточнил Двацветок.
– О да. Я не помню, что именно ему было нужно, но, когда он спросил меня про это, я… я издал такой всасывающий звук, ну, знаешь, вроде как свист, только наоборот?
Он продемонстрировал.
Двацветок помрачнел, но душа у него была добрая, и он всегда готов был простить.
– Понятно, – медленно проговорил он. – И тем не менее…
– Это не все!
– О-о!
– Я сказал ему, что на это нет спроса!
– После того как издал всасывающий звук?
– Да. И, очень может быть, я еще ухмыльнулся.
– О боги. А ты, случайно, не назвал его «милостивый государь»?
– Я… возможно, я так и поступил.
– Гм.
– Но и это еще не все.
– Не может быть!
– Да, я сказал ему, что могу заказать требуемую вещь и чтобы он зашел на следующий день.
– По-моему, хороший ответ, – вставил Двацветок, который, единственный из всех людей во множественной вселенной, позволял магазинам заказывать для него вещи и ничуть не возражал против того, чтобы переплачивать продавцам, компенсируя неудобство, которое доставила им необходимость
