который чистит скамьи в церкви или подметает под алтарем. Никому нет дела до полезного человека. Никто не интересуется маленьким человеком. Никто не помнит имени. — Именно это я и собирался делать! Но это не сработало. — Найди другую дорогу. Я выучился в храме. Мне сказал старый наставник. Во время передряг всегда помни мудрые слова старого и почтенного мастера. — Какие?
— Старый мастер говорил: 'Тот вон парень! Что ты ешь? Надеюсь, ты принес столько, чтобы хватило всем!' Старый мастер говорил: 'Ты, нехороший мальчик! Почему ты не делаешь домашней работы?' Старый мастер говорил: 'Чему тот парень смеется? Никто не скажет, почему он смеется — вся дожа останется после уроков!'. Когда я вспоминаю эти мудрые слова, ничто не кажется таким уж плохим. — А что мне делать? Я его не слышу!
— Делай то, что должен. Если я и знаю что-то, то то, что ты должен пройти это все сам. Брута сжал колени. — Но он ничего не сказал мне! Где вся эта мудрость? Все пророки возвращались назад с указаниями!
— Откуда они их получали?
— Я… думаю, они сами их придумывали. — Возьми их оттуда же.
* * *
— И ты называешь это философией? — хохотался Дидактилос, размахивая своей палкой. Урн отчищал с рычага кусочки песчаной изложницы. — Ну… натуральной философией, сказал он. Палка указывала вниз, на бок Движущейся Черепахи. — Я никогда не говорил тебе ничего подобного! — кричал философ. — Философия предназначена для того, чтобы улучшать жизнь!
— Это улучшит жизнь множества людей, спокойно сказал Урн. — Это поможет низвергнуть тирана. — А потом? — сказал Дидактилос. — Что потом?
— А потом ты разберешь ее на части, да? — сказал старик. — Разобьешь ее? Снимешь колеса? Избавишься ото всех этих шипов? Сожжешь балки? Да? Когда она отслужит по назначению, да?
— Ну… начал Урн. — Ага!
— Что ага? Что будет, если мы ее сохраним? Это… послужило бы для устрашения других тиранов!
— Ты думаешь, тираны не построят таких же?
— Ну… я построю больше! — закричал Урн. Дидактилос съежился. — Да, сказал он. — Несомненно, ты построишь. Тогда все это правильно. Даю слово. Пожалуй, я просто расстроился. А теперь… я, пожалуй, пойду, где-нибудь отдохну… Он выглядел сгорбленным и вдруг постаревшим. — Учитель? — сказал Урн. — Не зови меня учителем, сказал Дидактилос, ощупывая дорогу вдоль стены сарая к дверям. — Вижу, ты теперь знаешь все, что необходимо знать о природе человека. Ха!
* * *
Великий Бог Ом скатился вниз по склону оросительной канавы и приземлился на спину среди травы на дне. Он перевернулся, схватившись челюстями за корень и подтянув себя вверх. Форма мыслей Бруты мерцала где-то в глубине его сознания. Он не мог выделить каких бы то ни было слов, но это было не нужно; так достаточно видеть волны, что бы знать, в какую сторону течет река. Однажды, кода он различил Цитадель, как сверкающую точку в сумерках, он попытался прокричать свои мысли в глубь, так громко, как только смог. — Подожди! Подожди! Ты не хочешь этого! Мы можем отправиться в Анк-Морпорк! Город шанса! С моим мозгом и твоей… с тобой, мир — наша жемчужница! Зачем ее выбрасывать… А потом он соскользнул в следующий ров. Пару раз он видел орла, всегда выписывающего круги. — Зачем совать руку в жернов? Это место
Что-то в этом роде было, когда первого его верующего забили камнями до смерти. Конечно, к тому времени у него было несколько дюжин верующих. Это была щемящая боль. Это было горько. Невозможно забыть своего первого верующего. Он придает тебе форму. Черепахи не слишком приспособлены к передвижению по пересеченной местности. Тут нужны или более длинные ноги, или более мелкие рвы. Ом прикинул, что он делает менее одной пятой мили в час по прямой, а Цитадель как минимум в двадцати. Однажды он показал неплохое время среди деревьев в оливковых зарослях, но оно с лихвой ушло на преодоление каменистых мест и каменных границ полей. Все это время, пока скребли его лапки, мысли Бруты жужжали в его голове, как далекий рой пчел. Он опять пытался мысленно докричаться. — Что у тебя есть? У него армия! Есть у тебя армия? Ну, сколько у тебя дивизий?
Но такие мысли требовали энергии, а существует предел количеству энергии, которое способна вместить одна черепашка. Он нашел кисть упавшего винограда и пожирал его до тех пор, пока его голова не покрылась соком, но это не многим улучшило дело. А потом была ночь. Здешние ночи не были так холодны, как в пустыне, но они не были так теплы, как дни. Он становился медлителен к ночи, так как его кровь охлаждалась. Он не мог так быстро думать. Или так быстро передвигаться. Он уже терял тепло. Тепло означало скорость. Он осилил вершину муравейника… — Ты же умрешь! Ты же умрешь!
…и скатился с другой стороны.
* * *
Подготовка к инаугурации Пророка Ценобриарха началась задолго до рассвета. Во-первых, и не в соответствии с древней традицией, был произведен тщательнейший обыск святилища дьяконом Кусачкой и несколькими его коллегами. Рыскали в поисках натянутых поперек прохода веревок и совались в подозрительные закоулки, а нет ли там спрятавшихся лучников. Хотя это и не бросалось в глаза, у Дьякона Кусачки была на плечах хорошая голова. Он так же послал несколько подразделений в город, выловить обычных подозреваемых. Квизицией считается целесообразным оставлять нескольких подозреваемых на свободе. Тогда знаешь, где их искать, когда они понадобятся. Затем дюжина младших служителей явилась очистить здания и изгнать всех ифритов, джинов и дьяволов. Дьякон Кусачка воздержался от комментариев, наблюдал за ними. Он никогда лично не сталкивался со сверхъестественными существами, но он знал, что может сделать правильно размещенный арбалет с неожидающим того животом. Кто-то хлопнул его по ребрам. Он открыл рот от внезапного вторжения действительности в цепь рассуждений и инстинктивно потянулся за кинжалом. — Ох, сказал он. Лу-Тзе кивнул и улыбнулся и указал метлой, что Дькон Кусачка стоит на участке пола, который он, Лу-Тзе, хотел бы подмести. — Привет, маленький мерзкий желтый дурак, сказал Дьякон Кусачка. Кивок, улыбка. — Идиот. Улыбка. Улыбка. Взгляд.
* * *
Урн посторонился. — Теперь, сказал он, вы уверены, что поняли все?
— Это просто, сказал Симони, сидящий в седле Черепахи. — Повтори, сказал Урн. — Мы- растапливаем-печь, сказал Симони. — Потом-когда-красная-иголка-указывает-ХХVI-поворачиваем- бронзовый-кран; когда-свистит-бронзовый-свисток, толкаем-большой-рычаг. И рулим, дергая за веревки. — Правильно, сказал Урн. Но по-прежнему выглядел обеспокоенным. — Это устройство требует аккуратности , — сказал он. — А я — профессиональный солдат, сказал Симони. — Я не суеверный крестьянин. — Отлично, отлично. Ну… если вы
* * *
