Маленькие боги (Мелкие боги)

— Я клянусь тебе мной, что я и есть Великий Бог Ом, величайший среди богов. — Я кое-что покажу тебе, демон. Если бы он хорошенько прислушался, он бы почувствовал, как укрепляется его вера.

* * *

Это была не самая большая статуя Ома, зато ближайшая. Она находилась внизу, на уровне ям, уготованных заключенным и еретикам. Она была сделана из спаянных железных листов. Ямы были пусты, лишь пара послушников толкала в отдалении грубо сколоченную телегу. — Это большой бык. — сказала черепаха. — Это истинное подобие Великого Бога Ома в одной из его мирских ипостасей. — гордо сказал Брута, — И ты говоришь, что это — ты ?

— Со мной не все в порядке последнее время. — сказала черепаха. Ее костистая шея вытянулась как можно дальше, — В его задней части расположена дверца. Зачем?

— Чтобы туда могло быть помещено грешное. — сказал Брута. — А зачем еще одна на брюхе?

— Чтобы очистившийся пепел мог быть развеян. — сказал Брута, — И дым исходит из ноздрей его, как знамение для неверных. Черепаха вытянула шею в сторону череды дверей, запертых тяжелыми засовами. Она взглянула вверх, на почерневшие от пепла стены. Она посмотрела вниз, на ныне пустой огненный ров под железным быком. Она пришла к заключению. Она сморгнула своим единственным глазом. — Люди? — спросила она наконец, — Вы сжигаете там людей ?

— Вот! исполненным торжества тоном произнес Брута, и так, ты доказал, что ты — не Великий Бог! Он бы знал, что мы, конечно же, не сжигаем там людей. Сжигать там людей? Это было бы неслыханно!

— А…-сказала черепаха, — Что же тогда?

— Это используется для уничтожения еретических документов и прочей подобной ерунды. — сказал Брута. — Очень разумно. — сказала черепаха. — Грешники и преступники очищаются огнем в ямах Квизиции, или иногда напротив Главного Святилища. Великий Бог знал бы это. — Должно быть, я забыл. — сказала черепаха. — Великий Бог Ом, святые рога, знал бы, что Он Сам возвестил через Пророка Волспу:

— Брута откашлялся и взглянул из-под сморщенных надбровий, что означало сложный мыслительный процесс, — “Позволь святому огню полностью уничтожить неверного”. Это шестьдесят пятый стих. — И это сказал я?

— В год Нежных Овощей Епископ Криблефрор силой одного лишь убеждения заставил демона принять истинную веру. сказал Брута, — Он стал служителем Церкви, а потом и субъдьяконом. Или что-то в этом роде, говорят. — Я не имел ввиду убийства . — начала черепаха. — Твой лживый язык не сможет соблазнить меня, рептилия. — сказал Брута, — Ибо вера моя крепка!

— А что б тебя молнией поразило!

Маленькое, очень маленькое черное облако появилось над головой Бруты и маленькая, очень маленькая молния слегка коснулась его брови. Разряд был примерно равен искре на кошачьей шерсти в теплую сухую погоду. — Ой!

— Теперь ты мне веришь? — сказала черепаха.

* * *

На крыше Цитадели дул легкий бриз. Кроме того, с нее открывался отличный вид на глубокую пустыню. Фрайят и Драна подождали минутку, пока успокоится дыхание. Потом Фрайят спросил: 'Мы здесь в безопасности”?

Драна взглянул вверх. Одинокий орел кружил над сухими холмами. Он поймал себя на мысли, а хорошо ли орлы слышат. Что-то у орлов было развито неплохо. Слух ли? В безмолвии пустыни он слышит шебуршение за пол мили внизу. Что за дьявольщина — он же не может разговаривать, верно?

— Возможно — ответил он. — Могу ли я доверять тебе? — сказал Фрайят. — Могу ли я доверять тебе ?

Фрайят барабанил пальцами по парапету. — Гм…-сказал он. Это было проблемой. Проблемой всех действительно тайных обществ. Они были секретны. Сколько членов насчитывало Движение Черепахи? Никто в точности не знал. Как зовут человека рядом с тобой? Об этом знают двое других, которые должны были ввести его, но кто они были за этими масками? Знание опасно. Если знаешь, инквизиторы смогут это, жилка за жилкой, из тебя вытянуть. Так что нужно было быть уверенным, что действительно не знаешь. Это делало разговор много проще во время келейных встреч и невозможным вне их. С этой проблемой сталкивались все начинающие заговорщики в течение всей истории: как сохранить скрытность, не доверив возможно неблагонадежному товарищу сведений, которые, будучи донесены, отзовутся прикосновением раскаленного жала вины?

Бисеринки пота, рассыпавшиеся, несмотря на теплый бриз, по челу Драны, свидетельствовали, что и его агония проходила ту же траекторию. Но не доказывали этого. А у Фрайята выживание уже вошло в привычку. Он нервно затрещал костяшками. — Святая война. — сказал он. Это было достаточно безопасно. В предложении не содержалось никаких словесных намеков на дальнейшие планы Фрайята. Он не сказал: “О боже, только не эта проклятая святая война, или этот человек — сумасшедший? Какой-то идиот — миссионер позволил себя убить, какой-то человек написал какую-то галиматью о форме мира, и из-за этого мы должны воевать?'

Если его хорошенько прижмут, и даже растянут и разобьют, он всегда сможет утверждать, что это означало: 'Наконец! Это блестящая возможность доблестно погибнуть во славу Ома, единственного истинного Бога, который Растопчет Неправедных Железными Копытами!”. Погоды это не сделает: свидетельские показания ничего не меняют для попавших на нижние уровни, где обвинение приобретает силу доказательства, но это может, наконец, оставить у одного-двух инквизиторов ощущение, что они могли и не быть правы. — Да, Церковь была куда менее военизирована в прошлом веке. — ответил Драна, оглядывая пустыню, — Многое связано с мирскими проблемами империи. Формулировка. Без малейшей бреши, куда мог бы быть вставлен разъединитель костей. — Был крестовый поход на Ходгсонитов, сухо перечислил Фрайят, — и Покорение Мельхиоритов. И Выявление лжепророка Зебы. И Исправление Ашелян. И Очищение… — Но все это только политика. — сказал Драна. — Гм… Да, конечно, ты прав. — И разумеется ни один не может сомневаться в целесообразности войны во имя распространения Культа и Славы Великого Бога. — Нет. Никто не может сомневаться в этом. — сказал Фрайят, не раз обходивший поля боя на следующий день после славной победы, когда представляется широкая возможность увидеть, что эта победа означает. Омнианцам было запрещено использовать все виды наркотиков. В подобные времена, когда не осмеливаешься сомкнуть глаз от страха перед своими снами, придерживаться такого запрета весьма сложно. — Разве не Великой Бог провозгласил через Пророка Аввея, что нет более почетной и великой жертвы, чем пожертвовать жизнью во имя Бога?

— Да, это его слова. — сказал Фрайят. Он не смел напомнить, что Аввей был епископом в Цитадели пятьдесят лет, прежде чем Великий Бог Избрал его. К нему никогда не заявлялись с мечами вопящие недруги. Он никогда не смотрел в глаза тех, кто желал бы увидеть его мертвым . Нет, конечно он смотрел в них все время, ведь в Церкви существует своя собственная политика, но по крайней мере, они не держали в это время оного орудия за нужный конец. — Погибнуть во славе во имя своей веры — великое дело. — Драна произнес это, словно считывая с пространственной доски объявлений. — Так нас учат пророки. — жалобно сказал Фрайят. Он знал, что пути Великого Бога неисповедимы. Несомненно, Он избирает своих пророков, но выглядит это так, словно Он сам нуждается в помощи. Возможно, он слишком занят, чтобы выбрать кого-то для Себя. Уж слишком много было встреч, кивков и обмена любезностями даже во время службы в Главном Святилище. Конечно, юного Ворбиса окружало что-то вроде ореола — как легко перескочить с одной мысли на другую. Этот человек был отмечен судьбой. — Крошечная часть Фрайята, та, что большую часть жизни провела в палатках, была много раз ранена и побывала в самом пекле схваток, где с одинаковой легкостью можно оказаться убитым как врагом, так и союзником, прибавила: 'Или по крайней мере чем-то”. Это была та его часть, что должна будет провести все вечности во всех преисподнях, но в этом у нее уже было много практического опыта. — Вы знаете, что я много путешествовал в