– Госпожа Ягг он сказал если я скажу то мама потеряет работу а меня запрут!
– В самом деле? И кто же так тебе сказал?
– Призрак госпожа Ягг!
– Думается мне, матушке стоит хорошенько с тобой поработать, Уолтер, – произнесла нянюшка. – А то мысли у тебя совсем перепутались, как нитки в упавшем клубке. – Она задумчиво понажимала на педали. – Так это Призрак написал всю эту музыку, Уолтер?
– И нельзя врать о комнате в которой мешки госпожа Ягг!
Ага, подумала нянюшка.
– Эта комната там, внизу?
– Он сказал никому не говорить!
– Кто сказал?
– Призрак госпожа Ягг!
– Опять ты за свое… – нахмурилась нянюшка, но потом решила испробовать иной подход. – Послушай, ты ведь можешь ничего и не говорить, – предложила она. – Если бы ты просто пошел в эту комнату с мешками, а я бы пошла за тобой, где ж тут вранье? Ты же не виноват, что какая-то старушка за тобой увязалась.
Лицо Уолтера мучительно исказилось от нерешительности. Но как ни скакали его мысли, им было все равно не угнаться за мыслями нянюшки, поскольку последние жили странной, пестрой и двуличной, жизнью. Он столкнулся с умом, для которого правда была информацией к размышлению, но никак не кандалами. Нянюшка могла одной силой мысли вывинтиться из горловины торнадо, ни разу не коснувшись стенок.
– Так или иначе, мне можно, – добавила она для закрепления успеха. – Да он, скорее всего, именно это и намеревался сказать: не говори, мол, никому, кроме госпожи Ягг. Он просто забыл.
Замедленными движениями Уолтер потянулся и взял свечу. Не произнеся ни слова, он вышел из зала и двинулся в сырой мрак подвалов.
Нянюшка Ягг последовала за ним. Ее башмаки хлюпали в грязи.
Путь оказался не очень длинным. Насколько нянюшка могла судить, они вскоре вышли из-под здания Оперы; впрочем, она могла и ошибаться. Неверные тени плясали вокруг. Они проходили одну комнату за другой, каждая последующая все темнее предыдущей. С потолка тоже капало все чаще. Вскоре Уолтер остановился перед кучей досок. В подгнивших местах они поблескивали. Он отшвырнул в сторону несколько изъеденных червями планок.
Под ними, аккуратно сложенные, лежали мешки.
Нянюшка пихнула один ногой. Он расползся по шву.
В неверном сиянии свечи могло показаться, что из мешка сыплются искорки света. Однако ошибки быть не могло: такой мягкий металлический скользящий звук издают лишь деньги, много денег. Очень, очень много. Достаточно, чтобы предположить, что принадлежат они либо вору, либо какому-нибудь издателю. Второй вариант исключался сразу, поскольку никаких складов с книгами нянюшка не проходила.
– Что это, Уолтер?
– Это деньги Призрака госпожа Ягг!
В противоположной стене зияла квадратная дыра, в нескольких дюймах под которой поблескивала вода. А в дыре виднелось с полдюжины старых коробок из-под печенья и разбитых горшков. Из каждого торчала палка, смахивающая на ветку засохшего куста.
– А это что, Уолтер? Что это за палки?
– Розовые кусты госпожа Ягг!
– Там? Но разве что-нибудь может рас… Нянюшка умолкла на полуслове.
Хлюпая по воде, она приблизилась к горшкам. Их заполняла земля. На мертвых стеблях блестел ил.
Разумеется, здесь ничто не может вырасти. Ведь тут нет света. Все растущее нуждается в солнце. Впрочем… Поднеся свечу поближе, нянюшка втянула носом аромат. Да. Запах был едва заметен, но он ощущался. В темноте росли розы.
– Ну, Уолтер Плюм, – сказала она. – Ты способен подкидывать сюрприз за сюрпризом.
Письменный стол господина Бадьи едва не гнулся от вываленных на него книг.
– То, что ты делаешь,
Матушка подняла взгляд.
– Так же плохо, как проживать за людей их жизни? – спросила она. – Но если хочешь знать, есть вещи и похуже, например жить
Агнесса промолчала. Матушка Ветровоск не могла знать, ее же тут не было…
Матушка повернулась спиной к книгам.
– Это только
Она принялась копаться в обрывках конвертов и клочках бумаги с нацарапанными на них циферками – по всей видимости, оперном эквиваленте бухгалтерских отчетов. Полный беспорядок. Больше чем беспорядок. Слишком уж все беспорядочно для беспорядка. В обычном беспорядке периодически натыкаешься на связные фрагменты. Но тут царил абсолютный хаос, как будто кто-то долго и упорно создавал беспорядок беспорядков.
Возьмем бухгалтерские отчеты. Они полны крохотных строк и столбцов. Но кто-то счел излишним тратиться на линованную бумагу, а почерк при этом имел неровный. Например, разворот начинается с сорока столбцов, но до правой его половины почему-то доживают лишь тридцать шесть. И заметить такие вещи довольно трудно, ведь скачущий почерк ужасно утомляет глаз…
– Чем ты там занимаешься? – Агнесса отвела взгляд от коридора.
– Просто диву даешься, – откликнулась матушка. – Многие расходы проведены дважды! А на одной странице вообще прибавляли месяцы и вычитали время суток!
– Мне казалось, ты терпеть не можешь всякие книжки.
– Не люблю. – Матушка перевернула страницу. – Они могут смотреть тебе прямо в глаза и нагло врать. Сколько в здешнем оркестре скрипачей?
– По-моему, девять.
– Ага! – возликовала матушка, не поворачивая головы. – А по книгам получается, что жалованье получают двенадцать, но трое записаны на другой странице, так что этого можно и не заметить. – Она оторвалась от расчетов и довольно потерла руки. – Если, конечно, не обладаешь хорошей памятью.
Костлявый палец пробежался по еще одному разъезжающемуся столбцу.
– А что такое летающий храповик?
– Мне-то откуда знать?!
– Здесь сказано: «Ремонт летающего храповика, новые пружины для вращательного механизма и починка. Сто шестьдесят долларов шестьдесят три пенса». Ха!
Облизнув палец, она перелистнула страницу.
– Даже нянюшка так не путается в цифрах, – покачала головой матушка. – Чтобы настолько плохо считать, надо считать прекрасно. Ха! Ничего удивительного, что Опера не приносит никакого дохода. С таким же успехом можно черпать воду решетом.
Агнесса метнулась в комнату.
– Кто-то идет!
Матушка поднялась и задула лампу.
– Ты спрячься за занавеской! – приказала она.
– А ты?
– О… Ну, я просто сделаюсь незаметной… Агнесса поспешила к большому окну, но не удержалась и все-таки оглянулась на матушку. Та замерла у камина.
