него смотрит именно он, Апыхтин Владимир Николаевич. Он плескал в лицо холодную воду, не вытираясь, шел в спальню, падал на кровать, со стоном переворачивался на спину и смотрел в слабо сереющий потолок.
Утро затягивалось, никак не могло собраться с силами, создавалось такое ощущение, словно кто-то сознательно оттягивает рассвет, чтобы сильнее досадить ему, довести до полного безумия.
- Ладно, ребята, ладно, - бормотал Апыхтин. - Ничего… Авось… Разберемся.
Иногда ему казалось, что в квартире кто-то есть, ходит по комнате, заглядывает на кухню. Он даже различал звуки шагов, шелест одежды, дыхание. Прислушивался, замирая от ужаса, от какой-то невероятной надежды: вдруг все, что он помнил, было сном, болезнью, бредом, вдруг все это его сумасшествие? И к этому он был готов - собственное умопомешательство принял бы с радостью.
Апыхтин поднимался, осторожно открывал дверь, выглядывал в комнату, всматривался в темные углы, которые, казалось, таили в себе какую-то жизнь, включал свет и видел все то же: голый пол, распахнутую дверь в Вовкину комнату и пустоту, болезненно остро ощущалась пустота в квартире.
Тогда он брел на кухню, открывал холодильник, а убедившись, что ничего там нет, захлопывал его и возвращался в спальню.
И опять во всех подробностях видел сумрачное сырое помещение, холодную бетонную плиту и на ней Катю - голую, спокойную.
А рядом, на соседней плите, лежал Вовка, тоже спокойный и притихший. Вот-вот, именно притихший, каким бывал, когда Апыхтин, случалось, ругал его за какие-то там провинности.
- Ничего, ребята, ничего, - бормотал Апыхтин. - Я исправлюсь. Вот увидите, я буду совсем другим.
И старался вытеснить из сознания картину морга, избавиться от жуткого наваждения - ему казалось, что и Катя, и Вовка, не двигаясь, но чуть скосив глаза, наблюдают за ним, боясь напугать слишком уж явным к нему вниманием.
А потом вдруг Апыхтин сразу, неожиданно как-то вспомнил, что в кладовке, среди стиральных порошков, паст и жидкостей, стоит бутылка с совершенно непереносимым зловонным самогоном. Его привез давний друг с Украины, решив порадовать Апыхтина старым, почти забытым напитком. Катя не выбросила самогон только потому, что изредка использовала его для протирки мебели, хрусталя, окон.
- О! - воскликнул Апыхтин. - О! - повторил он и, поднявшись, зашагал босыми ногами к шкафчику в ванной. Большой, грузный, взлохмаченный, со съехавшей набок бородой и обвисшим животом. - Скорее в параллельный мир, ребята, только там я смогу выжить.
Бутылка с мутноватой, полупрозрачной жидкостью оказалась на месте. Самогона в ней было даже больше, чем он предполагал, - три четверти бутылки. В движениях Апыхтина появилась твердость, осмысленность. На кухню он прошел уже быстрой, четкой походкой, даже живот подобрался.
Сковырнув ножом пластмассовую пробку, Апыхтин, торопясь, налил самогон в подвернувшуюся чашку. Все он сделал быстро, почти суетливо, словно опасался, что кто-то может через секунду заглянуть к нему на кухню, застать за этим вот занятием, срамным и недостойным.
- Ох, Катя, какой же ты молодец! Какая ты хозяйственная баба! Ведь не выбросила. Как знала, как знала, что ударит час и эта бутылка…
Апыхтин замолчал, словно поперхнувшись. Он вдруг осознал, или просто ему показалось, что в последних словах переступил какую-то невидимую черту, нарушил что-то, пренебрег. Не то он сказал, ох не то…
- Прости, дорогая, - пробормотал Апыхтин, опускаясь на кухонную табуретку. - Я исправлюсь… Сейчас я отлучусь ненадолго и скоро вернусь… Здесь недалеко, где-то совсем рядом находится параллельный мир… Отдышусь и вернусь.
Подняв чашку, Апыхтин не отрываясь, не переводя дыхания, выпил весь самогон до дна. В нем было не менее шестидесяти градусов. Странно, но ему понравился запах, от виски воняло точно так же, а по крепости это хваленое пойло даже сравниться с самогоном не могло.
Апыхтин еще не успел отойти от вечернего застолья с заместителями, и самогон подействовал на него быстро и убийственно. Едва добредя до спальни, Апыхтин упал на кровать и тут же заснул. А проснулся часа через три, когда комната была залита солнечным светом. Апыхтин с опаской прислушался к себе. Голова не болела, сознание было ясным, он все помнил, все понимал. Протянув руку, нащупал на тумбочке очки, надел их, и мир вокруг сразу стал ясным и жестким.
- Так, - сказал он негромко и через некоторое время повторил: - Так.
Будто гвозди вбивал, закрепляя в сознании происшедшее.
Взглянул на часы - ему пора уже быть в банке.
Опоздал.
И никто не звонил, никто не решался потревожить его в это скорбное утро.
- Жалеют, - усмехнулся он кривовато. И сам понял - нехорошо улыбнулся по отношению ко всем, кто знал его. И не огорчился этому своему пониманию. - Перебьетесь, - добавил он и направился в ванную.
Умывался Апыхтин, подбривал щечки, чистил зубы как никогда тщательно, словно одними этими своими действиями выполнял какой-то ритуал, словно освобождался от чего-то гнетущего.
Подошел к окну.
Его «мерседес» стоял на обычном месте. Но водитель не позвонил, не доложился.
- Жалеет, - проговорил Апыхтин, но уже теплее, добрее. Водитель вел себя правильно, и он это оценил.
Подошел к зеркалу, но не сразу решился поднять глаза, не сразу. А встретившись с собой взглядом, смотрел на себя долго и пристально.
- Неважно выглядишь, - сказал он, - неважно. И вдруг вздрогнул и побледнел, услышав, как хлопнула дверь в спальню.
- Так, - сказал он почти неслышно и, сцепив зубы, вышел из ванной.
С усилием делая каждый шаг, приблизился к спальне. Дверь была плотно закрыта, а Апыхтин прекрасно помнил, что он не закрывал ее, она осталась распахнутой.
Подойдя к двери, резко открыл ее.
В спальне никого не было.
Взглянув на окно, понял, в чем дело, - дверь захлопнулась от сквозняка. Да, он открыл форточку и сам же устроил сквозняк.
Неожиданно резко прозвучал телефонный звонок.
Апыхтин некоторое время смотрел на него с недоумением, не понимая, что он должен делать, как поступить. Наконец сообразил. Подошел, поднял трубку.
- Да! Слушаю! - Слова прозвучали резковато, это Апыхтин понял, осознал, но не пожалел об этом, он попросту не готов был разговаривать с кем бы то ни было.
- Здравствуй, Володя! - Голос прозвучал негромко, сочувствующе, но без слезливости.
- Здравствуй.
- Не узнаешь?
- Конечно, нет.
- Кандауров беспокоит.
- По какому поводу? - спросил Апыхтин без издевки, он и в самом деле не догадывался, что об убийстве знает весь город.
- Володя… Значит, так… Я с тобой, Володя. Я все знаю… утешать не буду, не умею, но скажу… Я найду их, Володя. Вот увидишь. Сука буду, найду.
- Ну, найдешь - и хорошо, - ответил Апыхтин с неожиданной легкостью и сразу понял - его слова прозвучали пренебрежительно.
- Ты прав, Володя, ты прав. И моя вина есть… Недоглядел. Но и я получил удар.
- Надо же. - И опять ответ получился насмешливым.
- Я найду их, Володя.
- Послушай, Костя… Спасибо, что позвонил, что не забыл… А найдешь ли ты их, не найдешь… Хочешь откровенно?
