Нет, скорее опасался получить такие подробности, такие вновь открывшиеся обстоятельства, которые могли начисто выбить его из привычной колеи. Несколько раз он поднимал трубку, даже начинал набирать номер, но что-то сдерживало, останавливало, и он со вздохом укладывал трубку на место.
Как это всегда и бывает в таких случаях, самые невинные слова, случайные совпадения, милые шуточки внезапно обрастали какой-то тяжестью, гнетущей обреченностью.
Заглянул редактор и мимоходом, не придавая ровно никакого значения своим словам, бросил из коридора:
— Что там нового с твоим авторитетом?
— Каким авторитетом? — похолодел Касьянин.
— Ну, которого в твоем дворе хлопнули вчера ночью!
— А... Ищут.
— Все газеты дали об этом... Пиши продолжение.
— А какое тут может быть продолжение? Разве что новые трупы... А их пока нет.
— Будут трупы! — весело заверил редактор. — Вчера был на встрече в Министерстве внутренних дел... Министр знает об этом убийстве. Крутовато получилось. На Петровке ждут продолжения. Так что давай поднатужься, завтра во всех газетах будет кое-что о твоем соседе.
— Соседе?
— Ну, об этом... Пахомове.
Осоргин побежал дальше.
Касьянин подошел к двери, выглянул в коридор, проводил редактора взглядом и закрыл дверь. Вернувшись к своему столу, он посидел некоторое время, пытаясь сосредоточиться, нащупать тот верный и неуязвимый тон с примесью шутовства, иронии, легковесности, тон, который был принят в газете для сообщений о преступлениях самых кровавых и безжалостных. Улыбкой Касьянин смягчал страшные подробности, и о них можно было говорить, уже не чувствуя в жилах стынущей от ужаса крови.
Позвонить он не успел.
Из родной его милиции, ближайшей к злосчастному пустырю, позвонили сами.
— Илюша? — спросил знакомый голос.
— Ну? — настороженно спросил Касьянин, с трудом включаясь в разговор.
— Твой любимый стукач звонит. Узнаешь?
— Нет.
— Ну ты даешь... Семнадцатое отделение милиции, старший лейтенант Колыхалов. Ну? А теперь? Костей меня зовут!
— Теперь узнаю, — Касьянина медленно-медленно отпускало оцепенение, и он, тяжело переведя дух, проговорил облегченно:
— Рад слышать, тебя, Костя... Что там у вас новенького?
— Если ты имеешь в виду трупы, то новеньких нет. Но ждем. Готовимся к встрече.
— Это хорошо... А чем порадуешь нашего благодарного читателя? Говорят, событие получило огласку?
— Это уж точно... И в тех кругах, в этих... Ты меня понимаешь?
— Конечно, нет.
— Криминальный мир вздрогнул от оскорбления и унижения. И в наших кругах тоже вздрогнули. Пора бы и нам с тобой, Илюша, слегка вздрогнуть, а?
— Есть повод?
— Записывай, Илья... Я тут кое-что для тебя приготовил.
И Касьянин со все возрастающей тревогой слушал и записывал новые подробности расследования, которое, как он понял, на месте не стояло.
Прежде всего была отвергнута версия о дробовике, собственно, от нее отказались сразу, и его наивная уловка в прошлом номере газеты попросту не сработала. Дробинки, извлеченные из развороченной Шеи бандита, никак нельзя было назвать ружейными, специалисты сразу сказали, что дробинки из газового оружия. Они и мельче, и металл другой, и частицы пороха, которые были обнаружены на обгоревшей шее Пахомова... Все это позволило экспертам утверждать твердо и однозначно — применен газовый пистолет, револьвер или еще что-то подобное.
Поскольку выстрел был сделан почти в упор, то возникла версия о том, что человек, убивший Пахомова, был хорошо ему знаком, случайного человека Пахомов не допустил бы к себе так близко. Учитывая, что убийство произошло в темное время суток, на неосвещенном пустыре, когда узнать человека на расстоянии почти невозможно, исполнитель готовился заранее, выслеживал свою жертву и подбирался к ней постепенно.
Еще одно важное обстоятельство, которое заставило Касьянина сжаться от обреченности: следователи пришли к выводу, что убийца был с собакой, на этом пустыре человек без собаки невольно вызывал подозрение.
Никакого дробовика, твердо установлено, что использовалось ручное газовое оружие. Убийца был с собакой. Учитывая, что все на этом пустыре друг друга знали, во всяком случае, все были примелькавшимися, вывод следователи сделали однозначный — убийство совершил кто-то из своих, из жителей ближайших домов.
Свидетели, люди, побывавшие на пустыре в тот вечер, в один голос заверяли, что никого из чужаков не было. Убийца наверняка живет в одном из трех домов, выходящих к этому пустырю.
— Как тебе все это? — спросил Колыхалов. — Работают ребята, а?
— Да, хватка есть, — согласился Касьянин. — Найти-то мы его найдем, чует мое опытное следовательское сердце! — рассмеялся Колыхалов. — Но вопрос в другом, вопрос совершенно в другом.
— В чем же вопрос?
— Успеем ли?
— Не понял? Успеете куда? К какому сроку? К какой такой торжественной дате?
— Речь не о сроке... Речь о другом... Видишь ли, Илья, есть сведения, что братва, потеряв любимого своего пахана, начала собственное расследование.
— А что... У них есть какие-то возможности?
— Илья! Что ты несешь?! Ты не знаешь, что у них возможностей больше, чем у нас? У них есть деньги, люди, оружие, они не связаны никакими правилами, законами, инструкциями... Кроме того, у них может быть та информация, которой нет у нас... Ну, и так далее.
Касьянин помолчал, вырисовывая на листке бумаги замысловатые узоры, которые в полной мере передавали смятенное состояние его души. Только услышав последние слова Колыхалова, он понял безнадежность своего положения. Если будущие поединки с милицией или прокуратурой давали ему какую-то надежду выкрутиться, то вступившая в расследование братва...
— Ты что замолчал? Илья!
— Записываю, — ответил Касьянин — Это... Насчет побочного расследования...
Это предположение или установленный факт?
— Это факт, Илья. Они уже были у нас, были у руководства, они очень круто начали. Сейчас братва отрабатывает недостроенные дома, населенные бомжами и наркоманами. Среди них наверняка должны быть свидетели.
— Вполне возможно, — согласился Касьянин и, распрощавшись с Колыхаловым, надолго замолчал, нависнув над исписанным листочком.
Да, возникли новые обстоятельства. С милицией и прокуратурой ему было проще, более того, он чувствовал себя почти неуязвимым. У них не было и не могло быть никаких доказательств, что убийство совершил именно он. Револьвер в озере, и на нем нет никаких отпечатков, если кто и видел его в темноте, это не может служить доказательством, никто не может твердо утверждать, что это был именно он. Ночь, ребята, темно, и мало ли что кому могло привидеться, отвалите, ребята.
Но теперь, когда в игру вступила братва... Все менялось. Этим-то не требовались никакие доказательства. Им будет достаточно того, что они его просто заподозрят.
Касьянин встал, вышел в коридор, прошелся, заглядывая в двери бездумно и бесцельно. Это было У него нечто вроде раскачки, способ развеяться или, наоборот, сосредоточиться.
