— Это хорошо или плохо?
— И то и другое. Плохо, что я оплошал, хорошо, что не оплошал кто-то другой. Хорошо, что обидчик наказан, плохо, что наказан непомерно жестоко... И так далее. Продолжать можно долго, как и о чем угодно в нашей жизни. Все в этом мире делится на хорошее и плохое, и дай нам бог мудрости отличить одно от другого.
— Действительно.
— Как вы думаете, кто мог меня опередить?
— Мало ли... Наша газета высказала предположение, что идут обычные бандитские разборки.
— Эту мысль высказали вы, Илья Николасвич. А газета всего лишь опубликовала ваши предположения. Я внимательно прочитал предыдущую статью об убийстве Пахомова...
— Какая статья! Заметка, как мы говорим, информушка, и не более того.
— Я внимательно прочитал вашу предыдущую информушку, — невозмутимо продолжал Анфилогов со странным выражением лица, на котором, казалось, боролись два чувства — жесткость профессионала и неловкость гостя. — Вы настойчиво внушаете мысль о каком-то дробовике, этак ненавязчиво убеждаете читателя в бандитских разборках...
— Я в чем-то ошибся?
— Вы имеете право на любые версии... Поэтому нет причин говорить об ошибке. В завтрашней информушке, как вы выражаетесь... позиция остается прежней?
— У меня нет никакой позиции. Это всего лишь сведения, которые удалось вызвонить по телефону. Конечно, я могу упустить нечто важное, и в результате окажутся выпяченными данные не столь существенные... Но это не моя вина, это может быть только моей бедой — скудость информации.
— Да ладно вам, — Анфилогов махнул рукой, отметая все эти доводы как не относящиеся к разговору. — Я знаком с вашей деятельностью. Недолгое время мне самому пришлось побыть журналистом, и потому я представляю характер вашей работы. Речь не об этом.
— О чем же?
— Речь не о вашей работе, к которой я отношусь с величайшим уважением, — Анфилогов прижал большую сильную ладонь к груди и слегка поклонился, подчеркивая свое уважение к прессе. — Речь в данном случае о вас лично.
— Ко мне вы тоже относитесь с величайшим уважением? — усмехнулся Касьянин.
— Разумеется, — Анфилогов подошел к двери, выглянул наружу, в коридор, и, словно убедившись в безопасности, снова закрыл дверь. Потом подсел к столу, за которым сидел Касьянин, и доверительно посмотрел ему в глаза. — Хотите, поделюсь самыми сокровенными своими мыслями? — спросил он.
— Хочу.
— Мне кажется, вы знаете, кто убил Пахомова.
— А кто это? — спросил Касьянин, но похолодело у него внутри.
— Вы написали об этом человеке уже две статьи и спрашиваете у меня, кто это? — усмехнулся Анфилогов. — Авторитет.
— Ах да, ведь он Пахомов, — всего несколько слов удалось выдавить Касьянину из себя, но он почувствовал, что стало легче. Первые мгновения, когда Анфилогов высказал свое подозрение, миновали, и теперь он снова мог отвечать, осмысливать сказанное следователем. — Это ваше предположение, озарение, наитие?
— Всего понемногу, — улыбнулся Анфилогов. — Ни одно из этих понятий я в своей работе не отвергаю. А если всерьез... Делюсь наболевшим. Редактор сказал мне, что поручил вам провести журналистское расследование этого ужасного преступления...
— Был такой разговор.
— Вы согласились?
— А почему бы и нет?
— Значит, все-таки согласились? — повторил вопрос Анфилогов.
— Да.
— Вы мне нравитесь.
— Я тоже отношусь к вам с большой симпатией, — признался Касьянин. — Но, может быть, расскажете подробнее, как посетило вас это озарение?
— Очень просто. Вы — единственный человек из живущих в том районе, у которого были основания отомстить, ответить на обиду, на избиение...
— Но я не знал, кто это сделал! Я не видел человека, который избил меня!
— Может быть, и не видели... Такое бывает. Но не исключено, что вы провели собственное расследование, присмотрелись к собачникам, которые шатаются по вашему пустырю, присмотрелись к собакам... В конце концов поняли — вот он, Пахомов, а вот его выродок. Такое могло быть?
— Вполне, — согласился Касьянин.
— Как вы посоветуете мне поступить?
— Думаю, что вам надо позаботиться о доказательствах.
— Правильно... Этим я и занимаюсь. И небезуспешно.
— Поделитесь.
— Дело в том, уважаемый Илья Николасвич, что, на вашу беду, рыжие кокер-спаниели вышли из моды. Лет семь-десять назад Москва была ими запружена.
Сейчас этих собак поубавилось. На вашем пустыре мелькают не то два, не то три кокера. Светло- рыжий — один.
— Да, есть еще темно-каштановый... И, кажется, еще какой-то... пятнами.
— Я видел их всех. Светло-рыжий только у вас. И есть свидетели, которые подтверждают — в тот вечер на пустыре был человек со светло-рыжим спаниелем.
— Пустырь неважно освещен, — начал было Касьянин, но Анфилогов тут же перебил его.
— Да! — воскликнул он почти радостно. — Именно! Мы с вами знаем цену подобным свидетельским показаниям, эта цена невысока. Но есть и другое, Илья Николасвич... Не буду всего перечислять, просто спрошу...
— Спросите.
— Это вы убили Пахомова? Я не настаиваю на том, что именно вы стреляли...
Может быть, попросили кого-либо, наняли... А?
— Даже если бы это было и так, — медленно проговорил Касьянин, осторожно подбирая каждое слово, — я бы не признался. Зачем это мне?
— Но на вопрос вы не ответили.
— На какой?
— Я спросил — не вы ли убили Пахомова? — терпеливо произнес Анфилогов.
— Неужели вы и в самом деле это допускаете?
— И опять не ответили. Вы очень искренний человек, Илья Николасвич... Мне это нравится. Для вас невыносимо врать, ловчить... И все же?
— Говорят, что признание — это мать доказательств.
— Говорят, — кивнул Анфилогов. — Больше я не буду повторять свой вопрос.
Вы на него ответили.
— Да? — удивился Касьянин. — Даже и сам не заметил, когда...
— Спасибо за откровенность. Но вот что я вам скажу... Вам не меня надо опасаться.
— Кого же?
Анфилогов некоторое время смотрел на Касьяни-на с явным недоумением, потом улыбнулся широко, сверкнув потрясающими своими зубами.
— Прочтите свою же заметку, — сказал он. — Или хотя бы ее название. И вам все станет ясно. Вы же сами утверждаете, что доблестная милиция и крутые братаны работают совместно. Делайте выводы, Илья Николасвич, — Анфилогов поднялся. — Да, кстати, у вас есть оружие?
— Нет.
— Никакого?
— Что значит никакого? — с легким раздражением переспросил Касьянин. — И вилка может стать
