— Водкой!
Не отвечая, он открыл дверь и вышел на площадку. Прислушался — может, лифт загудит, может, с лестницы Яшкин лай послышится, сипловатый голос Ухалова... Но нет, дом замер, приникнув к экрану телевизора, где так соблазнительно и недоступно принимали позы три девицы, освещенные розовыми прожекторами.
Двор был пуст, ни одного человека не увидел Касьянин. И тогда, сунув руки в карманы штанов, он зашагал в сторону пустыря. Он волновался, еще не зная причины. Ухалов уходил на тридцать минут, уже прошло больше часа. Не думая, не колеблясь, Касьянин пересек шоссе и быстро зашагал в глубину пустыря. Сколько он ни вглядывался в темноту, вокруг не было видно ни единого живого существа.
Он несколько раз позвал Яшку, посвистел, как делал это обычно, и Яшка, бывало, несся к нему, преодолевая ямы и выбоины.
Но нет, сейчас никто не откликнулся.
Неясное светлое пятно Касьянин заметил издали и направился туда. Чем ближе подходил, тем яснее пятно приобретало человеческие очертания, тем больше он уверялся в том, что случилось что-то ужасное.
Присев перед распластанным человеком, еще не прикоснувшись к нему, он уже знал — это Ухалов. Яшка лежал тут же. Осветив собаку фонариком, Касьянин не притронулся и к нему. Хребет его был переломлен.
И тут вдруг совсем рядом, в нескольких шагах он услышал осторожный шорох.
Не раздумывая, Касьянин направил в ту сторону луч фонарика и сам бросился туда же, на шорох. Он споткнулся, упал, поднялся и, когда подбежал к лежащей плите, за ней обнаружил человека. Касьянин схватил его за воротник, приподнял, направив в лицо свет фонаря, и вдруг чуть ли не с ужасом увидел, что держит в руках молодую женщину. Впрочем, какая женщина, это была совсем девчонка.
— О боже, — прошептал он, обессиленно опуская руки. — Что ты здесь делаешь?
— Ничего.
— Ты кто?
— Наташа.
— Как здесь оказалась?
— Живу вон там, — она указала на одну из трех серых громад.
— Так, — Касьянин устало опустился на плиту. — Садись, — сказал он.
Девушка села, но осторожно, в стороне от него, чтобы в любую секунду можно было вскочить и умчаться в свои бетонные пещеры.
— Я поздно возвращалась, — сказала она, будто это все объясняло. — Задержалась немного.
— Выстрел слышала?
— Да.
— И видела?
— Видела.
— Кто это был?
— Не знаю... Я спряталась за плитой... А то бы и меня пришили. Зачем им свидетели...
— Им? Сколько их было?
— Двое.
— Они из вашего дома? Из этой берлоги? — Кась-янин кивнул в сторону ближайшей громады.
— У нас таких нет. Там живет много людей, которых можно называть плохими, но таких нет.
— Вы что же, все знаете друг друга?
— Конечно.
— А эти куда делись?
— Сели на машину и уехали. Их машина поджидала, вон там, на дороге.
— Какая машина?
— Не знаю... Темная какая-то... Долго стояла... Когда я уходила в город, она уже стояла вон там, на повороте. А когда возвращалась, все еще была там...
Видимо, поджидали мужика с собакой. А потом выстрел... Они побежали к машине и тут же уехали.
— Так, — пробормотал Касьянин. — Значит, их многие видели.
— Не исключено, — девушка отвечала осторожно.
— Наташа... А фамилия?
— Да ладно тебе... Фамилия... Иванова.
— Врешь, — без уверенности сказал Касьянин.
— Конечно. Это кто... Твой приятель?
— Мой.
— А собака?
— И собака моя. Ты где живешь? — Касьянин понимал, что эта девушка — единственный человек, который может хоть что-то произнести внятное о случившемся, что только она и может прояснить положение, навести на след убийц.
— Я же сказала, — она опять показала рукой на ближайшую бетонную громаду.
— Этаж?
— Седьмой... На седьмом небе живу. Заходи, гостем будешь, — она усмехнулась.
— Спасибо... Как-нибудь в другой раз.
— Я сегодня одна.
— Я тоже... Уже один, — ответил Касьянин.
— Пойдешь в милицию звонить?
— Надо.
— Тогда я пошла.
— Куда же ты? Расскажешь все, что видела, слышала...
— Нет, — она покачала головой. — Жить хочется. Вы уж решайте без меня.
— Кто это вы?
— Люди. Вы сами по себе, я сама по себе.
— Даже так, — озадаченно пробормотал Касьянин, провожая взглядом удаляющуюся фигурку. На Девушке были темные джинсы, темная куртка, и только короткие волосы еще некоторое время светились в темноте. — Даже так, — повторил он и, поднявшись, быстро зашагал к своему дому.
Девушка невольно подсказала, что он должен был сделать немедленно — позвонить в милицию. И, шагая по сухой, вытоптанной траве, не мог Касьянин, не мог не отметить — Ухалов был единственным человеком, который знал о том, что у него был револьвер, что он стрелял из него и довольно удачно попал дробовым зарядом в шею неизвестного нападавшего, который уже утром стал настолько известен, что о нем написали все городские газеты. Теперь, со смертью Ухалова, никто вольно или невольно, по оплошности или злому умыслу не сможет доказать, указать, просто брякнуть поганое слово, что, дескать, уж не автор ли уголовной хроники Касьянин совершил убийство в ночной темноте?
Подумать Касьянин об этом подумал, но мысль эта, в общем-то спасительная, не принесла ему утешения. Была усталость и гадливое чувство вины — начинала доходить до него истинная причина смерти Ухалова.
— Явился — не запылился! — заорала из темной комнаты Марина, едва услышав звук открываемой двери. И хотя в ее голосе слышалось явное облегчение, Касьянин не откликнулся. Заглянув в комнату, он убедился, что в простынях все еще ворочаются три бабы, время от времени хватая друг дружку то за письки, то за сиськи. После этого он прошел на кухню, налил из заветной, припрятанной бутылки полстакана водки, выпил легко и сразу как нечто прохладительное и, отодвинув рукой возникшую в дверях Марину, прошел к телефону.
Касьянин набрал номер, простой двузначный номер, прислушался.
— Что-нибудь случилось? — спросила Марина, стараясь, чтобы в голосе было и немного заботы, и в то же время достаточное количество насмешки.
— Да, — ответил Касьянин, продолжая вслушиваться в длинные безответные гудки.
