Прошу сравнить. Сличайте, Юрий Михайлович, сличайте!
— Да, это она, — кивнул Убахтин. — И что из этого следует?
— А на снимке, который сделал ваш фотограф, зажигалки на столе уже нет.
— Куда же она делась?
— К тому времени она уже была в кармане присутствующего здесь Леонида Валентиновича. Он ее спер.
— Это моя зажигалка и об этом знает вся фабрика!
— Как же она оказалась в квартире убитого?
— Когда я вместе со всеми вошел в квартиру и увидел мертвого Балмасова... Я закурил, это, в общем-то, понятно... И механически положил ее на стол. Где вы ее и сфотографировали.
— Ничего подобного! — звонким от волнения голосом сказала Касатонова. — Я первой вошла в квартиру. Вы к тому времени еще толклись со своим чемоданом на площадке. Мы вошли с Гордюхиным. Он подтвердит. Да, вы рванулись было перед нами, но Гордюхин вас остановил. Мы в квартиру вошли с Гордюхиным. Вдвоем. Он взял мой фотоаппарат и начал щелкать направо и налево. Все эти снимки сделаны до того, как в квартире появился кто-либо другой, кроме меня и Гордюхина. На полу лежал Балмасов, на столе стояла ваша зажигалка. Потом вы как-то изловчились и все-таки ее смахнули.
— Так, — протянул Убахтин. — Леонид Валентинович, как это понимать?
— Да никак! Чепуха это все! Говорить не о чем!
— Но вот на снимке ваша зажигалка... А теперь она у вас в руках... Была пять минут назад, — уточнил Убахтин.
— Чушь это все!
— Продолжим! — звонко воскликнула Касатонова. — Юрий Михайлович, открывайте первый протокол осмотра места происшествия! Открыли? Найдите список телефонов, записанный на автоответчике! Нашли? Когда прозвучал последний звонок Балмасову?
— Около двенадцати ночи... Звонили из автомата.
— А что вам сказал Леонид Валентинович в то утро? Он сказал, что утром из аэропорта несколько раз звонил Балмасову, поскольку они должны были вместе лететь. Где же в этом списке утренние звонки Леонида Валентиновича из аэропорта? Их нет. Значит, из аэропорта он рванул к нему на квартиру, заранее зная, что трубку никто не поднимет. Он уже знал, что Балмасов мертв. Я не уверена, что он вообще был в аэропорту. Зачем ему туда ехать? Ведь он знал, что Балмасов наверняка не сможет вылететь в Вологду этим утром.
— Ну звонил, ну не звонил! — сорвался Цокоцкий. — Что это доказывает?!
— Знаете, Леонид Валентинович, — медленно проговорил Убахтин, кое-что доказывает. Как это ни прискорбно для вас.
— Я был в полном шоке от увиденного! Я ничего не соображал в то утро! Да, наверно я мог сказать какие-то случайные слова, мог! Ну и что?!
— Продолжим! — Касатонова оборвала пререкания Цокоцкого и Убахтина. — Вы сказали, Леонид Валентинович, что на строительной люльке поднимались к окну балмасовской квартиры и видели на полу распростертый труп хозяина.
— Может быть, я так и сказал!
— Нет, Леонид Валентинович! Наверняка так сказали. Ведь только после этого вы позвонили в милицию и сделали заявление — труп в квартире! Это ваше заявление в журнале дежурного. Иначе как бы там, в квартире, оказался Гордюхин, как бы там я оказалась, почему туда приехал Юрий Михайлович? Все это произошло после вашего заявления! Разве нет? Ведь вы всех на ноги подняли! Или кто-то другой? До какого-то времени, вы еще совершали вполне здравые поступки — договорились с водителем, заплатили ему пятьдесят рублей, он поднял вас на высоту третьего этажа, вы заглянули в окно и увидели балмасовский труп. И после этого позвонили в милицию. Я правильно изложила порядок ваших действий в то утро?
— Мне трудно сейчас об этом говорить.
— Говорить вам будет все труднее, — заверила Касатонова. — Юрий Михайлович, посмотрите на этот снимок... Он сделан до прихода вашего фотографа, когда мы с Гордюхиным не успели прикоснуться ни к чему! Николай Степанович запретил мне притрагиваться даже к выключателю! И продолжал щелкать. Смотрите — шторы задернуты так плотно, что между ними лишь маленькая щелка, да и она забрана гардиной в несколько слоев. Представляете? Когда шторы задергивали, гардина оказалась сжатой. Если бы между шторами осталась малейшая щель, она бы светилась на снимке! Потому что на улице уже было солнце, а в комнате темнота.
— Да, щель бы светилась, — неуверенно проговорил Убахтин. — Если бы она была... — Но ее не было!
— Вынужден согласиться — щели между шторами не было. Иначе она бы светилась... На снимке, — продолжал бормотать Убахтин.
— Но в таком — как Леонид Валентинович, присутствующий здесь, мог увидеть труп Балмасова сквозь плотные шторы, сквозь сжатую гардину в затемненной комнате?!
— Действительно, Леонид Валентинович! Как?
— Вы лучше ответьте на другой вопрос, — Цокоцкий вскинул голову. — Имеют ли эти фотки хоть какую-нибудь юридическую силу? Могут ли быть доказательством фотки, отщелканные какой-то домохозяйкой? И на их основании предъявлять обвинение в убийстве?!
— Позвольте, — протянул Убахтин, почувствовав что задет, что о нем и о его ведомстве сказано нечто оскорбительное. — Снимки эти сделаны участковым Гордюхиным Николаем Степановичем, которого я искренне уважаю за добросовестность и высокий профессионализм! — когда Убахтин чувствовал себя задетым, он, сам того не замечая, переходил на высокий стиль, уже одним этим ставя обидчика на место.
— Продолжим! — опять воскликнула Касатонова. — Уж если Леонид Валентинович не мог видеть мертвого Балмасова утром, значит, он видел мертвого Балмасова вечером! А утром ему во что бы то ни стало нужно было попасть в квартиру убитого, чтобы взять забытую зажигалку. И он добился своего — в квартиру попал, зажигалку изъял, зажигалку, которую, как он выразился, знает вся фабрика. Конечно, ему выгодны снимки вашего фотографа! На них шторы распахнуты — а это значит, что он мог увидеть труп в окно! На них нет зажигалки! Он во что бы то ни стало стремился первым ворваться в квартиру, чтобы распахнуть шторы, взять зажигалку! Но Николай Степанович не позволил, — Касатонова развела руками.
— Так, — протянул Убахтин осмысливая услышанное.
— Вот почему пояс от халата висел в ванной, — добавила Касатонова.
— Какой еще пояс? — простонал Цокоцкий раздраженно.
— Пояс от халата висел в ванной на крючке. А Балмасов лежал на полу в распахнутом халате. Если бы он ждал женщину, то запахнул бы халат и повязал пояс. Но поскольку позвонил Цокоцкий и сказал, что надо обсудить что-то чрезвычайно важное... Мне так кажется.... Балмасов не счел нужным ради зама приводить себя в порядок. И пояс остался висеть в ванной.
— А что касается вашей разгромленной квартиры, пожара на книжном складе?
— Я думаю, это рабочие с фабрики, которых он иногда подкармливает, или же кто-то из этих ребят его родственник. Юрий Михайлович, это для вас не самая сложная задача. Их видели девочки из проявочного пункта, их видел грузчик с книжного склада... Опознают. Куда им деваться!
— Так, Леонид Валентинович, послушайте теперь меня, — сказал Убахтин.
— Слушаю.
— Или вы сейчас легко и просто отметаете все обвинения, высказанные Екатериной Сергеевной, или же я вынужден буду вас задержать.
— Без адвоката не скажу ни слова.
— Очень хорошо, — удовлетворенно кивнул Убахтин. — Прекрасно вас понимаю.
Но смею заметить, вы, видимо, много смотрите иностранных фильмов, уж коли вспомнили про адвоката? Признавайтесь!
— В чем признаваться? — дернулся Цокоцкий.
