пепельница была полна моих окурков... И так далее. То есть я всю квартиру как бы пометила своими следами. И тогда решила все эти следы убрать.
— Вы сделали хорошую уборку?
— Да, можно и так сказать. Потом плотно задернула шторы, погасила свет.
Но прежде чем выйти и о вас подумала.
— Обо мне? — удивился Убахтин.
— Да, — кивнула Юшкова. — На столе, среди грязной посуды, объедков и окурков я при уборке нашла зажигалку. И сразу поняла, кто здесь побывал. От этой зажигалки я каждый день прикуривала по несколько раз — мне ли ее не узнать! И посредине чистого, убраного стола оставила эту зажигалку.
— Она сработала, — кивнул Убахтин. — Благодаря Екатерине Сергеевне.
— Я же говорю — шумный дух, — усмехнулась Юшкова.
— Это в каком смысле?
— Шумный дух — это полтергейст. Он все предметами бросается. А она, похоже, их подбирает. Видимо, вместе работают.
— Ладно, оставим пока это, — Убахтин не чувствовал себя уверенно в этой теме. Сделали уборку, погасили свет, выключили телевизор и... Что было дальше?
— И вышла.
— Замок щелкнул?
— Да, сработал.
— Я так и думал, — кивнул Убахтин. Цокоцкий, обнаружив отсутствие зажигалки, мог той же ночью прийти к Балмасову, к уже мертвому Балмасову. Но дверь оказалась запертой. А он оставил ее открытой. Впрочем, для себя мог объяснить это сквозняком или еще чем-то невинным.
— Пистолет, — напомнила Касатонова.
— Я вернулась к своей машине и долго сидела, не в силах стронуться с места. Помню, много курила. Я не могла вести машину, даже прикуривала с трудом.
Руки ходуном ходили. Зачем-то заглянув в сумочку, увидела пистолет. И подумала, что нужно от него избавиться. Что следствие наверняка выйдет на мою дочь, на меня... И пистолет станет уликой. Открыв дверцу, я хотела бросить его в кусты, но шел сильный дождь. Я не решилась выйти из машины. И тут увидела прямо возле колеса канализационную решетку. В нее и бросила пистолет. Мне показалось, что его там никогда никто не найдет.
— Нашли, — обронил Убахтин.
— Надо же, — удивилась Юшкова.
— Все патроны оказались на месте, калибр совершенно не тот. Пуля, которую извлекли из головы Балмасова выпущена из пистолета Макарова.
— Хоть здесь мне повезло, — усмехнула Юшкова. — Я закурю?
— Конечно, — Касатонова поднесла ей пачку с коричневыми сигаретами, щелкнула зажигалкой.
— Последний вопрос, — сказал Убахтин. — Что мешало все это рассказать нам в самом начале? Почему вы не захотели защищаться?
Юшкова некоторое время курила, жадно втягивая в себя дым, потом с улыбкой посмотрела на Убахтина.
— Знаете, есть такая история... Где-то в Сибири задержали человека с похищенным золотом. У него обнаружили трехлитровую банку, доверху наполненную золотым песком. И он признался следователю, что золото это украл и потом тридцать километров шел по тайге к железнодорожной станции. Следователь эти показания исправно записал и передал дело в суд. А суд его оправдал.
— На каком основании?
— Обвиняемый сказал, что желает провести следственный эксперимент. Тут же на суде выяснилось, что трехлитровая банка с золотом весит почти шестьдесят килограммов. Пройти тридцать километров по зимней тайге с таким грузом невозможно. Следователю не пришло в голову, сколько может весить такое количество золота.
— А какое отношение эта история имеет к вам?
— Я тоже решила кое-что приберечь до суда.
— Чтобы посадить меня в лужу? — ужаснулся Убахтин.
— Или в калошу. Если это вам больше нравится, — улыбнулась Юшкова.
— Жестокая вы женщина, — проговорил Убахтин, подписывая пропуск. — Безжалостная. Это плохо. Так нельзя.
Юшкова взяла пропуск и, не читая, сунула его в карман.
— Спасибо, — сказала она. — Счастливо, — и уже уходя, уже от дверей обернулась. — Заглянули бы как-нибудь, Екатерина Сергеевна. Нам найдется о чем поговорить.
— Обязательно! — горячо заверила Касатонова. — До скорой встречи!
После ухода Юшковой, некоторое время в кабинете стояла тишина. Потом неожиданно резко зазвонил телефон.
— Убахтин слушает! — громко произнес следователь. — Понял! Доложу! Доложу все, как есть! — и положил трубку. — Гордюхин приглашает на чай. Говорит, что достал каких-то совершенно потрясающих пряников. И в достаточном количестве.
— Пряники — это прекрасно! — ответила Касатонова.
И они с легким сердцем вышли из следственного отдела, спустились по залитой солнцем лестнице и продолжали идти по дорожке к служебному помещению участкового Гордюхина. Молчание нисколько не угнетало их, поскольку Убахтин уже планировал опознание банды Цокоцкого, которые наверняка с ним то ли в служебных, то ли в родственных отношениях, причем, не слишком близких. Своего сына на подобные дела Цокоцкий не отправил бы, а троюродного племянника, сына полузабытой тетки, внука умершего соседа... Это можно. Касатонова же, в полном соответствии с женской логикой, корыстолюбиво прикидывала, как бы половчее составить заявление с требованием погасить убытки, нанесенные юными подонками в квартире и на пожарище. Заявление такое написать просто необходимо, поскольку появился человек, который обязан все это оплатить. Тем более, что этот человек оплатить может. Если ему кто-то должен пятьдесят тысяч долларов, то конечно же он дал не последние свои пятьдесят тысяч. А еще она подумала о том, что неплохо бы к чаю купить лимон, да и вино не помешало бы, сухое, красное, может быть, даже каберне. Если взять бутылку емкостью ноль семьдесят пять, то на брата придется как раз по хорошему полновесному стакану.
— Екатерина Сергеевна, — как вы смотрите, если мы с вами еще как-нибудь встретимся... На месте происшествия?
Касатонова оборотила к Убахтину изумленный свой взор, несколько мгновений рассматривала следователя, впрочем, точнее будет сказать, что она позволила ему несколько мгновений любоваться своим взглядом. И лишь потом спросила.
— И мне опять предстоит быть понятой?
— Разумеется.
— К сожалению, должна вас огорчить... Сегодня я занята. И завтра тоже день непростой. А вот с понедельника... — Договорились, — сказал Убахтин, рывком раскрывая дверь, за которой метался Гордюхин, делая последние приготовления к чаепитию.
2001
