Интервью (Сатсанг с Мастером)

только индусы, и если кто-то хотел зайти, он должен был сначала показать свою руку. У всех местных индусов на руке было вытатуировано ОМ; у мусульман такой татуировки не было.

Я послушался внутреннего голоса и пересел в «мусульманский» вагон. Там никто не возражал и ни о чем меня не спрашивал. За городом поезд был остановлен, а все пассажиры из «индусских» вагонов — расстреляны. На меня же не обращали внимания, несмотря на то что мой внешний вид явно выдавал во мне (по крайней мере, мне так казалось) индуса.

На своей станции я сошел с поезда и направился к родительскому дому, который оказался запертым и забаррикадированным. Никто не отвечал на мой стук. В конце концов на крыше появился отец. Он спросил, кто я и чего мне надо.

— Я твой сын. Ты что, не видишь? Не узнаешь мой голос?

Он узнал меня и весьма удивился, так как прежде исполнение семейных обязанностей не стояло в числе моих приоритетов.

— Зачем ты приехал? — спросил он, все еще не веря своим глазам. — Пенджаб в огне. Индусов всюду убивают. И вообще, как ты приехал? Что, поезда еще ходят?

— Да, — ответил я, — поезда ходят. На поезде я и приехал.

Отец задумался, а потом сказал:

— В таком случае ты должен вывезти семью из Пенджаба и устроить всех где-то в Индии. Если поезда еще ходят, я достану для вас билеты.

На следующий день, снабженный билетами, я вывозил своих родственников, тридцать четыре человека, почти все женщины, из Западного Педжаба в Индию. Поезд, на котором мы покинули Лахор, был последним, проследовавшим по этому маршруту. С тех пор поезда никогда больше не пересекали границу.

Махарши отправил меня в Пенджаб, чтобы я исполнил свой долг, Для Махарши это было характерным поступком — он никогда не позволял ученикам пренебрегать семейными обязанностями. Он потребовал, чтобы я принял на себя ответственность за семью, и сказал: «Я всегда с тобой, где бы ты ни был». Когда я услышал эти слова, то поначалу воспринял их только в философском смысле. Я не думал, что физически тоже буду под его защитой. Но вышеописанный случай продемонстрировал это. Махарши указал мне, какое место занять в поезде. После расстрела всех пассажиров-индусов я еще больше двадцати часов находился среди мусульман, и никто меня не раскусил — несмотря на классические признаки индуса: проколотые уши и татуировку ОМ на руке. В обстановке полной анархии и смертельной опасности я без приключений вывез всех своих многочисленных родственников на последнем поезде, отправившемся из Лахора в Индию. После провозглашения независимости эта железнодорожная ветка стала международной и поезда по ней через границу уже не ходили. Я привез свою семью в Лакхнау, потому что там жил мой старый армейский друг, на которого я мог положиться. С его помощью я кое-как устроился. О моем возвращении к Махарши не могло быть и речи, так как я оказался единственным потенциальным работником. У беженцев из Пакистана в Индию отнималась вся собственность; даже женские украшения были отобраны. Мы прибыли в Индию, имея при себе практически только одежду, в которую были одеты, и мне пришлось кормить, одевать и снабжать всем необходимым эту немалую группу неимущих беженцев. Мне посчастливилось несколько лет слушать Махарши, и я сердцем проникся его словами, обращенными к семейным людям: «Пребывай в своем 'Я' и исполняй мирские обязанности, оставаясь непривязанным к ним». В последующие годы мне представилась исключительная возможность применить эту философию на практике.

Чтобы содержать семью, мне приходилось работать день и ночь. Я всегда был крупным, сильным мужчиной; в школе я с успехом занимался спортивной борьбой. Но, даже несмотря на дарованную природой силу и выносливость, мне было нелегко удовлетворить нужды и запросы тридцати четырех иждивенцев, живущих чужаками в незнакомой земле. К тому же члены моей семьи не чувствовали себя обязанными экономить. В тех редких случаях, когда мне удавалось зайти домой, я видел там толпу женщин, жарящих горы пакор и занятых бесконечными чаепитиями. Помню, я почти еженедельно покупал для них двадцатилитровый бидон растительного масла.

Четырнадцатого апреля 1950 годов в 20:47, когда я шел по улице Лакхнау, мою грудь внезапно сжал такой сильный спазм, что я чуть не упал на землю. Я подумал, что это нечто вроде сердечного приступа. Спустя пару секунд я увидел, как люди указывают друг другу на большой метеор, пересекающий небо. Это был тот самый болид, который тысячи индийцев увидели в момент смерти Махарши. Многие говорили, что каким-то образом сразу восприняли метеор как сообщение: «Умер Махарши». Не могу сказать этого о себе — о смерти Учителя я узнал только на следующий день, из радионовостей.

Прежде чем завершить повествование о своем духовном учителе, я должен рассказать еще об одном случае. Много лет спустя на берегу Ганга меня посетило сверхъестественное видение. Я увидел себя (то «я», которому предстояло стать X.В.Л. Пуньджей) проходящим через долгий ряд воплощений. Я невероятно долго переходил из тела в тело, из одного вида жизни в другой. В разное время и в разных местах мне довелось быть растениями, животными, птицами, людьми. Передо мной разворачивались картины многих тысяч моих инкарнаций, и все это длилось миллионы лет. В конце концов я увидел, как принял свое нынешнее тело, а потом появился сияющий лик Шри Раманы Махарши, На этом видение завершилось. Появление Махарши положило конец нескончаемой череде рождений и смертей. После его вмешательства в мою жизнь то «я», которое, прежде чем стать Пуньджей, столько раз воплощалось, освободилось от необходимости рождаться опять. Махарши уничтожил это низшее «я» одним- единственным взглядом.

Вся череда инкарнаций разворачивалась передо мной в реальном масштабе времени. То есть мне казалось, что прошли миллионы лет. Однако, вернувшись в нормальное состояние сознания, я понял, что все виденное заняло не более мгновения. Человек может увидеть во сне целую жизнь, но, пробудившись, понимает, что приснившиеся события нереальны, приснившиеся люди нереальны и мир, в котором он жил во сне, полностью нереален. Все это мгновенно осознается в момент пробуждения. Аналогичным образом, после осознания истинного «Я» пробужденному сразу становится очевидной иллюзорность времени, мира, в котором мы живем, и самой этой жизни.

В видении на берегу Ганга эта истина предстала передо мной очень ярко. Я видел, что все жизни, прожитые в сансаре, нереальны и что Махарши, показав мне мое истинное «Я», пробудил меня и избавил от этого кошмарного сновидения. Ныне, избавившись от нелепостей сансары и глядя на мир с единственно реальной точки зрения — глазами истинного «Я», — я могу сказать: «Ничто никогда не возникало; ничего никогда не происходило; есть только неизменное безграничное 'Я'». Я говорю об этом на основании своего личного опыта и опыта всех тех, кто осознал высшее «Я».

Пару месяцев назад на одном из сатсангов, которые я проводил в Лакхнау, кто-то передал мне записку, которая заканчивалась словами: «Выражаю Вам свое почтение и смиренно склоняюсь перед Вами — перед тем, кто был учеником Раманы Махарши». Я не оставил этот пассаж без внимания:

— Почему вы пишете «был»? Пишите правильно! Употребляйте верную форму глаголов! Я есть его ученик! Он есть мой Учитель. Разве я могу отодвинуть его в прошлое? Для моего Учителя нет ни прошлого, ни будущего. Для него нет даже настоящего, потому что он поднялся над временем.

В 1947 году, когда я физически расставался с Махарши, он сказал мне: «Я всегда с тобой, где бы ты ни был». Он дал мне это обещание, и я чувствую, что оно исполнилось. Уже нет никакого Пуньджи — есть только Пустота на том месте, где он был. И этой Пустотой является сияющее «Я» — «Я», которое есть моя реальность; «Я», которое есть мой Учитель; «Я», которое пообещало быть со мной повсюду. Когда я говорю, говорит не какой-то Пуньджа; говорит то «Я», в котором говорит Махарши, — то «Я», которое пребывает в Сердце всех существ.

Я попытался объяснить это человеку, приславшему мне записку:

— «Кто я? Кто я?» Когда я говорю, я никогда не думаю, что это говорю я (Пуньджа). Нет, говорит он — Учитель (Махарши). Если бы я вдруг решил, что к вам обращается человек по фамилии Пуньджа, у меня не было бы права сидеть на этом месте, так как все слова, исходящие из моих уст, были бы ложью. В