И аппарат немеет.
Я выполняю указание, нисколько не задумываясь над тем, что за этим кроется: гибельная ловушка или спасительный выход. На всякий случай выбираюсь из освещенной кабины и сажусь в тени дома на тротуар. Полчаса спустя, а может, спустя целую вечность я снова возвращаюсь к кабине, заслышав в глубине соседней улицы неровный гул мощного автомобильного мотора.
Черная машина замирает точно против меня, и я с облегчением устанавливаю, что это не сеймуровский «плимут». Человек за рулем молча открывает дверцу и так же молча трогается после того, как я уселся рядом с ним. Мне не терпится посмотреть на него более внимательно, однако проявлять излишнее любопытство рискованно; и пока машина мчится с предельной скоростью по безлюдным ночным улицам, я стараюсь смотреть вперед. На одном из поворотов я все же бросаю беглый взгляд на лицо водителя: шофер как шофер, лицо замкнутое, невыразительное и совершенно незнакомое.
После того как мы пересекли весь город, машина останавливается на широком бульваре.
— Вот эта дверь! — указывает шофер на парадный вход против нас. — Поднимитесь на третий этаж и позвоните два раза.
По широким утомительным ступеням поднимаюсь на третий этаж. Звоню два раза. Мне открывает человек с проседью, в темном плаще. Он вводит меня в богато обставленный холл.
— Располагайтесь, Майкл…
И тут же уходит. Я слышу, как стукнула парадная дверь. Как же мне понимать это «располагайтесь»?
Мой взгляд задерживается на широком диване, обитом светло-серым шелком, но я в своих грязных лохмотьях не решаюсь сесть на него. На передвижном лакированном столике бутылки, бокалы, сигареты, сигары. Я невольно вспоминаю, что когда-то очень давно я любил покурить и знал вкус спиртного. Подойдя к столику, беру сигарету, закуриваю и после первой затяжки чуть не валюсь с ног от внезапного головокружения. Но это приятное головокружение, и я делаю вторую затяжку, на всякий случай опираясь на столик.
— Ах, вот он наконец, блудный сын! — слышится у меня за спиной голос Грейс.
Я оборачиваюсь, чтобы выразить ей свое почтение, но вижу на ее лице недовольную гримасу: понятно, я поторопился.
— Но неужели это вы, Майкл? Что с вами стряслось, мой бедный друг? А ну-ка, полезайте в ванну.
— Жду, пока вы мне покажете, где ванная, — отвечаю я, испытывая неловкость оттого, что произвел такое впечатление.
— Вот, пройдите сюда! Дверь в конце. А я тем временем подыщу вам какую-нибудь одежду.
Как и следовало ожидать, ванная в этой квартире — настоящий дворец гигиены, притом роскошный, и я долго нежусь в бледно-голубом фарфоровом бассейне и еще долго бреюсь и обильно поливаю себя одеколоном, потому что мне кажется, что я весь пропитан грязью и запахом гнилых фруктов. Затем одеваюсь в снежно-белый банный халат, засовываю ноги в мягкие комнатные туфли и снова попадаю в холл.
— Ну вот, теперь картина иная, — встречает меня Грейс, сидя в кресле, обитом шелком, и раскуривая с безучастным видом сигарету. — Все, что мне удалось найти, я положила там, на диване. Можете спокойно одеваться. Я не буду смотреть.
Будет она смотреть, нет ли — мне решительно все равно. Мне это не впервой — раздеваться перед незнакомыми людьми: еще в Афинах американский полковник, освободив меня из тюрьмы, так же любезно предложил мне ванну и свой гардероб. И конечно же, небескорыстно. В надежде, что я стану предателем.
Подойдя к дивану, я начинаю одеваться. То ли это счастливое совпадение, то ли чья-то предусмотрительность, но решительно все, начиная с костюма и кончая туфлями, пришлось мне точно по мерке. Завязав красивый темно-синий галстук и надев пиджак, я иду к передвижному столику, чтобы подкрепиться после стольких трудов.
— Вы сильно похудели, но вам это идет, — произносит Грейс, пока я наливаю себе виски в бокал. — Я даже побаиваюсь, как бы заново в вас не влюбиться…
— Мне грозили не такие опасности.
И я поднимаю бокал, чтобы попробовать, что это за штука. Однако рука моя застревает на полпути, потому что в этот момент в дверях появляется Сеймур.
— Неужели будете пить один, Майкл? Не забывайте, что это верный признак алкоголизма. Поэтому предложите и мне что-нибудь.
Подавив в руке дрожь, я наливаю виски в другой бокал и молча подаю его приближающемуся ко мне гостю или, быть может, хозяину.
— Ваше здоровье! — говорит Сеймур, поднимая бокал.
Пробормотав что-то в ответ, я выпиваю до дна, потому что испытываю острую потребность подкрепить себя.
— Ну, садитесь же! — дружелюбно предлагает Сеймур.
Я опускаюсь в кресло рядом с Грейс. Уильям берет сигарету, протягивает пачку мне и, развалившись на диване, закидывает ногу на ногу.
— Итак, вы уже более двух недель в бегах… Сбежали от нас и скрываетесь, словно вам грозит гибель…
Что ж, это констатация фактов, и я не вижу необходимости возражать.
— В конце концов вы сами приходите к нам и вместо гибели находите спасение…
— Я пришел к Грейс, — уточняю.
— Да, да, знаю. И нечего мне напоминать об этом, чтобы лишний раз меня унизить. Признаю, Грейс добилась того, чего сам я не сумел добиться. В этой операции она проявила такую настойчивость, такую самоотверженность, что это можно объяснить либо необыкновенной привязанностью к вам, либо лютой ненавистью ко мне, не иначе…
— Я просто выполняла задачу, — сухо замечает женщина.
— Да, да. Но с явным намерением доказать, что вы способны делать это лучше своего шефа.
Сеймур на минуту замолкает, чтобы вынуть изо рта сигарету и допить виски. Затем продолжает:
— Но это частный вопрос. А когда дело касается спасения человека, частные вопросы отодвигаются на задний план. Вы спасены, Майкл. Выкурите спокойно сигарету и, закусив, спокойно отдохните. Вообще вам больше не о чем беспокоиться. Вы спасены.
— Как вас понимать? — подаю я голос.
— А так, что у нас нет больше намерения передавать вас местным властям и что все мои прежние обещания остаются в силе. Потому что вы блестяще выдержали испытания и наилучшим образом доказали, что я не ошибся в своем выборе.
— О каких испытаниях вы говорите?
— Да вот об этих, более чем двухнедельных. Конечно, ваши попытки скрыться от нас в определенном смысле чистейшая глупость, потому что если комбинация как следует продумана, то уже никому из наших рук не вырваться. Но с чисто технической точки зрения ваше поведение свидетельствует о том, что стойкости и сообразительности вам не занимать. Так что теперь я, как никогда раньше, готов с вами работать.
— Ясно, — киваю я. — Вы оказались упорнее меня, и мне остается одно — капитулировать.
— Вы не капитулируете, а воскресаете, — поправляет меня Сеймур. Затем обращается к Грейс: — Будьте добры, налейте нам еще понемногу виски!
Грейс выполняет указание, и Сеймур поднимает бокал.
— Ваше здоровье, Майкл!
Выпив виски и погасив сигарету, он встает.
— Прежде чем уйти, хочу предупредить, что на сей раз у вас нет никаких шансов повторить ваш номер. Я не сержусь на вас ни за то, что усыпляющим газом вы заставили меня страдать от мигрени, ни за ваше досадное упрямство, но отныне вам придется отказаться от подобных вещей. Квартира теперь
