невероятную жалость. Раньше ей никого не было так жалко. И лишь когда Рэндольф прошел пол-улицы, Джулия заметила, что он босой. За ним по пятам бежали репортеры. Поскольку полиция уехала, парочка пронырливых журналистов кинулась к Джулии, и она поспешно вернулась в дом, захлопнув дверь у них перед носом. И долго потом смотрела сквозь стеклянное окошко в двери на то, как Рэндольф идет по улице и поднимается по ступеням своего крыльца.
Она медленно развернулась и направилась в гостиную.
Тишина. Слабое журчание фонтана в оранжерее. Где-то на улице лошадь тащит скрипучую повозку. В углу трясется от страха Рита, судорожно теребя фартук.
А посреди комнаты стоит безмолвный Рамзес. Он стоит все так же, широко расставив ноги и скрестив на груди руки, и смотрит на Джулию. Солнце создавало вокруг него теплый сверкающий ореол, оставляя лицо в тени. И глубокое сияние его глаз казалось таким же нереальным, как и высокая копна густых каштановых волос.
Впервые в жизни Джулия по-настоящему поняла значение слова «царственный». И еще одно слово пришло ей в голову, довольно непривычное, но очень точное: «миловидный». Джулия поразилась: а ведь его лицо красиво в основном благодаря выражению. Удивительно умное, удивительно пытливое и сосредоточенное одновременно. Не от мира сего, хотя вполне обычное. Было в нем что-то неземное и в то же время очень человечное.
А Рамзес просто смотрел на нее. Широкие полы длинного шелкового халата слегка колыхались от потоков теплого воздуха, струившегося из оранжереи.
– Рита, оставь нас, – прошептала Джулия.
– Но, мисс…
– Ступай.
Снова тишина. Наконец Рамзес направился к ней. Ни намека на улыбку, лишь ласковый серьезный взгляд широко открытых глаз – он рассматривал ее лицо, волосы, одежду.
«Что он думает про этот легкомысленный кружевной пеньюар?» – вдруг ужаснулась Джулия. Господи, может, он решил, что женщины нашего времени носят такую одежду на улице? Но нет, он не смотрел на кружева. Он разглядывал ее грудь под свободно спадающим шелком, изгиб ее бедер, потом снова взглянул ей в глаза, и это выражение его лица нельзя было спутать ни с чем – в нем заговорила страсть. Рамзес подходил все ближе и ближе, обнял Джулию за плечи, и она почувствовала, как сжались его пальцы.
– Нет, – сказала она, выразительно покачала головой и сделала шаг назад. Распрямила плечи, стараясь, чтобы Рамзес не заметил ее страха и внезапной приятной дрожи, пробежавшей по спине и рукам. – Нет, – повторила Джулия с осуждением.
Она испуганно наблюдала за ним, чувствуя, как грудь наполняется теплом. Рамзес кивнул, отступил назад и улыбнулся. Слегка развел руками и заговорил на латыни. Джулия уловила свое имя, слово «царица» и слово, означавшее, как она поняла, «дом». Джулия – царица в своем доме.
Она кивнула и вздохнула с нескрываемым облегчением. Дрожь вновь стала сотрясать все ее тело. Заметил ли он это? Наверняка.
– Panis, Джулия, – прошептал Рамзес. – Vrnum. Panis. – Он прищурился, подыскивая нужное слово. – Edere, – прошептал он и изящным жестом дотронулся до своих губ.
– Да, я понимаю, о чем ты говоришь. Еда. Ты хочешь поесть. Ты хочешь вина и хлеба. – Джулия торопливо шагнула к дверям. – Рита! – позвала она. – Он голоден. Надо немедленно покормить его.
Она обернулась и увидела, что Рамзес опять улыбается, с той же сердечностью, что и наверху, в ванной. Он думает, что ей нравится заботиться о нем, да? Если бы он только знал, что она считает его совершенно неотразимым, что минуту назад она готова была обвить его руками и… лучше не думать об этом. Нет, лучше вообще ни о чем не думать.
4
Эллиот сидел в вертящемся кресле, глядя на тлеющие в камине угли. Он придвинулся поближе к огню, поставив ноги, обутые в шлепанцы, на решетку. Жар огня облегчал боль в суставах ног и рук. Эллиот с нетерпением и неожиданным для самого себя восторгом слушал Генри. Бог отомстил Генри сполна за все его грехи. Вокруг Генри разразился скандал.
– Наверное, тебе это померещилось, – сказал Алекс.
– Говорю вам, проклятая тварь вылезла из футляра для мумий и подошла ко мне. Она душила меня. Я чувствовал ее руку на шее, я видел ее замотанное тряпьем лицо!
– Тебе это точно померещилось, – опять сказал Алекс.
– Какое, к черту, померещилось!
Эллиот посмотрел на двоих молодых людей, стоявших возле каминной полки, – на Генри, небритого, дрожащего, со стаканом виски, и Алекса, по обыкновению бодрого, с чистыми, точно у монахини, руками.
– А этот парень, египтолог… ты говоришь, что он и есть та мумия? Генри, ты где-то шлялся всю ночь, да? Ты ведь пил с той девицей из мюзик-холла? Наверное, ты был…
– Ну ладно. Тогда откуда взялся этот ублюдок, если он не мумия?
Рассмеявшись, Эллиот пошевелил угли концом серебряной трости.
Генри не сдавался:
– Накануне вечером его там не было. Он спустился сверху в купальном халате дяди Лоуренса. Вы же не видели! Он не похож на обычного человека. Любой, увидев его, скажет, что он необычный.
– Он сейчас там? С Джулией?
Наивная душа, Алекс только теперь все понял.
– Это я и пытаюсь вам втолковать. О господи! Хоть кто-нибудь в Лондоне слушает меня? – Генри сделал глоток виски, подошел к бару и снова наполнил стакан. – И Джулия его опекает. Джулия знает, что произошло. Она видела, как мумия набросилась на меня!
– Ты только ославишь себя этой историей, – мягко сказал Алекс. – Никто не поверит…
– Ты видел те папирусы, те свитки, – забубнил Генри. – В них рассказывается о секрете бессмертия. Лоуренс говорил об этом тому парню, Самиру, что-то о Рамзесе Втором, который жил больше тысячи лет…
– Я думал, это был Рамзес Великий, – прервал его Алекс.
– Это один и тот же человек, неуч. Рамзес Второй, Рамзес Великий, Рамзес Проклятый. Об этом написано в свитках, говорю вам, о Клеопатре и об этом Рамзесе. Разве вы не читали газет? А я – то думал, что у дяди Лоуренса от жары мозги расплавились.
– Мне кажется, тебе нужно отдохнуть, может, даже полечиться. Все эти разговоры о проклятии…
– Черт побери, вы не хотите меня понять! Это хуже, чем проклятие. Эта тварь пыталась убить меня. Она двигалась, говорю вам. Она ожила.
Алекс смотрел на Генри с вежливой снисходительностью. Такое лицо он делает, когда с ним разговаривают газетчики, угрюмо подумал Эллиот.
– Мне надо повидаться с Джулией. Отец, если позволишь…
– Конечно, тебе обязательно надо это сделать. – Эллиот снова повернулся к огню. – Взгляни на египтолога. Узнай, откуда он взялся. Вряд ли Джулия осталась бы в доме наедине с иностранцем. Чепуха какая-то.
– Она в этом доме наедине с чертовой мумией! – взревел Генри.
– Генри, почему бы тебе не пойти домой и не проспаться? – спросил Алекс. – Увидимся, отец.
– Ну ты и придурок!
Алекс пропустил оскорбление мимо ушей. Он всегда с легкостью не обращал внимания на обидные слова. Генри снова осушил стакан и вернулся к бару.
Эллиот слушал, как звенит бутылка о край стакана.
