– Поздно, – улыбнулся я. – Судно ушло, все рейсы отменены. Меня обещали забрать через пять дней.
– Тогда вам конец, – равнодушно заключил он.
– Может, вы объясните мне, что здесь происходит? – не утерпел я. – Что это за всеобщее сексуальное безумие – и людей, и природы?
– …Пять дней вы не продержитесь, – продолжал он, игнорируя мой вопрос. – Посмотрите на эту азиатку, – кивнул он на китаянку. – Она по семь, по восемь раз в день получает оргазм. Но женщинам легче. Смотрите, у нее до сих пор цветущий вид. Мы же, мужчины, расточаем свое семя, свою живительную энергию. Хотя и она окончит там же, где все. Потому что ей будет хотеться все большего… Здесь все пути приводят в урифис.
Я не стал уточнять, какое понятие он вкладывает в слово
Пока женщина хозяйничала, я не переставая косился на ее узкие аппетитные коленки и смуглые тугие ляжки, особенно когда она присаживалась на корточки (учитывая, что кроме юбки на ней ничего не было, а мои эмоции и без того уже были достаточно накалены).
– А между мужчинами и женщинами здесь ничего не происходит? – исподволь вырвалось у меня.
– Практически нет. В этом не возникает надобности. Растения нежнее. Они неутомимы, настойчивы. Они кругом, и в любую секунду готовы к вашим услугам.
– И мне не соблазнить эту женщину? – повел я глазами на китаянку, у которой по подбородку стекали капли густого кокосового молока. Она улыбнулась мне, превращая глаза в две волнистые черточки и забавно морща носик, словно сытая кошечка.
– Вряд ли она останется довольной. Ее здесь на каждом шагу ждет блаженство, неслыханное блаженство, куда более мощное, чем способен ей доставить мужчина. Вдобавок эти запахи, которым трудно противостоять… Вы нужны ей лишь как свидетель. Лишь этого им не достает в первую неделю. Но потом они уже окончательно воспринимают растения как сознательные существа, как своих любовников.
– Но, похоже, так оно и есть. Растения сами хотят секса? Хотя это и не вяжется ни с какими понятиями науки.
– Ошибаетесь. Они хотят одного – питания. Здешние растения приспособились побуждать людей на секс с ними, только чтобы получить желаемое – богатые энергией выделения. Эти ласковые вампиры питаются нашей плотью. Некоторые из них впрыскивают женщинам в матку зародыши семян, и те дозревают там. Растение освобождает себя от энергетически затратной функции. Впрочем, я не биолог, и это лишь мои домыслы.
– Значит, это не сказки – про мутации, про метеорит, с которым их связывают?
– Сказки это ли нет – для меня нет разницы. Я прибыл сюда за кайфом, и я получил его сполна. И я уже не могу не получать его. Вот реальный факт.
Женщина придвинула ко мне открытую консервную банку.
– До сих пор сохранилась цивилизованная пища? – недоуменно повернулся я к лежащему.
– Ничего удивительного, – нехотя отозвался тот. – Больше месяца тут никто не задерживается, обычно две-три недели… Опять же – фрукты. Но эти фрукты… Лучше их вовсе не касаться.
– Две-три недели, а что потом? Куда деваются люди? За три месяца скандальной славы острова сюда прибыло более двух с половиной тысяч паломников! А впечатление, что остров пуст, почти необитаем…
Вместо ответа американец расхохотался надменно и отвернулся от меня, как от человека, на которого не стоит тратить время.
– Все в орифис, – молвил он минуту спустя.
4
Хозяйка между тем освободила от плюшевой кожицы плод, похожий на киви, но более округлый и крупный, и на ладони протянула лежащему. Но тот капризно потряс головой:
– Не стану я жрать эту дрянь. Я и без нее постоянно на взводе.
Тогда женщина подала плод мне. Принимая его, я успел погладить ее по руке.
Мне показалось, что распирающее меня возбуждение, сладкая вибрация нервов еще более усилились после того, как я проглотил этот фрукт. Показывая знаками, что мне понравилось, я подсел к китаянке ближе. Она с улыбкой отстранилась, подобрав свои обольстительные точеные ножки. Уже не обращая внимания на американца, облепленного цветами, я положил ладонь на коленку прелестницы и провел ею дальше по ноге. Женщина не вскочила, не отбросила мою руку. Она лишь снисходительно улыбалась, глядя на меня, как на несмышленого ребенка. Видимо, сочувствуя мне, она даже слегка раздвинула ноги, чем окончательно лишила меня рассудка. Я распластался перед ней и принялся жадно целовать ее лодыжки, икры, коленки… И чем выше продвигался я губами по ее ногам, тем шире она их разводила. Я весь дрожал и задыхался. Готов поклясться, что никогда еще не испытывал такой силы возбуждения. Китаянка сидела, чуть откинувшись назад, и спокойно наблюдала за мной. И вот я, едва не на грани безумия, припал губами к ее влажному теплому устью. Я почувствовал, как напрягся ее живот. Она несколько раз передернулась, затем вскрикнула и откинулась на спину. В тот же миг в рот мне внедрилась тягучая вязкая жидкость, нашпигованная какими-то округлыми твердыми включениями. Я отпрянул в ужасе, отплевываясь.
Из разверстого влагалища с перерывами извергались, в травянисто-зеленой слизи, овальные желтоватые зерна, размером с мелкую фасоль. Женщина судорожно выгибалась, дергалась, как при родах, толчками исторгая из себя новые и новые порции бобов. О боже! Выходит, американец не врал… Пошатываясь, я удалился за палатку, где меня вырвало съеденным псевдокиви. Видимо, почуяв близость человека, бурно зашевелились растущие здесь в изобилии цветы. Тогда я, в порыве безотчетной ярости, принялся рвать их, обламывать нещадно лохматые, шевелящие лепестками венчики. Я запускал в них пальцы, словно в возбужденные срамные губы, я раздирал их до самой сердцевины, где в прозрачной слизи двигались многочисленные мелкие плодолистики, как будто манящие меня к себе. Ах, вы этого хотите?! Вы этого хотите? Так я вам сейчас покажу секс! Моя рука уже потянулась к пуговицам шорт… Но что-то в этот момент заставило меня обернуться. В нескольких шагах от меня, как ни в чем не бывало, столбиком сидела на траве китаянка, словно в театре в ожидании представления. Новый всплеск бешенства охватил меня. Оставив цветы, я ринулся к ней, опрокинул ее навзничь и, навалившись сверху, завернул на ней юбку. Однако эта хрупкая с виду женщина оказалась сильнее и ловчее, чем я мог предполагать. Вывернувшись из-под меня, она отскочила в сторону. Я стоял на четвереньках, тяжело дыша. Она подошла, спокойно взяла меня за запястье, помогла подняться и повела за собой, как уводят жены разбушевавшегося не в меру пьяницу-мужа. И я последовал за ней безропотно. Полагаю, я последовал бы за ней куда угодно, хоть в бездну.
…Минут через двадцать мы спустились в низину. Перед нами, в оранжевом мареве, простиралась болотистая равнина. Покрытая рыжим мхом почва колыхалась под ногами. Мерцающие бледные испарения были тут не столь душисты, но более откровенны, плотски грубы. В одном месте темнели несколько округлых пятен воды, похожих на болотные «окна», обычно представляющие собой незатянутую растительностью топь. Подойдя к одному из них, китаянка стянула с себя юбку и, присев на мшистый, покачивающийся край «окна», опустила в него ноги. И тотчас же озерцо словно вскипело. Не иначе клубки змей закопошились в нем. Скорее всего, это были какие-то неведомые мне водоросли (или нечто родственное коралловым полипам), голубовато-серого цвета. Они обвили ноги моей спутницы и продолжали извиваться, корчиться, скользя по ее икрам. Нетерпеливым жестом она дала мне знак, чтобы я поддерживал ее под мышки, и погрузилась по плечи в клубящуюся гущу растений. Мягкие шевелящиеся стебли, словно щупальца осьминога, живо оплели ее тело. Глаза китаянки закатились, оставив лишь слепые фарфоровые щелочки. Шумно дыша ртом, она изгибалась, крутилась, мотала головой, напрягала плечи, так что я едва ее удерживал. Ее сладострастные стоны, все более и более протяженные и экстазные, неописуемые гримасы ее лица изводили меня. Не выдержав, я склонился над ней и принялся целовать ее раскрытый рот, стремясь обвить языком – по примеру водорослей – ее трепещущий влажный язык. В этот момент она дернулась особенно сильно, выскользнула из моих рук и ушла с головой в шевелящуюся кашу стеблей. Не думая о последствиях, я бултыхнулся следом, успел поймать ее за волосы и подтянуть к поверхности… И только тут почувствовал, что весь опутан скользкими гибкими плетями, которые, змеясь, проникли в шорты и обвились вокруг моего члена. Казалось, меня лижут длинные языки, превращая тело в один изнывающий от блаженства возбужденный орган. Не знаю, как у меня при этом доставало сил цепляться одной рукой за кромку берега, а другой поддерживать мою китаянку. Лишь только кончив два раза кряду, я смог наконец кое-как выползти из этой хитроумной западни и выволочь мою подругу, совершенно размякшую и апатичную.
Мы лежали с ней рядом на крае коварного озерца, а наши ноги, опущенные в его растительную гущу, продолжали щекотать ненасытные создания. Мы жарко дышали и время от времени вздрагивали – то ли от этих змеиных касаний, то ли от пережитого экстаза.
5
Всю последующую ночь я вновь и вновь возвращался мыслями к тому болоту. А когда на рассвете я вышел из палатки по нужде и развратные растения этого бесовского острова опутали мои ноги, а к телу потянулись, раскрываясь на глазах, громадные бутоны – багряные, пурпурные, оранжевые с черным исподом, бокальчатые, воронковидные, одногубые и двугубые, – я вдруг ясно осознал, что влип. Я увяз, как муха в кувшинчике насекомоядного растения, я пленен этим островом навсегда (а «навсегда», как я понял, измеряется здесь двумя-тремя неделями). Казалось, и цветы это поняли и тянулись ко мне замедленно, томно, уверенные, что теперь я от них никуда не денусь. Они легко простили мне вчерашний срыв, как прощает женщина партнеру его неистовства. Они окружили меня своим греховным ароматом и нежными прикосновениями. И, как хмельной, я рухнул в самую гущу буйного цветника.
Трудно сказать, сколько времени я нежился и изнывал от блаженства в этом сладком цветочном плену. Точно одно – вечером я опять очутился в том злачном болотце. Погруженный по грудь, я чудом удерживался, раскинув руки вдоль его рыхлого края. А опутавшие меня, извивающиеся серо-голубые стебли, получившие меня в свое полное распоряжение, умело, утонченно и жадно выдаивали из меня мои жизненные соки.
Несколько дней подряд я не покидал это пагубное место, забыв про питье, пищу и сон, время от времени лишь выползая на мшистый берег, чтобы не умереть от перевозбуждения, и отдыхал с полчаса. Как-то в период такого отдыха у соседнего болотного окна я заметил человека, голого, как и я. Но затем он потерялся из виду и больше не показывался – возможно, не удержался и канул навек в шевелящуюся топь. Лениво я подумал о том, что я не должен был поддаваться. Ведь я прибыл сюда, чтобы написать правду об этом острове, а сам погряз в его безудержном разврате.
День на третий или четвертый я выполз наконец полностью, совершенно опустошенный, и проспал здесь же, на мягком, как постель, мху, едва ли не сутки. Пробудился я не то от голода, не то от нового плотского желания. Но одновременно я вспомнил про свою китаянку и, пошатываясь, побрел к лагерю. Странное тарахтенье над головой заставило меня поднять глаза. Кажется, впервые за время моего пребывания на острове я увидел в небе вертолет. Однако я был настолько истомлен, что не придал этому значения.
Американец лежал в той же позе, но с закатившимися глазами, и изо рта у него вырывались хрипы. Цветы, по очереди припадая к нему, выкачивали из него семя. Дождавшись, когда он обмякнет, я поинтересовался, где женщина.
– Где? – переспросил он, глядя на меня пустыми глазами. – Там же, где и все – те, что прибыли раньше или вместе с ней. Там, где скоро и мы с тобой
