ругать Гарета Кола, становясь все более и более свирепым, в то время как час проходил за часом. Все выглядело так, словно Гарет решил оставить Рыжебородого гнить в сырой норе Людей, пока Донахью не исправится и не покается. Ну, это-то не сработает! Может, Рыжебородому удастся схватить какого-нибудь Нормана за руку… Рано или поздно они ведь развяжут его — в этом Донахью был уверен. Если бы Люди захотели убить его, они не стали бы так тянуть.
Или они все-таки убьют его? Может, они ждут, наблюдая, станет ли Гарет спасать его, если, конечно, Гарет
Гарет уже доказал, что может прислать свое создание в темницу, если пожелает.
А Норманы не собирались пугать Донахью. Они видели его в битвах слишком часто, чтобы не верить в то, что Рыжий Торир Донахью может чего-то испугаться. И если Норманы собирались пытать его, то они долго могли бы совершенствовать на нем свое искусство.
Итак, пытки тут ни при чем, как и убеждение страхом, и это не проверка сил Гарета Кола. Даже если бы Донахью охватил самый сильный приступ скромности, чего и в помине не было, он бы все равно не догадался, что Люди просто забыли о нем…
И тогда его убогие мысли вернулись к первоначальному вопросу: чего ждут Норманы?
Минутку! Минутку. Они что-то говорили. Страмм и Майкл Дрейк и даже Рислер. Что это было за слово?
Да, так оно и было! Но тут Донахью оказался в безвыходном положении, потому что не знал, истинного значения слова «урод». Когда Дрейк и другие использовали его, оно звучало как оскорбление… но если Гарет тоже использовал его, даже называл так себя, тогда, быть может, это слово означало что-то еще, что-то намного более важное.
Хорошо это или плохо? Донахью не знал, хотя надеялся, что плохо, потому что Гарет называл его «Уродом в резерве», а Гарет никогда не ошибался. Мысль о Коле, самодовольном и недосягаемом в Туннелях, прислушивающемся к его мыслям и насмехавшемся над ними, снова вызвала у Донахью приступ жажды крови. Его мыслительный процесс, хрупкий в лучшем случае, застопорился, и Рыжебородый яростно задергался в своих узах, ревя как бык.
Сколько его продержали здесь, Донахью не знал, но наконец дверь открылась и вернулись Страмм с Рислером.
— Успокоился, я вижу, — заметил Страмм.
— Чего вы ждете? — спросил Донахью, тяжело дыша от напряжения.
— Я не знаю, чего ждать, — был ответ. — Вот почему я оставил тебя в таком положении.
— И что теперь? — поинтересовался Рыжебородый.
— Теперь я решил сделать тебе одно предложение, — сказал Страмм.
— Я не стану иметь дела с Норманами!
— Подожди, пока не выслушаешь… и к тому же следует говорить — Нормалы. Тебе хотелось бы оказаться на свободе?
— Ха!
— Я имею в виду именно то, о чем говорю. Я развяжу тебя. Рислер с луком и стрелой с отравленным наконечником присмотрит за тобой, так что я не делаю ничего безрассудного, возвращая тебе свободу.
Рислер шагнул назад и наложил стрелу на тетиву лука, в то время как Страмм мечом разрезал путы Рыжебородого. Донахью спустил ноги на пол и начал массировать запястья. Его глаза остановились на Страмме, и он зловеще приподнялся.
— Осторожно, — предупредил Рислер, одновременно натягивая тетиву. Донахью повернулся к нему нахмурившись и снова сел.
— Так-то лучше, — сказал Страмм. — А теперь за дело. Я освободил тебя, потому что ты не чувствуешь особой привязанности к Гарету Колу.
— Я хотел бы оторвать ему голову, вырезать его сердце… и когда-нибудь я так и сделаю! — взвыл Рыжебородый.
— И ты считаешь, что тебе удастся? — спокойно спросил Страмм.
— Что ты затеваешь? — спросил в ответ Рыжебородый, глядя на сатанинские черты собеседника.
— Скажу в свое время, — ответил Страмм. — Никто из наших людей не был в цитадели Кола… точнее, никто из тех, кто попадал туда, не вернулся.
— Будь ты проклят, твоя правда! Они не вернулись! — гордо сказал Рыжебородый.
— Ты, с другой стороны, возможно, знаешь Метро так же хорошо, как любой другой, кроме Гарета Кола.
— Метро?
— То место, где вы живете.
— Ты имеешь в виду Туннели?
— Да, Туннели. Мы не знаем, что Гарет Кол может делать, по крайней мере не все его способности. Но даже если ты не знаешь границ его силы, ты наверняка лучше знаком с ним, чем мы.
— Что ты затеваешь? — повторил Донахью.
— Ты ненавидишь Гарета Кола, ведь так? — спросил Страмм.
— Да.
— Больше чем кого-либо и чего-либо еще?
— Да.
— Ненавидишь в достаточной степени, чтобы повести армию против него?
Донахью тяжело вздохнул и тупо уставился на Страмма. Он почесал свою лохматую голову, вздохнул снова, запрокинул голову и засмеялся.
— Давай говорить прямо. Ты хочешь, чтобы я…
— …возглавил нападение на цитадель Гарета Кола.
— Ты, должно быть, шутишь?
— Есть только одна вещь, относительно которой я никогда не шучу. Это — Гарет Кол.
— Откуда ты знаешь, что я не заведу вас в ловушку?
— Сейчас я этого не знаю… но узнаю до того, как тебе будет вверена армия.
— Какое-то безумие! — сказал Рыжебородый больше для себя, чем для Страмма. — Вообразите… Рыжий Торир Донахью возглавляет набег на Туннели! — Он снова засмеялся.
— Подумай об этом, — сказал Страмм.
И Донахью так и сделал. Он подумал о том, каково это будет — сжать белую шею Гарета Кола; подумал о том, как встряхнет крошечное тело Кола так, чтоб мозги Повелителя Уродов, взболтавшись, разбились о крышку черепа; подумал о голове Гарета Кола, которая будет висеть у него на поясе, привязанная за локон светлых волос. И еще Рыжебородый представил себя предводителем армии, которой можно отдавать команды; которая может передвигаться лишь по земле и воины которой чувствуют боль, когда меч или стрела оставляют на них свою отметину. Все вместе выглядело приятно. Потом Донахью подумал о Гарете. Коле, наблюдающем, как он разговаривает с Страммом, и мысленно смеющемся над тем, как Рыжебородый предвкушает его смерть.
— Я поведу армию! — проревел Рыжебородый. Рис л ер аж подскочил от неожиданности, когда вопль Донахью разорвал тишину.
— Ладно, — сказал Страмм. — Но, думаю, нам лучше обсудить все детали.
— Когда я могу начать? — перебил Донахью.
— Когда я почувствую, что могу доверять тебе, — ответил Страмм. — И когда мои Люди пойдут за тобой. Для этого потребуется не месяц и не два. Должно пройти достаточно времени, чтобы они свыклись с мыслью, что их поведет Урод, пусть он даже выглядит как Человек.
— О чем ты говоришь? — требовательно спросил Донахью.
— Теперь ты должен и сам догадаться, даже если еще не знаешь, — сказал Страмм.
— Я ничего не знаю.
— Я могу преподать тебе маленький урок истории, — сказал Страмм, садясь на край ложа.
— Истории?
