Сущинского — 400 рублей; 25 октября — бланк Печаткина — 150 рублей; 30 октября — 600 рублей; 30 октября — вексель Головачева, бланк мой и Ваш — 400 рублей; 11 ноября — бланк Сущинского — 600 рублей; 4 ноября — 400 рублей; 9 декабря — бланк мой и Ламанского — 330 рублей; 11 декабря — бланк мой — 500 рублей; 11 января — бланк мой — 600 рублей и 500 рублей [8968 рублей].
Прибавьте к этому бланки мои и Печаткина, и Вы увидите то, что сумма выйдет немаленькая, а если принять сумму, которую Вы должны магазину, то тогда можно вполне быть уверенным, что всей суммы ни за что не покрыть выручкой из продажи Ваших изданий. [...].
Отвечайте скорее на это письмо и пишите Вейденштрауху.
Желаю Вам успехов и жму руку».
Письмо это Ковалевский получил в конце августа 1867 года. Он успел побывать в Ницце (о неожиданной встрече с Герценом мы уже упоминали), затем пересек с юга на север Францию, перебрался через Ламанш (о визите к Дарвину у нас речь впереди) и, наконец, остановился в Париже, где неутомимо, павильон за павильоном, осматривал экспонаты четвертой всемирной выставки. Словом, он успел отдохнуть, развеяться, набраться новых впечатлений. И вместо того, чтобы отвечать на письмо растерявшегося Евдокимова, упаковал чемоданы и через несколько дней был в Петербурге.
«Опять, Саша, беда случилась, — писал он брату в Триест уже 4 сентября, — 1-го не хватило денег, а 8 сентября, т.е. через четыре дня Вольф у меня берет книги, и тогда будут кое-какие деньги и я тебе вышлю их, а теперь прилагаю, что могу только на удовлетворение насущных потребностей. Торговля еще не началась почти вовсе, а дела тут скопились так, что едва живу. Ты знаешь, что моя Голгофа — Брем не кончается, и что будет еще два огромных тома: Amphibien, Fische und Wirbellose7; как они втиснут это в два тома, не знаю. Оба тома, 5 и 6, уже стали выходить в Германии в перемежку выпусками [...], и мне нужно поспевать за ними». И в конце письма: «Может быть, мне удастся выслать тебе остальные 210 рублей и целиком к 10 сен[тября], но едва ли, а я пошлю только 100, пока дела еще не хороши и настоящая продажа начнется только в октябре».
Вот так! Смело заключая сделки на многие тысячи рублей, Владимир Онуфриевич не имел свободной сотни, чтобы своевременно выслать брату. Через много лет, перед смертью, с отчаянным отрезвлением оглядываясь на прожитую жизнь, Ковалевский вспоминал, что, ведя издательство, не имел даже бухгалтерских книг.
Однако тома выходили один за другим.
Ковалевский выпустил «Историю французской революции» В.Ф.Минье, «Рассуждения и исследования политические, философские и исторические» Д.С.Милля, «Уголовное право Англии в кратком очертании» Дж.Стефенса, «Историю цивилизации Германии» И.Шерра, «Историю философии от начала ее в Греции до настоящих времен» Д.Г.Льюиса, «Историю рабочих ассоциаций» Энглендера...
Наряду с этими солидными трудами Ковалевский опубликовал два-три совсем случайных произведения, таких, как «История чайной чашки» Кэмпфена, где повествуется о приключениях европейца в Китае, или «Химия кухни» Отто Уллэ. Очевидно, состав издаваемых книг определялся не только общественно-политическими и научными интересами издателя или его личными симпатиями, но предложениями редакторов и переводчиков, конъюнктурой книжного рынка... Еще в начале 1866 года Владимир Онуфриевич быстро набрал и отпечатал 2200 экземпляров романа Герцена «Кто виноват?». Оказалось достаточным не поставить на обложке имя автора, чтобы обмануть бдительность цензуры. Когда власти спохватились, книга была уже распродана. Нерасторопному цензору поставили «на вид». «Писал ли я тебе, — спрашивал Александр Иванович сына, — что Ковал[евский] издал в Петерб[урге] «Кто виноват?» и что он был куплен нарасхват? Теперь он издает «Сороку-воров[ку]», «Крупова» и пр. — и пишет, что будет мне посылать по 600 руб. сер. (1000 фр.) за волюм. Вот до каких чудес мы дожили». (Однако книги повестей Герцена выпустить в свет не удалось.)
Но подавляющее большинство изданий Ковалевского — это либо учебники и учебные пособия для студентов естественных и медицинских факультетов, либо оригинальные труды западноевропейских естествоиспытателей.
Кроме Боковой и Сеченова, Ковалевский, привлекал в качестве переводчиков и других лиц, причем выбор их нередко диктовался желанием оказать человеку денежную или нравственную поддержку. Так, «Историю рабочих ассоциаций» Эпглендера переводил сосланный в Сибирь Николай Серно-Соловьевич, а «Историю цивилизации Германии» И.Шерра — Дмитрий Иванович Писарев.
Вскоре после того, как Писарева под поручительство матери выпустили из Петропавловской крепости, он рассорился с издателем журнала «Дело»8 Григорием Евлампиевичем Благосветловым и остался без печатной трибуны. Первым, кто в это трудное время пришел на помощь Дмитрию Ивановичу, оказался, конечно же, Владимир Ковалевский. Матери Писарев написал:
«Был у Ковалевского, желая узнать подробности о тех работах, которые он намерен мне предложить. Встретил он меня очень дружелюбно. В результате свидания оказалось, что он поручит мне переводить с немецкого книгу Шерра «История цивилизации в Германии».
Сотрудничество продолжалось с год и обещало быть плодотворным, но его прервала внезапная смерть Писарева. «Сообщу тебе очень печальную новость, — писал Владимир Онуфриевич брату. — Писарев, с которым я хорошо познакомился в последнее время, он переводил и редактировал мне кое-что, утонул на днях, купаясь в море около Риги; какое несчастье преследует русских талантливых критиков — ему было едва 26 лет9».
Но чаще всего книги переводил сам издатель, что избавляло его от необходимости платить переводчикам. В совершенстве владея немецким, английским и французским языками, он работал уверенно и быстро — так, как опытный пианист, играя с листа, «переводит» музыкальную мелодию с языка нотных знаков на язык звуков.
Особое значение Ковалевский придавал научной доброкачественности переводов. Она гарантировалась тщательным редактированием, которое он доверял только видным ученым, крупным специалистам в данной отрасли естествознания.
Книги по физиологии редактировал, как правило, Сеченов. Перевод «Душевных болезней» Гризингера вышел под редакцией академика Ф.В.Овсянникова. «Руководство к геологии...» Ч.Ляйелла переводил и, по-видимому, редактировал профессор Н.А.Головкинский. Учебник зоологии вышел под редакцией и с обширнейшим предисловием Александра Ковалевского. Два тома классического труда Дарвина «Прирученные животные и растения», переведенные самим издателем, редактировал Сеченов, а ботаническую часть — известный ботаник Герд. Переведенный позднее Владимиром Онуфриевичем совместно с Марией Александровной труд Дарвина «О выражении ощущений у человека и животных» вышел под редакцией А.О.Ковалевского...
Нам сейчас нелегко осознать, какое огромное значение придавали современники издательской деятельности Ковалевского.
Еще в самом начале ее в знаменитой статье «Реалисты» Дмитрий Иванович Писарев, ратуя за популяризацию науки и восхищаясь «Иллюстрированной жизнью животных» Брема, как произведением, написанным «самым простым и увлекательным языком, с удивительным знанием дела, с удивительным пониманием характера и ума различных животных и с самою здоровою, неподкрашенною любовью к природе и к жизни во всех ее проявлениях», он особо подчеркивал, что «эту великую, именно великую книгу переводят на русский язык».
«Но горе переводчикам, — предупреждал Ковалевского Писарев, — если они хоть сколько-нибудь обесцветят рассказ Брема. Это будет одно из тех литературных преступлений, которых не должно прощать общество. Если издатели догадаются после богатого издания с картинами выпустить другое, дешевое, на серой бумаге, без картин, то Брем проникнет в каждое грамотное семейство. Такая книга есть историческое событие в полном и буквальном смысле этого слова».
Ковалевский вполне оправдал надежды, возлагавшиеся на него Писаревым. И не только им одним.
