– Я этого не знаю, Дэвид, – отвечает Дженифер, – я только знаю, что последние тридцать лет моей жизни я верила в то, что я имею контроль, что я могу измениться, и моя жизнь обычно была... говном. Теперь я переживаю, я переживаю, что у меня нет контроля, что все, что я могу сделать, – это выбрать и принять то, что есть. И я нахожу это чувство восхитительным. Я понимаю, что это бессмысленно. Но, как я осознала, смысл – это одна из тех вещей, которые исковеркали мою жизнь.
– Знаете, – говорит Дэвид, внимательно вглядываясь в лица, – вам как будто промыли мозги. ( Четверка смеется) ЭСТ сделал свое дело. Я думаю, вы теперь станете хорошими маленькими эстиками, будете вести семинары для гостей и потратите остаток жизни, «делясь», «создавая пространства» и посылая Вернеру поздравления на Рождество.
Нападки Дэвида вновь встречаются молчанием.
– Что мы делаем, то делаем, – говорит наконец Алан, – а чего не делаем, того не делаем.
– Абракадабра! – яростно произносит Дэвид.
– Если я сделаю все, что ты сказал, – мягко продолжает Алан, – то Вселенная выживет, а, Дэвид?
– Да. Но мне жалко тебя, – отвечает Дэвид.
– Но если мне промыли мозги до экстаза, то в чем моя проблема?
– Мог бы и помучиться, – говорит Том, и они с Аланом смеются.
– Что случилось с тобой, когда тренер начал говорить нам, что мы – машины? – спрашивает Том Дэвида с явным интересом.
– Сначала я увлекся... – отвечает Дэвид. (По мере того как он начинает рассказывать о своих переживаниях, с его лица уходит напряжение). То есть я знаю, что многое из того, что мы делаем и чувствуем, особенно расстраиваясь, вытекает из переживаний прошлого, которые более важны... более важны для выживания, можно сказать. Затем, задолго до того как он сказал, что мы – полностью машины, я начал ощущать подавленность. Я начал чувствовать себя в ловушке. Когда тренер сказал нам, что мы – машины, и это все, я просто оцепенел. А люди начали смеяться... Иисусе... (Дэвид уставился на искусственные цветы в центре стола, но, очевидно, вглядывался в свои внутренние переживания.) Когда люди начали смеяться, я почувствовал... невероятную панику... невероятную панику... (Дэвид бросает взгляд на Тома. Он выглядит испуганным и почти готов расплакаться.) Должно быть что-то еще. Должно быть что-то еще.
Том смотрит серьезно.
– Я не могу помочь тебе, Дэвид. Я понял, что это все, и получил освобождение. Но ты этого не получил.
То, что ты получил, – это именно то, что ты и должен был получить.
Дэвид смотрит на Тома.
– Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что то, что я получил, это именно то, что я и должен был получить?
– Ну, – говорит Том, нахмурившись, – что ты получил... уже там, то есть это то, что ты получил, и этого уже никогда не изменить. Для тебя было бы безумием пытаться получить то, что получили я, Барбара или Хэнк.
Дэвид внимательно смотрит на Тома. Его глаза пусты. Он тыкает вилкой в несвежую сосиску, его ум напряженно работает.
– Но... я понял, что эта теория – чушь.
– Именно, – спокойно говорит Том, – и не могло быть иначе, верно?
– ...Нет... но... что есть, есть, это я понял, – говорит Дэвид, напряженно сосредоточившись, – но эти машины...
– Я не думаю, что машины так уж важны, – говорит Барбара, – важно, что ты вдруг прекращаешь сопротивляться вещам, позволяешь вещам быть такими, какие они уже есть.
Дэвид начинает смеяться и вдруг прекращает. Его глаза загораются и потухают.
– Минутку, – говорит он, начиная улыбаться, – минутку... сейчас я думаю, что я не машина, верно?
– Надо полагать, – отвечает Алан.
– Это то, что со мной происходит, верно?
– Да, – отвечает Том.
– И это. нормально, верно? – спрашивает Дэвид, широко' улыбаясь.
– Это прекрасно, – говорит Том.
– Я думаю, что я не машина, и это прекрасно. Верно. А вы, жопы, думаете, что вы – машины, и это прекрасно для вас, верно?
Все улыбаются и наклоняются к Дэвиду.
– Да. Продолжай.
– В чем тогда проблема? – спрашивает Дэвид, улыбаясь.
– А у тебя была проблема? – заинтересованно спрашивает Том.
– Да, верно, – отвечает Дэвид, – я думаю, что вам, жопам, промыли мозги. Верно? (Он снова коротко посмеивается.) И это тоже прекрасно, верно?
– Верно!
– Верно!
– Я ПОЛУЧИЛ ЭТО! – смеясь объявляет Дэвид. – Мы не машины, но некоторые думают, что они машины, но мы есть то, что мы есть, как бы ни старались, поэтому все мы можем расслабиться и получить удовольствие.
– Вот и хорошо! – говорит Барбара.
Дэвид внезапно хмурится.
– Но... -начинает он,-но (хмурясь)... А (улыбаясь)...
То, что я сейчас получил, – это «но», верно? И «но» – прекрасно, верно? (Он начинает смеяться.) Говно. Все просто. Я провел четыре изнурительных дня, чтобы узнать, что когда я говорю «но», я говорю «но».
И он смеется. Хэнк и Стелла, однако, выглядят мрачными и неудовлетворенными. Хэнк беспокойно ерзает на стуле...
* * *
– Разница между просветленным человеком и непросветленным человеком – ничто, – дружелюбно говорит Мишель после перерыва (Ученики смеются. Они часто будут смеяться в течение этого долгого вечера). – Непросветленный человек действует по принципу: стимул – ответ, стимул – ответ, стимул – ответ. Велика важность.
Разница – ничто. Непросветленный человек пытается с этим что-то делать. Он всегда что-то делает. Когда он занимается любовью, он думает; когда он медитирует, он стремится к просветлению; когда он читает, он стремится к просвещению. Просветленный человек не делает ничего. Полностью просветленный человек никогда ничего не делает. Ничего не делать – это просто принимать то, что есть. То, что есть, есть, принимаем мы это или нет, поэтому не нужно быть очень умным, чтобы быть просветленным. Нужно только принимать то, что есть, или, как мы говорили десять дней, брать, что получил... когда ты это получил.
В обеденный перерыв один из вас задал мне вопрос о полном переживании переживаний, ведущем к их исчезновению. Можем ли мы медленно, но верно избавляться от переживаний номер один, два или три, пока наконец не уничтожим свой машинный ум? Абсолютно. Теоретически все, что мы должны делать, – это воспроизвести все свои переживания и полностью их пережить. Тогда записи исчезают из кучи. Когда мы уничтожили все свои записи – мы безумны! (Смех.)
Только одна проблема. По некоторым оценкам, у нас есть около трехсот триллионов записей. (Смех) Прибавьте или убавьте триллион или два. Если мы уничтожаем, скажем, по тысяче в день, то мы можем полностью вытереть доску и достичь полного освобождения и безумия где-то немногим больше чем через восемьдесят миллионов лет!
Но есть другой резон полностью переживать свои переживания. Когда вы что-то полностью
