— Подготовься, пожалуйста, — вежливо, но тоном, не допускающим возражений, произнес Хигс. — Нам нужна срочная эвакуация. Снимай нас с планеты. — Хигс замолчал, повернулся к Рипли, улыбнулся ей одними глазами. — Так… Мы снимаемся с планеты, возвращаемся на нашу станцию на орбите и взрываем все это к чертовой матери.
Берт зажмурился.
«Все пропало…»
«Не понимаю, — снова наклонился над неподвижным лейтенантом Бишоп, — к чему такой шум? Сколько там осталось до взрыва реактора?..»
22
Коротколапый прислушался и встал на задние лапы, опираясь на хвост. Что-то жужжало, и с каждой секундой все громче.
Ничего не было видно. Коротколапый сделал несколько прыжков и наконец уцепился за скалу.
Он не очень любил долину: лазить по ней можно было только внизу, редкие же скалы своей неровностью только мешали передвигаться. Другое дело — Логово. Вдвоем с Кривым они иногда устраивали особые спиральные гонки в тех частях помещения, где коридор был особо одинаков. Разгонялись изо всей силы — и мчались, переворачиваясь на ходу. До чего же это было здорово — скорость и резкая перемена пространственных ориентаций…
Вскарабкавшись на скалу, Коротколапый снова приподнялся. Да, на этот раз он не ошибся: невдалеке действительно блестело что-то интересное. Немножко похоже на кончик щупальца, но более гладкое и короткое, да еще и вывернутое под странным углом. И цвет такой можно было встретить разве что в жилищах двуногих.
Любопытство Коротколапого некоторое время боролось с врожденной осторожностью и наконец победило.
Конечный сегмент «щупальца» оказался прикреплен к ровному гладкому отростку, идущему прямо из тела, удивительно слитного и гладкого. Из другого бока торчал в точности такой же отросток; вниз спускались странной формы лапы — разведчик никак не мог понять, в каком месте они сгибаются. Или Летающему ноги вообще не нужны? Тогда почему они есть?
Коротколапый приблизился еще на несколько шагов. Летающий стоял на площадке, похожей на остальные произведения Чужих. Что ж, он не сомневался, что Летающий мог быть только Чужим. На то он и Летающий…
И все же в нем было что-то знакомое, его вид вызывал какие-то смутные ассоциации.
Конечно — Летающий был похож на носителя двуногих: те же прозрачные участки, которые можно было разбить на мелкие кусочки, те же цвета, тот же блеск и даже запах. Но — носитель, способный летать? Коротколапый был удивлен.
На улицах ему не раз встречались мертвые оболочки носителей, уже отслуживших свое. У них тоже не было ног, точнее, вместо ног были прицеплены кругляшки, и лишь тот, остромордый, гулявший сегодня по ущелью, объяснил ему, как они передвигались. У некоторых на кругляшки была натянута членистая лента — эти носители на вид были особо неповоротливыми. Но такого, как этот, Коротколапый еще не видел.
Как он может лететь? Как он может вообще летать?
Хвост Коротколапого закрутился в воздухе, пощелкивая сегментами, — он понял, что не может уйти отсюда, пока не заглянет внутрь. Любой ценой.
Весь его предыдущий опыт говорил о том, что носители двуногих рассчитаны на несколько эмбрионов, и места в них, если подобрать хвост и сжаться, вполне достаточно. Главное — найти вход или выход, короче — любую дырку, через которую можно проникнуть внутрь.
Можно, конечно, выбить прозрачные пластины, но — как знать, вдруг Летающий тогда не сможет подняться в воздух?
Эмбрионы двуногих мало отличались с виду от взрослых особей. Хотя Коротколапый не мог сформулировать это словами, у него было на этот счет особое мнение: вдруг носитель выполняет еще и функции хозяина-няньки? Этим мнением Коротколапый гордился. Он сам придумал его, и оно многое объясняло.
Подобравшись еще ближе, Коротколапый припал к земле и пополз. Возле носителя стоял эмбрион, — скорее всего, дозревающий, потому что он уже мог выходить наружу, но еще не покинул носитель навсегда.
Разведчик пригляделся: он не ошибся, внизу, на брюхе носителя, темнело отверстие, достаточное, чтобы пролезть внутрь…
23
— Эй, Спортмайер, пошевелись, мы летим за ребятами! — крикнула Ферроу.
— Подожди, — механик заглянул в багажный люк: во время полета там что-то булькало, а он не любил никаких посторонних звуков. По рабочим шумам можно определить неисправности механизмов челнока, и в первую очередь надо позаботиться о том, чтобы ничто не мешало их слышать.
Булькавший баллон он перезакрепил, но теперь его снова что-то волновало. Не сильно, на уровне предчувствия, — но это предчувствие не давало ему спокойно выбраться из отсека. Что именно это было — он не знал. То ли среди багажа появилось что-то лишнее, то ли, действительно, к шуму мотора добавился какой-то призвук.
Спортмайер сосредоточился, перебирая в уме, что могло случиться, но в голову ничего не приходило.
Просто что-то было не в порядке.
«Наверное, нервы. Недоспал», — сделал он наконец вывод.
— Сколько раз можно тебя звать?
И все же что-то волнует, значит…
Пусть это были выходки подсознания: когда пилоты или механики отказывались верить собственной интуиции — и погибали в тот же вылет.
Не случайно же на космофлоте с давних времен существовало правило: если пилот говорит, что его мучают плохие предчувствия — лучше его не посылать.
Впрочем, у него не было выбора. Здесь не центральный порт с десятками дублеров и хорошим запасом кандидатов на их должности.
И все же, что это было?
Писк. Тоненький и странный, он раздавался непонятно откуда. Ему показалось даже, что пищит его собственная одежда.
Нервы.
Слуховая галлюцинация.
У часов другой звук, а, кроме них, в одежде ничего пищать не могло.
— Ты что, оглох?
— Подожди секундочку, здесь что-то такое…
Спортмайер приподнял руку. Пищал рукав или что-то под ним.
— Я тебе говорю — садись, — все сильнее кипятилась Ферроу. Нечего время тянуть.
Часы.
Разумеется, они. Что-то случилось с будильником, вот и все. Спортмайер взбежал по трапу и закрыл за собой люк.
— Где ты, черт тебя раздери?
