Его подчиненный отвечал на это хвастовство с обычной выразительной краткостью.
— Можно не сомневаться, черт возьми! — пробормотал он с полной убежденностью, ибо он всерьез считал Скэрти неотразимым, так как тот не раз становился ему поперек дороги.
Скэрти решил не терять времени, а сразу повести приступ. Страсть побуждала его к немедленному действию; первым шагом к победе было свидание и разговор с женщиной, которую он твердо решил сделать своей.
Однако желать свидания с дочерью сэра Мармадьюка Уэда было одно, а добиться его — совсем другое. У капитана кирасиров не было никаких оснований ни требовать, ни просить свидания. Всякая попытка с его стороны настоять на этом могла окончиться для него очень плохо, так как, если он именем короля и мог заставить сэра Мармадьюка предоставить ему для него и его солдат жилье, стол и фураж, все же король не решался заходить так далеко в своем самовластии, чтобы нарушить святость семейного очага дворянина. Достаточно было и того, что монаршая милость нарушала неприкосновенность его жилища.
Учитывая все эти обстоятельства, капитан Скэрти отлично понимал, что он может добиться свидания только хитростью, то есть подстроив все так, как если бы это вышло случайно.
Чтобы привести в исполнение свою затею, капитан Скэрти вышел прогуляться перед заходом солнца и стал бродить по парку, то останавливаясь около цветочной клумбы, то разглядывая какую-нибудь статую, как если бы ботаника и скульптура были в этот момент единственными интересовавшими его предметами.
Но всякий, кто наблюдал бы за выражением его лица, не обнаружил бы в нем ни интереса к искусству, ни восхищения природой. Глаза его, когда он останавливался полюбоваться статуей или цветами, украдкой устремлялись к дому, и взгляд его бегло скользил от окна к окну.
Чтобы не повредить своей репутации хорошо воспитанного человека, он держался на некотором расстоянии от дома, по ту сторону цветника, и так он прогуливался вдоль всего фасада, а потом, обогнув дом, пошел вдоль западной стены.
Здесь он повел свою разведку с еще большей тщательностью, так как хотя он и не знал точно, в какой части дома помещаются дамы, у него были некоторые основания предполагать, что их комнаты находятся в западном крыле. Живописный вид, открывавшийся из окон, тщательно ухоженные цветочные клумбы и зеленый газон — все свидетельствовало о том, что именно здесь и должна находиться женская половина.
Скэрти окидывал внимательным взглядом одно окно за другим, тщетно пытаясь заглянуть в комнаты, но, потратив по меньшей мере четверть часа на это усердное разглядывание, он не обнаружил ничего, что могло бы вознаградить его за старания, — ни одного живого лица.
В нижнем этаже ему удалось увидеть мельком какую-то фигуру в темной одежде. Приглядевшись повнимательнее, он разобрал, что это сэр Мармадьюк, который расхаживал взад и вперед у себя в библиотеке.
— По-видимому, никого из женщин нет дома! — с досадой пробормотал капитан. — А может быть, они гуляют в парке? Да, в самом деле, вечер такой прекрасный, чудесный закат… Неудивительно, если они пошли полюбоваться им. Ах, если бы я мог только встретить ее в парке! Ведь это как раз то, что мне нужно. Попробую пройтись — может, и впрямь встречу ее. Вполне возможно!
С этими словами он отошел от статуи, которую так долго рассматривал, и ступил на мостик, чтобы перейти через ров.
Но не успел он отворить калитку, как вся кровь бросилась ему в лицо, и он как вкопанный остановился на месте.
С моста открывалась аллея, ведущая к западной ограде парка. В конце этой аллеи, у самых ворот, стояла оседланная верховая лошадь, на которую, казалось, вот-вот вскочит всадник.
Лошадь была не на привязи, никто не смотрел за ней, и поблизости никого не было видно.
Как ни странно было видеть лошадь без хозяина в парке сэра Уэда, вряд ли это произвело бы такое сильное впечатление на капитана кирасиров, если бы по длинной, изогнутой шее и гладкой спине, блестевшей, как атлас, и отчетливо выступавшей даже в сумерках, Скэрти не узнал коня, который так рьяно способствовал его унижению.
— Конь Голтспера, клянусь Небом! — вырвалось у него. — Наверно, он и сам здесь, где-нибудь за деревьями. Но что он здесь делает? Пойду посмотрю, — решил он после недолгого колебания.
Открыв калитку, Скэрти быстро зашагал к тому месту, где стояла лошадь.
Но он пошел не прямо по тропинке, а углубился в чащу деревьев, тесно обступавших ее с обеих сторон. У него были свои причины скрываться.
— Голтспер в парке сэра Мармадьюка Уэда! — бормотал он, крадучись между деревьями осторожным шагом охотника, выслеживающего дичь. — Интересно, а где же дочь сэра Мармадьюка?
При этом ревнивом подозрении кровь закипела в его жилах, и он зашатался на месте, потому что ноги отказывались ему служить.
Муки его усилились, когда он, укрывшись в листве каштанов, растущих вдоль аллеи, осторожно высунул голову и увидел, как из-за деревьев вышел человек и подошел к коню; и в ту же минуту в листве мелькнуло что-то белое — женское покрывало или платье.
Мужчину он узнал: Генри Голтспер! Женщину он не успел разглядеть, но это не мог быть никто иной, кроме нее — Марион Уэд, владевшей его мыслями!
Хотя Скэрти не был трусом и привык к любым внезапным и опасным столкновениям, на этот раз его охватило чувство нерешительности и страха. Он мог бы, не помня себя от ярости и обиды, броситься на Голтспера и заколоть его без всяких угрызений совести. Но он не хотел действовать столь неосмотрительно. Вчерашний поединок, о котором ему усиленно напоминала боль в раненой руке, отбил у него всякую охоту связываться с Черным Всадником. Он только не знал, как ему поступить: спрятаться за деревьями и позволить Марион вернуться домой или подождать, пока она поравняется с ним и тогда присоединиться к ней?
Теперь у него уже больше не было сомнений. Женская фигура в белом, видневшаяся отчетливо на тропинке, была Марион Уэд. Ни у кого другого не могло быть такой горделивой осанки, по которой ее нельзя было спутать ни с кем, даже в сумерках.
Только после того, как всадник вскочил в седло и медленно поехал прочь, Скэрти вышел из состояния нерешительности. Он чувствовал, что сейчас он просто смешон, и потому лучше не попадаться ей на глаза. Но уязвленная гордость причиняла ему невыносимые страдания; он теперь уже не сомневался, что Марион — возлюбленная Голтспера. Эта мысль вызывала в нем жгучее чувство ревности, которое заглушало все его благоразумие и осторожность и неудержимо толкало заговорить с Марион.
Призвав на помощь все свое самообладание и хитрость, он взял себя в руки, постаравшись принять спокойный вид, и решил завязать с ней любезный разговор.
Марион в эту минуту приблизилась к тому месту, где он стоял. Она невольно вздрогнула, увидев выскользнувшего из-за деревьев Скэрти. Дикая страсть, сверкавшая в его глазах, не могла не испугать ее, но она ничем не обнаружила своего испуга. Марион была слишком хорошо воспитана, чтобы выдать свое смятение даже в минуту опасности.
— Добрый вечер, сэр, — сказала она коротко в ответ на его приветствие.
— Простите мне мой вопрос, мисс Уэд, — сказал он, поравнявшись с ней и идя рядом. — Вы не боитесь выходить одна в такой поздний час, особенно теперь, когда здесь в окрестностях орудуют свирепые грабители, вроде того, о котором мне рассказывал ваш брат? Ха-ха-ха!
— О! — возразила Марион в том же шутливом тоне. — Это было до того, как капитан Скэрти со своими грозными кирасирами поселился у нас в доме. Под их защитой нам, я думаю, уже нечего бояться не только грабителей, но даже разбойников с большой дороги!
— Благодарю вас за комплимент, мисс Марион. Если бы я мог льстить себя надеждой, что Марион Уэд считает наше присутствие защитой для себя, это весьма облегчило бы мне мое неприятное положение в качестве вынужденного гостя в доме ее отца.
— Вы очень любезны, сэр, — сказала она, легким кивком давая понять, что принимает его извинения.
Но, бросив украдкой испытующий взгляд на лицо капитана, она подумала невольно: «Если это
