верить, — что слышат топот мексиканской кавалерии.
Первые часы ночи прошли в лихорадочном нетерпении, которое не давало уснуть даже вконец ослабевшим рудокопам, женщинам и детям.
Педро Вицента с карабином в руке находился среди группы, состоявшей из дона Эстевана, Роберта Тресиллиана, инженера и старших рудокопов, повторяя каждому, что они не должны первыми начинать битву. Очевидно, с полковником Реквезенцем рядом находился Генри. Не мог же он не заметить среди дня мексиканское знамя, развевавшееся на вершине горы? А раз так, то он уверен, что как атака кавалерии, так и вылазка осажденных должны начаться в одно время, и, конечно, рассчитывает, что ему предоставят право быть инициатором и руководителем боя.
Таким образом прошли еще два часа, в течение которых ничто не нарушило ночного безмолвия.
Неописуемое волнение подняло дух у всех, и даже самые слабые ощущали прилив сил.
— Терпение, — говорил им гамбузино, — дадим время полковнику Реквезенцу устроить все, чтобы захватить индейцев сонными и отнять у них возможность спастись бегством. Может быть, осталось ждать всего несколько минут, и тогда наступит наш черед. Разве не приятно будет поймать в их же собственную западню всех этих красных чертей, которые смотрят на нас, как на верную добычу?..
Гамбузино не успел окончить речь, как вдруг страшная ружейная пальба разбудила эхо долины, и почти в то же время треск ружей был перекрыт густым ревом пушек Реквезенца.
Вопли ужаса, возгласы испуга, смешанные с криками боли, поднявшиеся вслед за тем в лагере койотов, застигнутых во время сна, доказали осажденным, что выстрелы Реквезенца попали в цель.
Атака шла с той стороны, откуда, как были уверены индейцы, им не грозило ни малейшей опасности. Все это время они даже не ставили там часовых. Теперь вся эта орда металась в паническом ужасе.
Но положение их еще более ухудшилось, когда сноп электрического света, направленный с вершины горы, осветил лагерь индейцев, подставляя его под удары невидимых нападающих, которых инженер позаботился оставить в тени.
Как и предвидел гамбузино, самые храбрые собрались вокруг палатки Зопилота.
Теперь настало время пустить в дело пушки инженера, и они выбросили, очень кстати, двойной залп картечи в обезумевшую толпу индейцев.
Даже самые неустрашимые из них кричали от страха:
«Бледнолицые — колдуны: они могут заменять ночь днем и зажигать солнце, которое освещает лагерь!»
Один только Зопилот, уже сидя на лошади, сохранял некоторое хладнокровие. Несмотря на царивший беспорядок, он пытался собрать воинов около себя, но пушки Реквезенца и инженера вырывали все новые и новые жертвы, расстраивая в то же время ряды сомкнувшихся было индейцев.
Вдруг Зопилот бешено закричал.
В снопе электрического света, расширявшемся по мере удаления от горы, он только что заметил отряд мексиканских солдат, двигавшихся под прямым углом к утесу.
Появление врага, по-видимому, вернуло храбрость индейцам, которые до тех пор толпились беспорядочной кучей, пораженные суеверным страхом.
В одно мгновение вскочили они на лошадей и, издав воинственный клич, уже готовились ринуться на эскадрон Реквезенца, когда Зопилот остановил их отчаянным жестом.
Под тремя другими снопами электрического света справа, слева и позади показались три других отряда улан; замыкая круг, они двигались вперед в полном боевом порядке.
Дальше с карабинами в руках стояли перед озером люди дона Юлиано; они стерегли единственный проход, через который индейцы могли попытаться спастись бегством.
С первого же взгляда Зопилот понял, что битва проиграна: индейцы попали под перекрестный огонь и, если не удастся спастись бегством, погибнут все до единого.
В одну минуту в голове его созрел смелый план. Одной половине людей он приказал остаться в арьергарде, чтобы встретить лицом к лицу врагов с долины, а с другой половиной кинулся на штурм оврага.
Арьергарду было поручено прикрывать нападение на гору, на которую он смотрел как на единственное средство к спасению.
Если бы ему удалось овладеть верхней площадкой, из осаждающего он обратился бы в осажденного. Но это было не так уж плохо, и следовало во всяком случае сделать попытку. В одно мгновение половина шайки помчалась к оврагу.
На вершине горы была полная тишина, равно как и в узком и крутом проходе, который вел туда.
Прижавшись друг к другу, воины Зопилота лезли вверх, толкая один другого в слепой ярости.
Осажденные позволили им подойти довольно близко и заполнить овраг.
Но как только первые индейцы достигли камней парапета, почва вдруг вздрогнула в одно и то же время над их головами и под ногами на всем протяжении подъема. Глыбы утесов и громадные камни, катившиеся лавиной в эту траншею, набитую осаждающими, давили своей тяжестью, удесятеренной скоростью падения, несчастных индейцев. Вслед за грудой камней началась стрельба в упор. Ни один выстрел не пропадал даром; каждая пуля непременно находила жертву.
Койоты, стиснутые в этом узком месте, держались стоя, опираясь один на другого, и лишь через несколько минут невыразимой сумятицы оставшиеся в живых, между которыми находился и Зопилот, снова выбрались на равнину, где попали в середину железного круга, образованного победоносным отрядом полковника Реквезенца.
Тогда, видя, что всякое сопротивление бесполезно, Зопилот, тяжело раненный в правую руку обломком скалы, и оставшиеся при нем люди сложили оружие. Неподвижно, склонив на грудь голову, ожидали они решения своей участи.
В эту минуту взошло солнце, ярко освещая кровавую сцену.
На равнине, между горой и мексиканцами, эскадроны которых сомкнулись и образовали непроницаемый полукруг, лежали на земле многочисленные трупы койотов, а немного дальше виднелись остатки лагеря индейцев, почти совсем уничтоженного огнем артиллерии.
Восход солнца приветствовали громкими криками рудокопы с горы и бледнолицые пленники Зопилота, которых мексиканские кавалеристы, к счастью, вовремя заметили в этой ужасной свалке и выпустили из лагеря.
Из семисот воинов Зопилота едва только двести пятьдесят человек остались в живых после битвы. Победители начали с того, что связали их по двое, скрутив руки за спиной, и поручили людям дона Юлиано их караулить.
Когда покончили с этим и очистили овраг от загромоздивших его трупов, осажденные спустились вниз.
Невозможно описать трогательные сцены, которыми сопровождалось окончание битвы и встреча осажденных со своими освободителями. Роберт Тресиллиан дрожащими руками прижал к себе сына, которого считал погибшим. Потом молодой человек подошел к Гертруде, побледневшее лицо которой сияло счастьем и гордостью за возлюбленного.
Глава XXII. ГОРОД САНТА-ГЕРТРУДЭС
Когда рудокопы снова вернулись в лагерь, покинутый ими много дней тому назад, то были приятно удивлены, найдя все вещи в целости и сохранности.
Повозки, машины, инструменты — все это оказалось не тронутым индейцами. Койоты даже не дали себе труда уничтожить бесполезные для них предметы.
Это было неожиданным счастьем, так как дикари, очевидно, не знали ценности дорогих машин и инструментов.
