- Говори. Что случилось?
Финн снова посмотрел на Лахлэна, потом перевел взгляд на меня:
- Сторр не слышит ни одного лиир.
- Ни одного?..
- Ни даже Аликс.
- Но… с ее Древней Кровью… - я не окончил фразы. Финну не нужно было больше ничего говорить. Если Сторр не слышит никого из лиир, положение действительно серьезное.
- Тебе тоже может грозить опасность, - тихо проговорил я.
- Конечно. А потому я пойду туда в облике лиир, - Финн в мгновение ока оказался на земле. - Толмора лохэлла мэй уик-ан, чэйсу, - сказал он мне, дернув плечом - а еще через мгновение он перестал быть человеком.
Я наблюдал за Лахлэном. Когда Финна поглотила пустота, глаза его расширились - потом сузились, он нахмурился, словно старался понять, что происходит, и научиться этому. Его пальцы легко коснулись футляра арфы, словно он хотел убедиться в том, что это явь, а не сон. Когда я перевел взгляд на Финна, очертания человека уже исчезли, сменившись еще неотчетливыми очертаниями волчьего тела. Я ощутил знакомую тошноту - не знаю, сумею ли когда-нибудь привыкнуть к этому зрелищу - и снова перевел взгляд на Лахлэна. Лицо его приобрело зеленоватый оттенок, на мгновение мне показалось - его сейчас вырвет от страха и потрясения. Но - нет, все обошлось.
Рыжеватый волк с глазами Финна взмахнул хвостом и в мгновение ока исчез за деревьями.
- Они не заслуживают того, чтобы их боялись, - сообщил я Лахлэну, конечно, если ты не сделал ничего, чтобы заслужить их вражду.
Я улыбнулся: теперь он смотрел на меня так, словно я тоже мог быть волком - или не меньшем зверем, чем волк:
- Ты же говорил, что ты - невинный человек: арфист… чего тебе бояться Финна?
На самом-то деле я знал, что, как бы ни был невинен человек, от этого он не перестает бояться подобных вещей. Быть может, совесть Лахлэна и была вовсе не так чиста, как он утверждал - но может быть также, что у него были свои причины испугаться увиденного. Он снова посмотрел вслед Финну, лицо его утратило зеленоватый оттенок и было теперь просто бледным - на нем читалось потрясение, восхищение и страх, словно бы перед богом.
- Волки не знают доводов разума! Он узнает вас в таком обличье?
- Финн в этом обличье знает все то, что ведомо Финну-человеку, - ответил я. - Но он также наделен мудростью волка. Для того, кто вызывает у него опасение, это двойная угроза.
Частью сознания я понимал, что чувствует сейчас Лахлэн - первые несколько раз я и сам переживал то же состояние. Но мысли мои сейчас устремились вслед за Финном.
- Он не демон и не зверь. Он просто человек, в чьей крови дар богов - как и у тебя, по твоим словам. Просто в его случае боги по-иному явили себя, - я подумал о магии музыки Лахлэна - и рассмеялся ужасу, отразившемуся в его лице.
- Или ты думал, он тоже поклоняется Лодхи? Нет, только не Финн. Быть может, он не поклоняется ни одному богу - но служит своим богам лучше, чем кто-либо из людей. Иначе с чего бы ему оказаться подле меня?
Конь Финна потянул меня в сторону, пытаясь добраться до травы под снегом, и я замолчал, стараясь удержать его и вернуть назад, потом, продолжил:
- Тебе не нужно бояться, что в облике волка он набросится на тебя и перервет тебе горло. Он сделает это, только если ты сам дашь ему повод, старательно выдерживая небрежный тон, я встретился глазами с арфистом. - Но ведь ты же не собираешься меня предавать, верно? Ведь на карту поставлена твоя сага…
- Нет, - Лахлэн попытался улыбнуться, но я видел, что он все еще вспоминает превращение Финна, Ни один человек, впервые увидевший такое, не сможет так легко выбросить это из головы.
- Что он вам сказал прежде, чем изменился?
Я рассмеялся:
- Это своего рода философия. Разумеется, философия Чэйсули - а потому она равно чужда и хомэйнам, и элласийцам.
Тщательно выговаривая слова, я повторил:
- Толмоора лохэлла мэй уик-ан, чэйсу. Это примерно означает - судьба человека всегда в руках богов, - с той же тщательностью я повторил жест Финна поднял открытую ладонь и развел пальцы веером. - Обычно это сокращают до одного слова: толмоора. Его более чем достаточно - оно и так о многом говорит само по себе.
Лахлэн медленно покачал головой:
- Думаю, мне это не настолько чуждо. Вы забываете, что я священнослужитель. Конечно, я служу одному богу, и он очень отличается от богов Финна, но меня учили понимать чужие верования. Более того - я всем сердцем верю, что человек может знать свое божество и служить ему, - он похлопал рукой по футляру арфы. - Мой дар - здесь, Кэриллон. Быть может, дар Финна заключен в чем-то еще, но мой не менее силен. И, быть может, я с такой же, если не большей, готовностью принимаю свою судьбу…
Он улыбнулся:
- Толмоора лохэлла мэй уик-ан, чэйсу… Какая красноречивая, фраза.
- А у вас есть что-то подобное? Лахлэн рассмеялся:
- Вы бы не сумели это произнести. Для этого нужно родиться элласийцем, он снова коснулся футляра арфы. - Вот эта звучит попроще: Ийана Лодхи, ийфэнног фаэр. Человек с гордостью идет по своему пути, когда он смиренен пред Лодхи.
И тут вернулся Финн - в облике человека, с белым лицом, и у меня больше не осталось времени для философии. Я смотрел на него - И не мог задать ни одного из тех вопросов, которые роились в моей голове.
- Разрушена, - шепотом проговорил он. - Стерта в прах. Сожжена, - он был смертельно бледен. - Обители нет.
Я успел перебраться через полуразрушенную стену, прежде чем понял, что это. Мой пони споткнулся, провалившись в снег - и тут я узнал. Стена - та полукруглая стена, что защищает каждую Обитель. Разрушенная стена, теперь едва поднимавшаяся над землей.
Я остановился - возможно, спасая этим не только моего скакуна, но и собственную шею - безмолвно глядя на то, что осталось от Обители. Обгоревшие или сломанные шесты. Обрывки грязной ткани, вмерзшие в зимнюю землю, почти утратившие цвет от времени и непогоды. Даже очаги, устроенные перед каждым шатром, не уцелели - камни были разбросаны, а сами кострища вытоптаны копытами.
Здесь не было больше ничего, напоминавшего прежде гордую Обитель Клана.
Глазами памяти я увидел ее такой, какой видел в последний раз: высокая стена, ограждавшая Обитель, большие шатры, окрашенные в цвета леса и земли, каждый - с золотым изображением лиир. Для лиир существовали специальные шесты-'насесты' и подстилки. А еще - здесь были дети. Дети, не боявшиеся ни леса, ни диких зверей - ничего, кроме, быть может, тех из них, кто успел научиться страху перед хомэйнами.
Я выругался - точнее будет сказать, выплюнул проклятие. Я подумал о Дункане - о вожде клана, жившего в этой Обители. Я подумал об Аликс. Потом я пустил своего коня вперед. Именно туда, куда было нужно.
Я хорошо помнил это место, хотя не осталось никаких признаков, по которым я мог бы отыскать его. Тут я спешился - вернее, почти свалился с коня - мое тело онемело и застыло, о ловкости и хоть каком-то изяществе и речи быть не могло - и упал на колени.
Один из обломанных шестов торчал из снега, как древко знамени. На нем все еще висел кусок промерзшей ткани, я потянул за него - И он остался у меня в руке, переломившись пополам. Голубовато- серая ткань с еле заметными следами золотой и коричневой краски. Для Кая, ястреба Дункана.
Ни разу я не думал о том, что они могут быть мертвы. Ни разу - ни разу за все годы изгнания - не думал о том, что они могут уйти. Они были такой же частью моей жизни, как и Финн. Я часто вспоминал Обитель - шатер вождя клана гордость Дункана и мужество Аликс - и ребенка, который только должен был
