Медленно я поднялся, Роуэн последовал моему примеру — из, вежливости, но по его глазам я видел, что он озадачен. Я пересек комнату и остановился у стола Лахлэна, в желтом тусклом свете свечей его голубые глаза казались черными.
Он мгновенно перестал играть — пальцы замерли на мерцающих струнах. Его слушатели, заметив выражение моего лица, сочли за благо молча отойти в сторону.
Я вытащил меч из ножен. В глазах Лахлэна мелькнуло выражение страха.
Высокий резковатый аккорд сорвался со струн арфы — и тут же смолк, но свечи и светильник угасли.
В таверне стало темно — но не настолько, чтобы ничего не было видно: просто сумрачно. А колдовское сияние зеленого камня на арфе Лахлэна позволяло видеть достаточно ясно.
Пальцы арфиста касались струн. Но и острие моего меча — тоже. В лице арфиста отчетливо читался страх — он боялся, что я убью его арфу, словно бы дерево и струны были живыми, словно бы она была живым существом — зверем или человеком.
— Положи ее — твою Леди, — мягко проговорил я, мне уже дважды довелось ощутить на себе ее магию, и я предпочитал не рисковать.
Лахлэн не сдвинулся с места. Руны на моем клинке мерцали в свете колдовского камня, и в его сиянии я ощутил магию — древнюю, истинную, великую силу.
Клинок не касался струн, я повернул его — струна зазвенела, словно арфа вскрикнула от боли, но не оборвалась: я был достаточно осторожен.
Лахлэн слегка подался вперед и бережно освободил арфу, так же бережно он положил свою Леди на стол и отнял руки. Он ждал.
Я перехватил меч левой рукой у основания клинка и протянул его Лахлэну рукоятью вперед.
— Солиндский солдат, — спокойно сказал я. — Убей его ради меня, арфист.
Глава 7
— Прошу простить меня, господин мой, — тихо проговорил Роуэн, — но разумно ли тебе отправляться туда — тем более, в одиночку?
Я сидел на трухлявом пеньке на пригорке за фермой Торрина. Приемный отец Аликс был все еще жив — и весьма удивился тому, что я тоже выжил, когда я несколько недель назад добрался до его дома. Он рассказал мне историю нападения Айлини на Обитель — почти ничего не добавив, впрочем, к рассказу Лахлэна подтвердив, что те из клана, кто остался в живых, ушли за реку Синих Клыков, на север. Теперь ферма Торрина стала моим временным штабом, я старался собрать хоть какую-то армию. Здесь я был в безопасности, а армия моя разбила лагерь в лесу на холмах неподалеку: там мои люди обучались владению мечом и кинжалом.
Я пошевелился и принялся сбивать снег с сапог, постукивая каблуками о пенек. День был чистым и ясным, таким светлым, что мне приходилось щурить глаза от солнца.
— Достаточно разумно — если никто меня не узнает.
Я бросил взгляд на Роуэна, который почтительно стоял поодаль, как и положено верному слуге, возможно, со временем это пройдет, и он станет служить мне не из преданности, а из любви.
— Я не рассказывал о своем плане никому, кроме тебя и Торрина.
Роуэн кивнул и слегка покраснел — еще не привык к тому, что я настолько доверяю ему. Сколько бы раз я не повторял ему, что для меня он более, нежели просто слуга, он никак не мог поверить в это.
— Но есть еще и арфист, — быстро проговорил он. Я хмыкнул:
— Лахлэн полагает, что доказал свою верность, убив солиндского солдата.
Что ж, пусть думает. В какой-то мере так оно и есть… но не до конца, — я поднял камешек и забросил его в сторону деревьев — так, от нечего делать. Скажи, что у тебя на уме, Роуэн. Я прошу тебя.
Он кивнул — вернее сказать, склонил голову, заложив руки за спину, смотрел не на меня, а на утоптанный снег у своих ног:
— Ты по-прежнему не доверяешь арфисту, потому что недостаточно хорошо знаешь его. Но, господин мой… меня ты знаешь немногим лучше.
— Я знаю достаточно, — ответил я. — Я помню, тринадцатилетнего мальчишку, попавшего в плен к атвийцам вместе со мной. Я помню мальчика, которого заставили прислуживать самому Кеуфу и который получал за это только затрещины и тычки. Роуэн поднял на меня потрясенный взгляд.
— Я тоже был в шатре, Роуэн. Ты наверняка помнишь это. И я видел, что они с тобой сделали.
Он передернул плечами, поежился, словно бы от удара хлыста. Я понимал его
— я тоже иногда вспоминал кандалы на своих руках и непроизвольно касался запястьев.
Так было и сейчас. Я снова ощутил под пальцами рубцы старых шрамов, кольцами охватывающие обе руки.
— Я знаю, как это было с тобой, Роуэн, — против воли мой голос дрогнул. Человек, переживший такое, никогда не станет по доброй воле служить врагу. Тем более когда вернулся его законный властитель.
Роуэн снова уперся взглядом в снег:
— Я сделаю все, чего ты ни потребуешь. Его голос был очень тих, но слова звучали отчетливо.
— Я требую только, чтобы ты оставался здесь, покуда я отправлюсь в Жуаенну, и чтобы ты был осторожен и внимателен, — я улыбнулся. — В конце концов, Лахлэн может одурачить нас — если окажется именно тем, кем, по его словам, является — но я предпочитаю знать, не враг ли он, прежде чем подставлю ему спину. Я полагаюсь на тебя и на Торрина. проследите за тем, чтобы арфист не отправился в Мухаару и не сообщил Беллэму о том, где я нахожусь. Проследите за тем, чтобы он никого не выдал.
Из-за деревьев доносились звон оружия и раздраженные крики мастера меча.
Мои люди упражнялись до полного изнеможения, проклиная эти занятия, хотя все они прекрасно осознавали их необходимость. Слишком давно они не брались за оружие — а некоторые и вовсе никогда не воевали. Люди приходили из городов, из деревень и даже с отдаленных ферм в долинах, услышав шепотом передававшиеся слова вести.
Кэриллон. Кэриллон вернулся…
Я поднялся, снег уже стал влажным, липким — я подумал, что скоро должна наступить оттепель. Но не теперь. Я молил богов о том, чтобы это случилось не теперь. Мы все еще были далеки от того, что хоть как-то напоминало бы армию — а весной я уже собирался начать свою кампанию против Беллэма.
Я улыбнулся. Да, весной — во время сева, когда никто не будет Ожидать военных действий. Беллэм будет ожидать летней кампании, и наше раннее выступление сломает его планы.
По крайней мере, я так надеялся.
— Он узнает, — проговорил Роуэн, — солиндский король. Он пошлет своих людей. Я кивнул:
— Уведи армию дальше в леса. Не оставляй с Торрином никого, я не хочу подвергать его ни малейшей опасности. Я не хочу сейчас никаких сражений. Лучше уж прятаться, чем отдаться на милость солдат Беллэма теперь, когда мы не готовы к бою. Проследи за этим, Роуэн.
Он скрестил руки на груди, словно бы внезапно ощутил холод.
— Мой господин… береги себя. Я усмехнулся:
— Сейчас мне еще слишком рано умирать. Если уж я и встречу смерть, я встречу ее в бою.
Я повернулся к коню и отвязал повод от тоненького молодого деревца. Я выбрал своего старого приятеля — мышастого пони-степнячка, страшненького и лохматого. Ничем не похожего на того боевого скакуна, которого подарил мне отец пять лет назад.
На лице Роуэна обозначились морщины — он действительно тревожился за меня.
Я мог прочитать все его мысли по его глазам: он боялся, что я умру, и на том придет конец восстанию.
Я взобрался в седло и натянул поводья, — Она — моя мать и госпожа. Я хочу, чтобы она знала, что
