дом И боль в моем сердце, и пуст без тебя мой дом…
Я поморщился и поскреб бороду. Это была поэтическая вольность: на самом деле Торри вовсе не говорила, что не придет — то был приказ ее брата. И все эти восемь недель, что Торри провела в Обители, Лахлэн доверял свои мысли одной только Леди, забыв о том доверии, что когда-то возникло между нами.
— Безумец, — пробормотал я. — Безумец, решивший взлететь слишком высоко… и, несомненно, сам знает об этом не хуже моего.
Может, он и знал. Он часто бывал при дворах королей. Но человек никогда не знает, где найдет свою любовь — так и принцесса не выбирает, чьей женой ей суждено стать.
Музыка арфы умолкла. Я стоял, слушая шорох ветра, пролетающего над сухой вытоптанной землей, потом выругался сквозь зубы и вошел в шатер.
— Кэриллон.
На пороге стоял Финн. Я жестом предложил ему войти, но он только отвел в сторону полог — и не сдвинулся с места. Он стоял в тени, а за его спиной был лишь ночной мрак.
Я сел рывком, мгновенно проснувшись — да и спал ли я, сознавая, что завтра мне предстоит сойтись лицом к лицу с Беллэмом? — и зажег свою единственную свечу. Нахмурившись, я смотрел на Финна. Внезапно он показался мне чужим и странно сосредоточенным.
— Возьми свой меч и иди со мной.
Я посмотрел на меч, лежавший в ножнах подле меня. Меч, который ждал меня не меньше, чем я ждал рассвета. Зная, что Финн ничего не делает без серьезной на то причины, я натянул сапоги и поднялся — как это обычно бывает в военных лагерях, я спал в одежде.
— Куда? — я вынул меч из ножен.
— Туда.
Больше он не сказал ничего — просто ждал, когда я последую за ним. И я пошел с ним и за Сторром, к дальнему холму. Лагерь остался позади — мутное красноватое зарево за гребнем холма.
Я ждал объяснений от Финна.
Сперва он молчал. Я видел, как он осматривает землю — словно в поисках какого-то знака. И мы увидели этот знак — одновременно.
Пять гладких камней, расположенных правильным кругом. Финн улыбнулся и, опустившись на колени, коснулся каждого по очереди кончиком пальца, словно пересчитывал их или хотел, чтобы они узнали его прикосновение. Он проговорил что-то почти беззвучно, я не понял, что Древний Язык, и ни одного знакомого слова. Он перестал быть тем Финном, которого я знал.
Чэйсули взглянул вверх, по-прежнему стоя на коленях. Все вверх и вверх, запрокинув голову — в небо: ночное небо, бархатный черный полог, расшитый сияющими звездами, словно драгоценными камнями. Ветер отбросил его волосы назад — я снова увидел свежий шрам, пересекающий щеку до челюсти, но увидел и нечто больше. Я увидел человека, ушедшего отсюда — далеко, далеко — ввысь.
— Жа-хай, — проговорил он. — Жа-хай, чэйсу, Мухаар.
Волк единожды обошел круг. Я видел янтарный блеск его глаз. Финн бросил на него короткий взгляд — рассеянная отстраненность, без слов сказавшая мне, что он говорит с лиир. Хотел бы я знать, что было сказано между ними…
Ночь была прохладной. Ветер нес пыль, песок набился мне в бороду. Я поднес руку к губам, намереваясь вытереть их, но Финн сделал какой-то странный жест я никогда не видел такого — и я замер. Я взглянул в небо, как и он — и увидел звездный венец.
Пять звезд, образовывавших круг. как ожерелье, обвивающее шею женщины. За миг до этого они были одними из тысяч, сейчас же — словно отделены ото всех.
Финн снова коснулся каждого из камней. Потом прижал к земле ладонь, словно благословляя — или ища благословения, и положил другую руку себе на сердце.
— Доверься мне.
Я понял, что на этот раз он обращается ко мне, и на мгновение задумался над ответом. Его неподвижность пробудила во мне неясные смутные сомнения.
— Разве я когда-то не доверял тебе?
— Доверься мне, — его глаза были средоточием ночной тьмы.
Я попытался одолеть странное предчувствие:
— Да будет так. Моя жизнь в твоих руках. Он не улыбнулся:
— Твоя жизнь всегда была в моих руках. Но теперь боги доверили мне иное…
На минуту он закрыл глаза. В звездном свете его лицо было похоже на лик древнего изваяния — застывшее, белое, прочерченное глубокими тенями. Лицо, в котором, кажется, не осталось ничего человеческого. Призрак ночи.
— Ты знаешь, что нам предстоит завтра, — его взгляд остановился на моем лице, — и знаешь, сколь велика опасность. Ты, конечно же, также знаешь, что, если мы будем побеждены, и Хомейна останется под властью Беллэма, это будет означать конец для Чэйсули.
— Хомэйны…
— Я не говорю о хомэйнах, — голос Финна шел словно издалека. — Сейчас речь лишь о Чэйсули и о тех богах, что создали это место. На хомэйнов у нас нет времени.
— Но я — хомэйн…
— Ты — часть нашего Пророчества, — на мгновение по его лицу скользнула знакомая ироническая усмешка. — Не сомневаюсь, ты предпочел бы, чтобы все было по-другому — если бы мог выбирать, я тоже. Но выбора нет, Кэриллон. Если ты умрешь завтра — если будешь убит в битвах с Беллэмом — с тобой умрет и Хомейна, и Чэйсули.
Я почувствовал, как моя душа сжимается в трепещущий комок:
— Финн… ты возложил тяжкую ношу на мои плечи. Ты хочешь, чтобы я рухнул под ее тяжестью?
— Ты Мухаар, — мягко сказал он, — Такова твоя судьба.
Я передернул плечами, чувствуя себя до крайности неуютно:
— Чего же ты от меня хочешь? Заключить сделку с богами? Согласен, скажи только, как! Финн остался серьезен:
— Не сделку. Боги не заключают сделок с людьми. Они предлагают, люди соглашаются — или отказываются. И отказываются слишком часто, — он поднялся с земли, опираясь на руку: в звездном свете блеснула золотая серьга. — То, что я скажу тебе в эту ночь, пришлось бы не по вкусу многим — особенно королям. Но я все же скажу тебе — потому, что мы слишком многое делили с тобой… и потому, что это может кое-что изменить.
Я медленно и глубоко вздохнул. Финн — перестал быть собой. Тому, чем он стал, я не знал имени.
— Тогда говори.
— Этот меч, — он коротко указал рукой, — меч, который ты держишь, был сделан Чэйсули — Хэйлом, моим жехааном. Говорилось, что он делает этот меч для Мухаара, но мы в Обители знали другое, — его лицо было сурово и торжественно. Он не для Шейна, хотя Шейн и носил его. Не для тебя, хотя он перешел к тебе, как к наследнику Шейна. Для Мухаара, верно… но для Мухаара-Чэйсули, не для хомэйна.
— Что-то вроде этого я слышал и раньше, — мрачно сказал я. — Эти же слова
— или похожие — часто повторял Дункан.
— Ты сражаешься за спасение Хомейны, — продолжал Финн. — Мы тоже сражаемся за это — но и за то, чтобы выжить, сохранив наши обычаи и наш образ жизни.
Таково Пророчество, Кэриллон. Я знаю… — он поднял руку, предупреждая мою попытку заговорить, — Я знаю, ты не задумываешься об этом. Но об этом думаю я.
Как и все те, кто связан узами лиир, — его взгляд остановился на Сторре, казавшемся в ночном сумраке статуей, высеченной из темного камня.
— Это правда, Кэриллон. Придет день, и человек, в котором сольется кровь всех племен, объединит в мире четыре враждующих государства и два народа чародеев, — он улыбнулся, — Похоже, это
