вещи. Главное для меня, чтобы они отличались от всего привычного.
— Значит ты хочешь пополнить ею свою коллекцию.
— Она невероятно прекрасная женщина и к тому же очень опасна. Большинство женщин — Южных женщин — мягкие, услужливые. Их можно найти везде. А в ней мягкости нет совсем. Она твердая. Она острая как стекло. Она отточена как сталь, — я едва различил его улыбку, скрытую тенями. — Она так отточена, что могла бы разрезать плоть мужчины и позволила бы ему истекать кровью у ее ног, а сама при этом улыбалась бы.
— Она тебя разрежет, — пообещал я. — Она — танцор меча, борджуни… хорошо обученный, соединенный с яватмой танцор меча. Ты представляешь, что это значит?
— Это значит, что она нужна мне больше чем кто-либо, — он снова улыбнулся. — И я не борджуни. Я танзир.
— В Кууми?
Он пожал плечами.
— При хорошем правлении Кууми могло бы снова приносить прибыль, но я только недавно получил это поселение. Я присоединил его к моему городу, — он показал на Север. — К Харкихалу.
— Харкихал твой? — я нахмурился. — У Харкихала не было танзира уже много лет. Это пограничный город — город жителей Границы. Ты не можешь просто приехать в него и объявить, что он твой.
— Пока один не верит, другой сделает, — он махнул рукой. — Но я здесь не для того, чтобы обсуждать с тобой захват Харкихала. Я вообще-то ничего не должен с тобой обсуждать — я просто подумал, что тебе интересно будет узнать, что пока мы тут разговариваем, мои люди похищают для меня женщину.
Я попытался порвать веревки, но только чуть не задохнулся и почти потерял сознание. Дрожа от злобы, я прошипел:
— Там вот значит как ты хотел ее купить.
— Я горжусь своим умением разбираться в людях. Когда я узнал кто ты, я сразу понял, что ты не сдашься. У тебя сложилась определенная репутация, Песчаный Тигр… Говорят, что три месяца в шахте Аладара тебя изменили, — он помолчал и добавил: — И Северянка.
— И как же? — бросил я. — Ты хочешь сказать, что я стал мягким как Южная женщина?
— Наоборот. Хотя некоторые, без сомнения, со мной поспорили бы — но только те люди, которые и не представляют, что движет мужчиной, — он пригладил богатую шелковую ткань своего расшитого бурнуса, кольца блеснули. — Те, кто понимают людей — или понимают тебя — говорят, что шахта и женщина сделали тебя более собранным. Что теперь ты опаснее, чем когда-либо. Раньше тебе было на все наплевать, ты жил в свое удовольствие… теперь жизнь и свобода значат для тебя очень много, теперь у тебя есть женщина, и ты уже не такой апатичный.
— Апатичный? — в моей характеристике я бы поставил это определение на последнее место.
— Мужчины, у которых нет дома — или пожившие в одиночестве — ходят с Пенджей, Песчаный Тигр. Им все равно, куда идти, лишь бы найти работу, женщину и вино, — он улыбнулся. — Боги благословили тебя необычным ростом, силой и реакцией, у тебя врожденный талант… Зачем такому одаренному человеку попусту тратить силу? Но нет, он просто отмахивается от насекомых вместо того, чтобы раздавить их и узнать, на что он способен… и если он предпочтет давить их, он него не будет спасения.
Он замолчал, а я смотрел на него, сбитый с толку его выводами и умением судить о людях так легко и говорить с такой уверенностью.
Я лежал неподвижно, помня о веревках.
— Оставь ее в покое.
— Нет, — он сделал шаг ко мне. — Ты понял, о чем я сейчас говорил? Ты из тех, кого нельзя купить. Ты — аномалия, Песчаный Тигр. Ты отличаешься от всех танцоров мечей, потому что они охотно продают себя, не понимая, что это тоже рабство, только другого сорта.
Я подавил в себе злобу и постарался говорить спокойно.
— Значит я тоже войду в твою коллекцию?
— Нет. Танцоров мечей можно купить десяток за медяшку… конечно, может быть, ты стоишь и подороже, но не настолько, чтобы я захотел пополнить тобой мою коллекцию. Нет, — задумчиво повторил он. — Если бы мне понадобился танцор меча, я взял бы Аббу Бенсира.
Я рявкнул не задумываясь:
— Аббу Бенсира!
— Я собираю все самое уникальное, Песчаный Тигр. Вот в чем дело. Ты очень хорошо танцуешь — седьмой ранг, кажется? — но Аббу… Аббу есть Аббу. Аббу Бенсир.
Знаю, знаю. Глупо было хотя бы думать о ревности в моем положении, но я чувствовал себя задетым. Слова Умира больно ударили по самолюбию. Потому что хотя и без того плохо быть скрученным и брошенным в вонючий сарай из-за своей расхлябанности, еще хуже слышать, что ты не стоишь своего главного противника.
Я мрачно покосился на него.
— Слышал о Чоса Деи?
Он слабо улыбнулся. Брови изогнулись в веселом недоумении.
— Чоса Деи — Южная легенда. Конечно слышал.
Я ухмыльнулся.
— Он тоже собирал. Хотя в основном магию.
— Значит мы очень похожи, волшебник из легенды и я, — рассмеялся Умир. — Мне пришлось овладеть частью магии.
Всего лишь ЧАСТЬЮ, отметил я. Мне это почему-то показалось важным.
— Так что дальше, танзир? Ты оставишь меня здесь на съедение крысам или придумал что-то поинтереснее?
— Я думаю только о женщине, — он улыбнулся, заметив, что мои мускулы непроизвольно напряглись в попытке порвать веревки. — Я бы на твоем месте не старался так освободиться, Песчаный Тигр. Тебя связывает не веревка, а магия.
Я окаменел.
— Магия?
— Руническое заклинание, если быть точным, — он пожал плечами. — У меня есть гримор.
— Гри… что?
— Гри-мор, — произнес он. — Коллеция магических заклинаний и родственного с ними колдовства. Она называется Книга Удре-Ната, Книга Поглощенной Души, — танзир улыбнулся. — Моя душа еще при мне… но уже заложена, — одна рука скрылась под бурнусом и появилась обратно с куском серо-коричневого шнура. — Примерно вот так, видишь? — он тихо произнес одно слово и шнур засиял. Это был тот самый омерзительный желто-зеленый свет, который шел из-за моей спины. — Вот. Руническое заклинание. Книга Удре-Ната полна таких мелочей и вещей посерьезнее, — он подошел поближе, немного наклонился и покачал сияющим шнуром перед моим лицом. — Видишь руны? Их сотни, все они сплетены в единую нить и их связь разорвать невозможно. Они крепче веревки. Вот что держит тебя, Песчаный Тигр. Горло, руки, ноги, — он махнул рукой. — Ты можешь мастерски владеть мечом, но тебе не удастся освободиться от магии.
Похолодев от ужаса, я смотрел на короткий шнурок, свисающий с пальцев Умира. Приглушенный свет пульсировал; переплетенные руны образовывали причудливую живую веревку толщиной с женский мизинец.
Он спрятал шнурок.
— Я бы не стал так дергаться, — посоветовал он. — Такая веревка, завязанная узлом, при каждой попытке растянуть ее только сильнее сжимается. Если попытаешься развязаться, очень может быть, что петля на твоем горле затянется, а мне бы этого очень не хотелось.
— Почему? — прохрипел я. — Зачем я тебе?
— Не мне. Сабре.
Каждый мускул замерз.
