рукоять.
Солнечный свет стекал по рунам как вода. Чистое сияние слепило.
Только в одном месте оно меркло.
— А что с ним случилось? — спросил Набир. — Почему кончик обуглился?
Обуглился. Хотел бы я, чтобы он обуглился… Но выражение Набир подобрал точное: клинок выглядел так, будто около пяти дюймов его побывали в пожаре.
Ну, можно сказать, что и побывали. Только огнем был Чоса Деи.
— Такой же как у нее, — уверенно заключил Аббу и, подумав, кивнул. — Значит это правда. В Северных мечах действительно скрыта магия.
— Не во всех. В мече Дел — да, уж можешь мне поверить. А этот… с ним еще не все ясно, в этом тоже можешь поверить мне на слово.
— Можно? — Аббу протянул руку.
Я ухмыльнулся.
— Ему бы это не понравилось.
— Ему это кому? — уточнил Аббу. — Кому бы не понравилось?
— Ему. Мечу.
Аббу уставился на меня.
— Ты хочешь сказать, что этот меч что-то чувствует?
— В некотором роде, — я отодвинул рукоять, заметив, что рука Аббу уже готова ухватиться за нее. — Ну-у… Я не давал тебе разрешения, — я быстро наклонился, подобрал перевязь, убрал в ножны меч, а перевязь повесил на сгиб левой руки. — Поверь мне на слово, Аббу… лучше тебе этого не знать.
Его лицо побагровело, зрачки расширились так, что бледно-карие глаза стали черными.
— Ты оскорбляешь меня этим идиотским…
— Я не собирался наносить тебе оскорбление, — перебил я его. — Поверь, Аббу, тебе действительно лучше не знать.
— Я и так уже знаю слишком много, — рявкнул он. — Я знаю, что ты ездил на Север и отморозил себе мозги, и там же из тебя вытащили кишки, — Аббу одарил меня презрительным взглядом и еще раз посмотрел на шрам от меча Дел. — И у меня есть дела поважнее, чем стоять здесь и слушать, как ты несешь бред.
— Так не слушай, — спокойно предложил я, чем не исправил его настроения.
Аббу пробормотал что-то себе под нос на языке Пустыни, который я понимал — и говорил на нем — не хуже, чем он, потом развернулся на пятках и умаршировал прочь. Черный хитон заструился за его спиной.
Я вздохнул.
— Ну ладно, все остались живы. Наша взаимная любовь не уменьшилась.
Набир со странным выражением лица смотрел как я наклонился, чтобы подобрать деревянный клинок, ботинки, хитон и пояс. Дождавшись, пока я закончу рассортировывать вещи, он спросил:
— Это правда?
— Что правда?
— Это, — он кивнул на мой меч. — Он живой?
Я не засмеялся только потому что понял, какую обиду нанес бы этим Набиру. Я изо всех сил старался не улыбнуться.
— Внутри этого меча волшебник, — серьезно сказал я.
Набир долго молчал, а потом кивнул.
— Я так и думал.
Я уже открыл рот, но не нашел, что сказать. Я пытался не расхохотаться — слишком уж серьезно и по-деловому отнесся Набир к моему заявлению.
В конце концов я выдавил безобидную улыбку, при этом торопливо отворачиваясь от круга. От Набира.
— Верь не всему, что слышишь.
— Дело не в словах, — сказал он. — Я это видел.
Я просто окаменел. А потом медленно обернулся.
— Видел?
Набир кивнул.
— Ты очень хотел убедить Аббу, что врешь. Ты знал, что он тебе не поверит, так и получилось. Он ушел, решив, что ты дурак или у тебя песчаная болезнь, а что еще думать о человеке, который говорит, что его меч живой, — Набир пожал плечами. — Я тоже слышал твои слова, но я заметил, что ты при этом делал, — он улыбнулся. — Или вернее что ты не делал.
Теперь он МЕНЯ заинтриговал.
— И что же я не делал?
— Ты так и не позволил ему коснуться меча, — тихо сказал Набир.
Я равнодушно пожал плечами.
— Мне просто не нравится, когда другие трогают мой меч.
— А можно мне?
— Нет. По той же причине.
Темные глаза Набира смотрели твердо.
— Ученик — шодо, я с уважением прошу…
— Нет, — повторил я, понимая, что он меня поймал. — Мы не настоящие ученик и шодо, поэтому формальное обращение не действует.
Черты его молодого лица можно было назвать даже грубыми. На Юге есть племена, ведущие очень дикий образ жизни, и это отражается на их внешности. Может Набир и был рожден метисом, но в нем чувствовалась присущая Пендже свирепость. И она сильно изменяла его.
— Если формальное обращение не действует, — спокойно сказал он, — я больше не танцую с тобой.
— Не танцуешь?
— Нет. Это ТЕБЕ нужно танцевать со мной, — Набир улыбнулся с обманчивой невинностью. — Ты помогаешь не мне, Песчаный Тигр, ты помогаешь себе. Ты медлительный, скованный и неловкий из-за раны, и ты боишься, что уже никогда не сможешь танцевать с такими, как Аббу Бенсир. И если ты не можешь…
— Хорошо, — перебил я его, — ты прав. Да, я не в форме. Я медлительный, скованный и неловкий, и все мое тело болит как в аидах. Но я ЗАСЛУЖИЛ боль, Набир… заслужил медлительность, скованность, неуклюжесть, а у тебя все это просто от рождения.
Это был не комплимент. Но Набир нанес слишком глубокую рану, избавляясь от своего страха передо мной.
— Значит, — мягко начал он, — ты решил заточить затупившийся клинок и новый точильный камень и снова получить острие.
— А тебе не все равно? — спросил я. — Ты ведь тоже извлекаешь из этого пользу.
Набир кивнул.
— Да, но ты бы мог спросить и меня.
Я слабо вздохнул.
— Мог бы. Но ты поймешь, когда доживешь до моих лет, что гордость может толкнуть человека на странные слова и поступки.
— Ты Песчаный Тигр, — сказал он с выразительной простотой и этим заставил меня застыдиться.
— Я был рабом, — тихо заговорил я. — Ты слышал, что сказал Аббу: чула. И я был чуть младше тебя, когда получил свободу. Поверь мне, Набир, эти годы не прошли бесследно и не забылись, хотя я уже много лет свободен.
— Конечно, — очень мягко согласился он.
Я тяжело вздохнул и потер лоб, скрытый под мокрыми волосами.