И вместе с помощью я должен был получить силу.
Гнедой сжался. Я почувствовал, как напряжены его мышцы, услышал как хрипло он дышит, как тревожно хрустит гравий под подкованными копытами. Жеребец поставил уши, потом прижал их.
— Хей… — начал я, но закончить не успел.
Это ощущение не появлялось уже несколько недель и сначала я даже не понял, что происходит, но потом растерянность прошла и я вспомнил. Трудно забыть единственную причину, которая вводит человека в болезненное состояние.
Не из-за того, что ты заболел. Я болел и раньше, когда получал ранения, когда в детстве у меня была температура, когда на Севере я подхватил то, что называется «простуда». Больным я себя чувствовал и после того, как перебирал акиви, а такое со мной случалось так часто, что я давно уже сбился со счета. Нет, это была болезнь не тела, а души, сопровождаемая страхом.
Но и этим дело не ограничивалось.
Все волоски на руках поднялись, чесался затылок, чесалась кожа на черепе. Я непроизвольно поежился, проклиная себя за дурь, и почувствовал как тошнота сжала мой желудок.
Не просите меня объяснить, что это было. Дел как-то назвала это влечением к магии. Кем, создатель моего меча, говорил, что я чувствителен к сущности магических явлений. Сам я твердо знал только одно — при приближении неизведанных сил ощущение неуюта у меня переходило в болезненное состояние, не сулившее ничего хорошего. А я от природы человек веселый, добрый и открытый — во всяком случае комплексов у меня нет — и мне не очень нравится, когда моя чувствительная душа калечится чем-то непонятным и мрачным, например магией.
Если конечно это она заставляла меня чувствовать себя больным.
А может виной была кошка. Я съел слишком много мяса кошки. Слишком большой кусок Северной кошки попал в Южный живот.
Но жеребец-то кошку не ел, однако тоже выглядел невесело. Или всему виной меч. Из-за него у меня были сплошные неприятности.
Значит снова…
— Гончие, — пробормотал я, вдохнув знакомую вонь.
Я и забыл, каково находиться рядом с ними, видеть белые глаза, сияющие в темноте, вдыхать резкий запах. Гончие как всегда подошли большой стаей — они подавляли одним количеством.
Я поиграл в охотника. Теперь они охотились на меня.
Жеребец тоже узнал их. Он, как и я, когда-то сражался с ними, круша гибкие тела ударами Южного железа, но такие битвы нравились ему не больше чем мне. Мы оба хотели держаться подальше от магии. Жеребец тоже был рожден путешествовать в песках, под Южным солнцем. Мы не хотели сталкиваться с непонятными силами.
Меч остался в ножнах, у костра, рядом с моими одеялами. Вот так и расстаются со старыми привычками, мрачно подумал я. Еще месяц назад, отправившись к жеребцу, я бы обязательно захватил оружие. Из случившегося можно было сделать два вывода: судьба жеребца меня беспокоила больше, чем следовало бы, и Северный меч я ненавидел больше, чем думал. Хотя меч оставался мечом, даже если у него были свои странности, и, как не хотелось мне это признавать, он мог спасти мне жизнь. Правда в этот момент он был бесполезен, потому что я оставил его далеко. Со мной был только нож и рядом не было лошади, на которой я мог бы спастись или атаковать, если дело дойдет до схватки. Теперь мне придется сражаться на земле.
Белые глаза ярко сияли в темноте. Гончие подбирались бесшумно, растворяясь в тенях. Черные и серые на сером и черном. Я не мог сосчитать, сколько их было.
Мне пришло в голову, что несмотря на ранения жеребца, я мог бы попробовать ускакать на нем. Недалеко, чтобы не искалечить его еще больше. Просто подальше, чтобы оставить зверей позади.
Но я шел за гончими не для того, чтобы сбежать, едва столкнувшись с ними. Не такое обещание я давал.
Я втянул воздух сквозь стиснутые зубы.
— Ну давайте, — процедил я, — идите ко мне.
Наверное это была явная бравада. Пустые слова. Но почему не попробовать, ведь иногда срабатывает.
Иногда…
Они выползли из теней в серо-красное сияние углей. Звери с мохнатыми гривами и пятнистыми шкурами: что-то от собаки, что-то от волка, что-то от ночного кошмара. Ни капли красоты и ни следа независимости. У них не было своей воли, эти животные подчинялись приказу. Жеребец нервно пританцовывал. Сильный удар копытом расколол камень.
— Идите ко мне, — повторил я. — Значит я подошел совсем близко к логову?
Они налетели всей стаей, как волна грязной воды. Их поток захлестнул лагерь и отхлынул обратно к деревьям.
Отлив унес с собой меч.
Не веря своим глазам, я смотрел на блеск перевязи, сияние лунного света на рукояти. Увидел зубы, сжимавшие ножны. Клинок выскользнул, и я понял, что охраняющая магия, свойственная именному клинку, не одинаково влияет на людей и на магических животных.
Зачем вообще она нужна, мрачно подумал я, если она не действует на гончих.
Две гончие неловко взяли в пасти меч. Одна держала рукоять, другая клинок, деловито рыча друг на друга как две собаки, не поделившие палку. Только эта палка была сделана из стали. Магической, благословенной богами стали.
Другие гончие окружили эту пару как охранники танзира. Звери направились к деревьям, к теням, в которых я уже ничего не смог бы разглядеть.
Аиды, им нужен был меч.
По моей шкале ценностей это совсем немного.
Я чуть не рассмеялся. Если им до такой степени нужна эта трижды проклятая штука, пусть они ее забирают. Я мог обойтись и без яватмы, я и сам мечтал от нее избавиться.
Но я не мог позволить им унести оружие. Звери не смогли бы воспользоваться им, но вот человек, создавший их, мог. И я решил не рисковать, потому что именно этого человека я искал.
Одним плавным движением я вынул охранный свисток из-под шерстяной туники и сжал его губами. Такая крошечная, нелепая игрушка, созданная существами, в которых я и сейчас с трудом верил, хотя видел — и слышал — их сам. Я вспомнил серебристую кожу, пушистые гребешки на головах, проворные пальцы и горла, похожие на лягушачьи. В голове снова зазвучала их музыка.
Музыка была даже в беззвучной трели свистка. Музыка и сила. И поэтому я немного подождал, чтобы гончие убедились в своей победе, а потом свистнул.
Свисток, как всегда, сработал. Гончие уронили меч и умчались.
Я подошел и поднял клинок.
И тут же пожалел, что сделал это.
— На меня нахлынула волна стыда. Стыда, гнева, печали из-за того, что я так небрежно обращался с клинком, который заслуживал уважения. Что же этот меч сделал со мной?
Я рассеянно выплюнул свисток. Это были не мои мысли. Я не сомневался, что мне такое и в голову не пришло бы. Мысли появились откуда-то извне. Чувства появились откуда-то извне.
Я снова отбросил меч. Он глухо ударился о землю. Красноватые отблески углей и белый лунный свет играли на клинке.
— А теперь послушай меня, — сказал я, — может ты и не такой меч, как остальные, но это не дает тебе права диктовать мне, что думать. Это не дает тебе права заставлять меня чувствовать себя виноватым, стыдиться или злиться, или внушать мне что-то еще, слышишь? Магия, шмагия, я знать тебя не хочу, и ты меня не переубедишь. Если бы дело касалось только нас с тобой, я бы отдал тебя гончим… но я не хочу, чтобы ты попал в руки того, кто может выжать из тебя всю твою силу.
Я хотел сказать что-то еще, но не стал, представив как глупо должен был выглядеть со стороны разговор с мечом.
Хотя причина была наверное не в этом. Как я успел выяснить, прежде чем войти в круг многие
