божество гораздо взыскательнее, чем Святая Матерь с Ее Сыном!
Дар. Золотой Ключ — Чиева до'Орро. И его применение. Сарио медленно выдохнул. Жестокое, беспощадное разглядывание привело к тому, что страх и изумление сменились странной похотью — вовсе не той, что жгла его юные чресла.
— Томас, как это было? Да, я видел, как они это делали, как уродовали Пейнтраддо Чиеву и порча переходила на тебя. Но как они этого добились? Как действует это колдовство?
Томас съежился в комок.
— Фильхо до'канна. — Он всхлипнул. — Тебя подослали!
— Ошибаешься. — Сарио затворил дверь и клацнул щеколдой. — Это правда, клянусь, никто меня не подсылал. Я пришел кое-что узнать, но узнал больше, чем надеялся.
Затрепетал огонек свечи, но Томас не заметил — не мог заметить.
— Томас, я, Одаренный, как и ты.., был. И я хочу знать, как это происходит. Я должен знать. Меня называют слишком маленьким — меннино моронно — но во мне не унимается голод.
«И какой голод, о Матра Дольча!»
— Я должен узнать. Сейчас. Иначе не успею приготовиться. “Я не хочу, чтобы со мной сделали то же, что с тобой”. Пауза затянулась. Наконец Томас выпалил:
— Я не могу ничего сказать.
'Ну уж нет, у меня не отвертишься, я-то знаю тайну, я видел своими глазами”.
— Да? А почему? Ты хранишь им верность после того, что они с тобой сделали?
Над лестницей громко раздавалось неровное дыхание Томаса.
— Ты не вправе знать, пока не пройдешь конфирматтио.
— Это начинается с Пейнтраддо Чиевы, — настойчиво сказал Сарио. — Правда? С автопортрета, совершенного во всем… И порчу на тебя навел их Дар. Да, Томас? Почему ты до сих пор им верен?
Тишину нарушало только прерывистое дыхание. И вдруг Томас глухо произнес:
— Они меня не отпустят. Мне больше незачем жить, но они меня не отпустят.
— Неоссо Иррадо, — очень тихо промолвил Сарио, — открой мне твою истину.
Томас истерически расхохотался.
— Мою истину? Разве не видишь, во что меня превратила эта истина?
Сарио подумал, нервно кусая верхнюю губу, а затем открыл свою личную истину, которую знала только Сааведра.
— Я читал Фолио.
— Ну и что? Мы все читаем Фолио.
— Я забежал вперед.
— Что?! — возмутился Томас. — Но ведь это запрещено!
— Как и то, что сделал ты. И все равно ты это сделал. Вот почему ты здесь.
Это утверждение побудило Томаса выкрикнуть едва разборчиво:
— Когда придут, я скажу, что здесь был ты! Сарио едва не цыкнул на него, как на Сааведру. Но сдержался, а затем высказал истину, которую даже Томас не мог отрицать:
— Мы, Грихальва, живем так мало… Век любого из нас — неделя по сравнению с жизнью других. Вчера тебе было пятнадцать или двадцать лет, а сегодня костная лихорадка скрючила твои руки и бельма закрыли от тебя белый свет… И больше впереди нет ничего. Ни единого года. — Помолчав несколько мгновений, он твердо произнес:
— Томас, расскажи, и я сделаю все, о чем ты попросишь.
— Милосердия! Вот чего я прошу. Чтобы ты отпустил меня из этого кошмара к милосердной Матре. — На лицо Томаса, осененное светом и тенью, легли тона мучительного знания и безысходной тоски, превратив черты красивого молодого человека, коим он был считанные часы назад, в жуткую маску.
— Хорошо. Я расскажу. А после этого ты меня убьешь. До сих пор тяга Сарио к осознанию своего таланта и способностей не подводила его к таким темам, как эта. От одной лишь мысли, что ему придется лишить человека жизни, он оцепенел.
— Но ты не говорил “убей”! Ты сказал “отпусти”… Снова по лестнице скатился визгливый смех.
— Да ты совсем еще ребенок! Не знаешь даже, что такое смерть! Уязвленный Сарио не замешкался с ответом.
— Я знаю, что такое смерть! Три года назад у меня мать с отцом умерли от летней лихорадки.
— И с тех пор тебя воспитывают муалимы? Эйха, коли так, я прошу прощения. — Томас тяжко вздохнул. — У меня это началось, как у любого Одаренного Грихальвы, как и у тебя однажды начнется: с Пейнтраддо Чиевы. И вот как заканчивается… Уничтожь ее, меннино моронно, друг мой Неоссо Иррадо, и я буду свободен.
— Эн верро?
— Да, — ответил Томас с горьким смешком. — Эн верро. Клянусь моей душой.
Матра Дольча! Вот, значит, какова главная из настоящих истин.
Вот какова испепеляющая Луса до'Орро Дара Грихальва.
Сарио вздохнул, дрожа от нетерпения. — Расскажи!
Глава 3
— Значит, я тебе больше не нужна, — произнесла женщина. — Теперь что, бросишь меня? Мужчина улыбнулся.
— Никогда!
— У тебя есть сын: У тебя есть дочь.
— Законнорожденные дети — это одно, а женщина, которая дарит мне радость, — совсем другое, пусть даже наши отношения не одобрены екклезией.
Он с наслаждением вытянулся рядом с ней на широкой кровати под балдахином — вот уже два года она служила им полем для любовных баталий.
— Матра Дольча, но я все-таки счастлив. Мне сказали, девочка здорова и чувствует себя отменно. На этот раз Матра эй Фильхо нас благословили.
— Нас?
Казалось, он сбросил лет десять. Особенно помолодел позвоночник, хоть и хрустел угрожающе.
— Тайра-Вирте. Меня. Герцогиню. И, тебя, вива мейа. Ты же со мной, значит, благословение касается и тебя.
Наступила тишина. Женщина лежала, свернувшись калачиком. Молчание было не в ее натуре. Если она молчала, это почти всегда означало недовольство.
Он оперся на локоть. Она лежала к нему спиной. Он залюбовался плавным изгибом ее позвоночника, проступающего под нежной кожей.
'Такая юная, намного моложе меня”.
Он ласково провел пальцами по позвонкам от шеи до талии, праздно считая: “Премо.., дуо.., трео…'
— В чем дело? Или я не развеял твои опасения? Она изящно пожала плечом — дорогая ароматная гхийасская пудра, чуть смягчавшая жемчужный лоск кожи, стерлась в жарком и сладостном поединке. Одеяло свалилось на пол; наготу женщины лишь отчасти скрывал роскошный занавес каштановых волос и край шелковой простыни на бедрах.
— Вива мейа, в чем дело? Неужели тебе еще нужны доказательства моей привязанности? Моей верности? — Он тяжело вздохнул, рука безвольно упала на простыню. — Разве ты не получила дарственную на эту усадьбу? Ты богата и знатна, и твоя будущность обеспечена. Чего еще можно желать?
Простыни зашуршали — она поворачивалась к нему лицом. Вьющиеся локоны, восхитительно
