У него побелели губы, возле рта пролегли глубокие складки.
— Да, я неплохо делаю копии. А что тут удивительного? Все эти годы нам ничего другого не позволяли.
— Сарио… Сарио, он мертв! Он сдвинул брови.
— Сожалею. У меня что, недостаточно скорбный вид? Я не отдаю усопшему должных почестей, какая постыдная компордотта!
И тут она увидела печаль — в его глазах, в неестественной позе. Все его мышцы одеревенели от напряжения, казалось, он уже никогда не сможет нормально двигаться.
— Так ты знал? — поразилась она. — Ты и раньше верил, что он на это способен?
— Я верил в себя, — тихо молвил он. — Как он и хотел. — Складки у рта углубились, набухли желваки. — Эйха, Ведра, наверное, он все понимал. Кажется, я тоже. И все-таки даже пальцем не пошевелил, чтобы его спасти…
— Наверное, они хотели уничтожить его Пейнтраддо Чиеву.
— Нет, они хотели уничтожить его самого. Чиева до'Сангва. — Он поднял мастихин, сдавил рукоять. — Еще одна жертва.
— Тебе. — Ей хотелось плюнуть ему в лицо. — Во имя тебя.
— Во имя моего Дара, — прошептал он. — Моей Луса до'Орро. — Он впился взглядом в ее лицо, протянул руку. — Ведра, граццо, помоги мне, утешь…
— Утешить? С какой стати? Это был твой выбор. Ты знал, на что шел.
Он съежился, в руке дрогнул мастихин. Сааведра оскалила зубы.
— Я хочу, чтобы ты страдал.
— Я страдаю.
— Мало! Я хочу, чтобы ты корчился и орал.
— Эйха, Ведра… Пресвятая Матерь, Всемилостивейшая Матерь… Он смежил веки, поднял мастихин над головой.
— Мой Дар слишком слаб, я не в силах вернуть Раймона, не могу его оживить своим искусством… Я бессилен!
И тут она испугалась, что он затеял страшное, что хочет вонзить мастихин себе в грудь. Гнев, душивший ее, уступил немного места жалости и страху. Сарио никогда не лгал ей.
— Сарио! Сарио, граццо… — Она устремилась к нему, протянула руку. — Отдай мастихин…
Он выбросил вперед свободную руку, схватил ее за запястье, рванул к себе, выкручивая, поворачивая ладонью вверх. А потом полоснул ножом. Рассек ей кожу на пальцах.
— Ты Одаренная, — прошипел он. — Помнишь, как Раймон жег картину, в которой были далеко не все необходимые вещества? Сейчас будет то же самое, только не со мной, а с тобой. Сейчас я покажу, кто ты такая!
Сарио отпустил ее и повернулся к мольберту. Сааведра так неожиданно получила свободу, что отшатнулась назад, наткнулась на стул и вместе с ним рухнула на пол. Юбки задрались до колен, окровавленная рука скользнула по полу.
— Матра! — воскликнула она. — Матра эй Фильхо! Сарио взмахнул мастихином, и на картину брызнула кровь. На образ Сааведры. На свежие краски.
— Что ты делаешь?
— Номмо Матра эй Фильхо, я всегда говорил, что ты иная, — заявил он. — Не такая, как все. Не знаю, в чем тут дело, не знаю, откуда взялся наш Дар. Может, от родителей? Или при зачатии святая искорка зажгла семя? Или что-то в крови?
— Я всего лишь женщина. Сарио рассмеялся.
— И что с того? Что с того, что ты женщина? Разве ты не имеешь права на Дар?
— Я не…
— А может, причина как раз в этом? В том, что ты женщина и притязаешь на Дар, равный моему…
— Я не притязаю на Дар!
— ..вместе с кровью, талантом, способностью рожать…
— Я не та, за кого ты меня принимаешь!
— Пускай тела не похожи… Что бы ни отличало нас, мужчин, от женщин…
— Я не такая, как ты!
— Не перебивай! — рявкнул он и царапнул окровавленный портрет ногтем большого пальца.
Сааведра вскрикнула — ключицу обожгло болью. Сарио молниеносно повернулся к ней.
— Посмотри! Посмотри, Сааведра! Вот оно, доказательство! Боль в плече не утихала.
— Не на картину, — прошипел он. — На свое плечо! Надо было бежать, но она не успела даже шевельнуться. Сарио подскочил, схватил за рукав, рванул.
— Вот! — сказал он. — Взгляни! Взгляни и еще раз скажи, что ты не Одаренная.
Она скосила глаза на обнаженную ключицу. Царапина. Кожа содрана, сочится кровь.
Она всхлипнула, брызнули слезы.
— Признай! — торжественно сказал он. — Номмо Матра эй Фильхо, номмо Чиева до'Орро, которой ты причащена, — признай!
— У меня будет ребенок, — промолвила она тонким, надломленным голосом. — Я знаю, у меня будет ребенок. Ты лжешь! У меня нет Дара!
— В этой лотерее нет правил, — заявил он. — Где написано, что Одаренная женщина не может быть способна к деторождению?
— Нет! Я не Одаренная!
— Одаренная. Больше я в этом не сомневаюсь.
— Алехандро…
— Нет здесь твоего Алехандро. Уехал к мамочке, плакаться. Да зачем он нам. Ведра? Мы с тобой прекрасно поймем друг друга. Так было всегда, так должно быть и впредь…
Он стоял совсем рядом. Она кое-как поднялась на ноги, заметив на паркете кровавое пятно.
— Отпусти… Сарио, отпусти меня! Он рассмеялся.
— Разве я тебя держу? Граццо, уходи. И хорошенько подумай о том, что сейчас узнала.
И тут она его ударила. Оставила на щеке кровавый след ладони и ногтей.
Он не пытался остановить кровь, не ощупывал ссадины. Сел перед ней, скорчился (как слуга, как проситель) и ухмыльнулся.
— Ты такая же, как и я.
— Чудовище, — прошептала она, и в его глазах вспыхнули злые искорки.
— Одаренный, — процедил он. — Ни больше ни меньше. Другой. И ты другая. Но между нами разницы нет. Разница лишь в том, что я узнал от Иль-Адиба, что нашел в Кита'абе…
— Бассда! — воскликнула она. — Бассда, с меня хватит! — Она пошатнулась, схватилась за стул, опустилась на колено. — Кто бы ты ни был, я не такая, как ты. Ни малейшего сходства. И не будет… Никогда.
Он встал, шагнул к ней, и она снова испугалась. Но он схватил ее вовсе не для того, чтобы до крови рассадить ножом пальцы, и не для того, чтобы показать царапину на ключице. Он толкнул ее к стене, прижал, распластал. Сааведра не подозревала, что он так силен.
— Ведра, сейчас я тебя не люблю, — сказал он, дыша ей в лицо. — Нисколечко. Но мы одинаковы, мы связаны крепко-накрепко, наша Луса до'Орро — одна на двоих…
Она вырывалась, мотала головой, но его рот неуклонно, безжалостно приближался и наконец коснулся капельки пота на ее верхней губе. И в поцелуе не было ни любви, ни желания, — только одержимость, только кипящая ярость художника, который сделал ставку на упрямство, высокомерие и чуждую компордотту. Который возмечтал вылепить из себя нечто иное, чем все, нечто большее. Любой ценой…
Даже ценой жизни Раймона. Даже ценой верности Сааведры.
Потом он ее отпустил. Со смехом отступил на шаг и даже не пытался увернуться, когда она плюнула ему в лицо.
