держалась со спокойной уверенностью, а скупые движения были полны изящества. Хозяйка напомнила молодому человеку Сельму Догерти, пенсионерку, бывшую преподавательницу балета, которую Йен учил начаткам фехтования рапирой.
Но жилистой миссис Догерти было семьдесят, а эта женщина по крайней мере в два раза моложе.
Не считая глаз, которые, казалось, принадлежали очень старому человеку, хотя Йен не мог понять, почему они производят такое впечатление.
— Йен хей'т Йен Сильверстейн, гуд фрекен, — произнес юноша формальное приветствие на берсмале; когда он заговорил, слова пришли к нему сами. — Йег стор тилл динаб Дерес т'йецест. —
Женщина кивнула.
— Благодарю тебя за то, что ты посетил наше убогое жилище, — ответила она на том же языке нежным, мелодично звучащим контральто, глубоким и теплым: гобой, а не флейта. — Хотя, мнится мне, на твоем английском я тоже могу говорить не так уж плохо, Йен Сильверстоун, — произнесла женщина по- английски, переведя фамилию Йена так же, как в свое время — отец Торри. Ее голос повышался и понижался в тоне, отчего английские слова звучали… по-скандинавски, что ли?
— И в самом деле… — ответил Йен, задумавшись, почему он совершенно не испытывает желания исправить ее акцент или объяснить, как правильно произносить его собственную фамилию.
— Пожалуйста, говори по-английски, ежели тебе так привычнее. — Женщина на мгновение нахмурилась. — Быть по сему: я полагаю, что по-английски изъясняюсь вполне прилично. Тебе так удобнее?
— Мне все равно, любой язык подойдет превосходно. — Йен кивнул. — Спасибо вам за помощь. — И юноша выставил вперед ладони.
До чего же слабое слово — «помощь». Он притащил сильно израненного Осию, ободрав руки и стерев ноги, а также причинив себе еще более значительные повреждения, настолько скверные, что провалялся в коме — сколько бишь там времени?
Женщина покачала головой:
— Нет, это мы должны благодарить тебя. Ты доставил Орфинделя в безопасное место, а он давний друг нашего семейства.
— Где… кто… — Йен никак не мог придумать подходящее начало. — А где ваше семейство?
— Муж и твой спутник ушли к переправе, предоставив тебя моим заботам. — Хозяйка махнула рукой по направлению к столу со стулом. — Присаживайся, я дам тебе поесть; они скоро к нам присоединятся.
— И как это я говорю на берсмале? — спросил Йен более у себя самого, нежели у кого-то еще.
— А, дар языков, вот как это называется, — ответила женщина по-английски. — У Орфинделя он сильнее, чем у любого, о ком я слыхала. Только побудь рядом с ним, и это знание… — Тут она сделала паузу, склонив голову набок. — Переберется? Нет, перейдет к тебе. — Ее улыбка озарила комнату, когда женщина воздела палец. — Только смотри не потеряй свой акцент — он очень мил.
Она отошла к железной плите и распахнула тяжелую дверцу. Волна жара коснулась лица и голой груди Йена.
Потом взяла и вытащила из духовки пирог на глиняном противне.
С полузадушенным криком Йен кинулся, чтобы помешать ей…
Кожа на ее руках должна была немедленно лопнуть от жара, и даже если бы она ухитрилась уронить горячий пирог так, чтобы он не развалился на части, обрызгав ее голые ноги пузырящейся начинкой, ее руки уже пострадали бы непоправимо…
Незачем было вмешиваться: женщина не кричала, корчась от боли. Она вообще не испытывала боли.
Жар, исходивший из духовки, ощущался даже на расстоянии: волна горячего воздуха ударила в лицо Йену, а хозяйка засунула руки внутрь и вынула пирог. Однако вместо того, чтобы в муках корчиться на полу, она просто-напросто продолжала удерживать пирог на одной руке: воздух над противнем дрожал, будто над автострадой в жаркий летний полдень. Женщина сняла металлическую подставку-треножник с полки и, аккуратно опустив ее на стол, водрузила сверху пирог.
Йен осознал, что варежка у него до сих пор распахнута, и подобрал челюсть.
Хозяйка посмотрела на него и улыбнулась.
— Ох, прости меня, пожалуйста. Я не хотела тебя пугать. — Она жестом указала на сиденье. — Мы с Харбардом по большей части живем одни, и я отвыкла делать все так, как делаете вы, юные.
— Не так-то я и юн, — буркнул Йен, сам не зная почему. Это прозвучало как первая часть какой-то глупой выходки.
Ее глаза сверкнули.
— Это зависит, как я бы предположила, от точки зрения.
Искоса глянув на Йена, хозяйка воспользовалась крюком, чтобы снять крышку с другого противня. Из-под крышки вырвалось облако пара; сильный запах тушеного мяса вызвал у молодого человека новый приступ слюноотделения.
Откуда-то снаружи донеслись непонятные звуки: сначала низкое
— А, вот и паром вернулся, — сказала хозяйка, держа в руках нечто напоминающее помесь треугольной лопаточки с охотничьим кинжалом и двумя быстрыми движениями разрезая пирог на четверти. — Выйдем им навстречу? — спросила она, взглянув на Йена.
— Конечно.
Женщина приблизилась к двери, которая сама распахнулась перед нею, и вышла на улицу. Йен зашагал следом.
Первое, что бросилось ему в глаза, — это река: серый поток неумолчно бежал с дальних гор. Широкая и быстрая Гильфи походила на змею, которая извивается по суше.
Извилистая каменистая тропинка вела по крутизне вниз, к доку, где стоял паром. Переправа была устроена очень просто: через реку натянут канат, пропущенный сквозь петли на носу и корме баржи- парома. Веревочная петля, протянутая с одного берега на другой, цеплялась за вращающийся барабан лебедки, который, наматывая бесконечные круги, приводила в движение лошадь. Для перевозки более тяжелых грузов нашлась бы дополнительная рабочая сила: в загоне за лебедкой гарцевал, скучая от безделья, еще один конь.
Было в этом животном что-то странное, но внимание Йена привлек Харбард, который как раз спустил трап с парома, а затем свел по нему запряженную лошадьми телегу. Возница с помощью Харбарда забрался на свое место, затем, щелкнув вожжами, направил повозку по дороге, которая шла параллельно реке, постепенно поднимаясь по склону.
Паром опустел, Харбард и Осия заперли его в док, выпрягли лошадь из лебедки и только тогда двинулись вверх по длинной тропинке к дому, остановившись лишь на мгновение, когда Осия помахал Фриде рукой.
— Что ж, — сказала хозяйка, уводя Йена обратно в дом, — примемся за трапезу. Садись-садись, — продолжала она. — Мы здесь не охотники до церемоний.
К тому времени как перед Осией и Харбардом распахнулась дверь, Фрида, разложив густое варево в четыре глубокие миски, поставила на стол большие кружки, наполненные какой-то горячей жидкостью.
Будучи на полголовы ниже Осии, Харбард почему-то казался слишком громоздким для этого помещения, словно в любой момент, потянувшись, мог, сам того не желая, пробить дыру в потолке или в стене или сотворить что-нибудь еще в этом роде. Он снял плащ и повесил его на крюк возле двери, под копьем. Грубые пальцы на мгновение бережно прикоснулись к копью.
Осия улыбнулся, вешая свой плащ, и сел за стол рядом с Йеном.
— Рад видеть тебя в добром здравии, — поздоровался он, кивнув. — Сказать по правде, я рад, что
