отсутствие беременности, к примеру. Или наоборот, элементарный залет. Хотя в тридцать залет совсем не так печалит, как в пятнадцать, тем более если женщина уже рожала… Впрочем, при нынешнем качестве противозачаточных пилюль в тридцать лет случайно не залетают. Уж вы мне поверьте!..
С другой стороны, «фифочка»в парике могла быть любовницей Марголина, и у нее могли оказаться более веские причины для печали. Разрыв отношений, к примеру. Или доказанная неверность возлюбленного. Застукала она его, понимаешь, — как он крутит шашни с другой. С той же Альбиночкой, допустим… Классический мотив для убийства!.. Доктор, оставив пациенток на швабру Наташу, едет объясняться с обманутой. Разумеется, в процессе объяснения дело доходит до постели, и там, на белых простынях, она его кэ-э-эк!.. Как Шерон Стоун в «Основном инстинкте»… Нет, парни, эту «фифочку» надо отыскать. А для этого надо отыскать медсестренку Альбину. У нее-то ведь рыльце точно в пушку, коли она в тот же день на крейсерской скорости умчалась в отпуск…
Я усмехнулся мрачности возникшей версии, раздавил окурок в пепельнице и закурил новую сигарету.
Все могло происходить совсем другим путем. К доктору явились за деньгами, которые он задолжал, ну, скажем, Пал Ванычу. К примеру, та же Инга и притопала. Для Кочетковой она вполне могла быть «фифочкой»… И состоялся деловой разговор на повышенных тонах, после которого давший последнее генеральное обещание Марголин кинулся в бега, пока за него не взялись по-серьезному. А Пал Ваныч нанял нас с боссом, чтобы мы разыскали беглеца. Но тогда Марголин должен Пал Ванычу оч-чень большие деньги, если последний пошел на подобные расходы… А заявиться к Марголину Инга вполне могла: похоже, у Пал Ваныча она — агент по особым поручениям… Да, тоже версия, и ничем не хуже первой. Только без злодейских смертоубийств, а значит, гораздо более вероятная…
Стоп, бестолочь!!! А ведь эту «фифочку» должен был видеть охранник клиники! Если он в тот день дежурил, конечно…
Я раздавил в пепельнице недокуренную сигарету, включил зажигание и отправился по уже знакомому маршруту.
Перед железнодорожным переездом мне вдруг показалось, что следующую за мной машину — серый «Опель»— я вижу уже не в первый раз, но, когда я перевалил через рельсы, «Опель» за мной не увязался, помчал по шоссе в сторону Сестрорецка.
Глава 8
— Привезли супружницу? — спросил амбал, едва я выбрался из кабины.
— Мои супружницы рожают без моего участия, — подмигнул я ему, показывая удостоверение агента страховой компании.
Серые глаза охранника зажглись огоньками — он учуял возможность слегка поживиться.
— Меня зовут Максим. — Я шаркнул ножкой, и в кармане явственно звякнули монеты.
— А меня Игорь… Для хороших знакомых — просто Игоряша.
По-видимому, звон монет сразу возвел меня в статус хороших знакомых.
— Если вы Игоряша, то я — просто Макс.
От предвкушения у него даже спина распрямилась.
— В прошлый четверг не вы дежурили?
— Стоял тут, как штык!
Я достал из кармана пятирублевую монету. Огоньки в глазах охранника стали ярче.
— Между двумя и тремя часами в клинику приходила некая блондинка лет тридцати. Вы ее помните?
— Конечно! Подобную телку и захочешь — не забудешь! — Он прищелкнул языком.
— А как ее зовут — не знаете?
Игоряша развел медвежьими лапами:
— К сожалению, нет.
Я опустил монету в левый карман, а из правого достал портмоне и явил взору Игоряши один из полученных от Инги червонцев.
Серые глаза просто заблистали. Но медвежьи плечи виновато опустились.
— Я действительно не знаю ее имени. Но видел эту телку не раз. Она уже приплывала сюда. Даже с барабаном выглядела на все сто.
— С барабаном?.. А-а-а, она была беременна?
Игоряша хохотнул:
— Разумеется! К нам сюда в основном приходят либо те, кто с барабаном, либо те, кому барабана бог не дал, а хочется… Ты же понимаешь, Макс, гинекология.
Я и в самом деле уже был для него хорошим знакомым — на «ты». Оставалось последовать поданному примеру.
— Погоди-ка, я тебе сейчас опишу одну такую. Только без барабана… — И я выдал ему словесный портрет Инги Неждановой.
Игоряша решительно мотнул головой:
— Нет, Макс, не она. Та сантиметров на десять ниже, и гляделки не карие, а зеленые.
Я облегченно вздохнул: одна версия отпадала. Да и почему-то не хотелось, чтобы здесь оказалась замешанной Инга…
— Но в остальном похожа, — продолжал амбал. — Буферюги — о-го-го, сами в лапы просятся. А корма!.. — Игоряша мечтательно закатил глаза. — Я бы такой отдался без раздумий!
— Но в четверг ты ее видел без барабана? — Я достал пачку сигарет, предложил ему.
Мы закурили.
— Конечно, без барабана, — сказал охранник. — К этому времени она уже опросталась. Но впервые появилась у нас еще в прошлом году. И не раз бывала потом.
— И что же ты ее не заклеил? — хмыкнул я.
Амбал снова хохотнул:
— Хозяину дорогу не перебегают! Где я еще такую работу найду?.. А вот Виталик ее заклеил, точно тебе скажу! На людях-то они доктор и пациентка, но у Игоряши глаз верный. Я же говорю: в первый раз она появилась еще в прошлом году. На сносях. Опросталась. А потом у нее опять барабан нарисовался. И опять у нас опросталась. Около трех недель назад… Но этот ее ребенок умер, точно знаю. Выписывалась при мне, одна, и никто ее не встречал… Кстати, волосы-то у нее разные бывали — и белые, и рыжие, и черные. В зависимости от тряпок… Наверное, парики носила, тут я не Копенгаген. Но в четверг была блондинкой.
У меня вдруг возникло ощущение дежа вю — будто уже приходилось мне встречаться в каком-то деле с женщиной, обожавшей парики. И вроде бы она нас с боссом изрядно запутала, пока Лили не просветила… Впрочем, я тут же отмахнулся от воспоминаний: если и было подобное, то в Штатах, а не в России.
Между тем Игоряша бросил быстрый взгляд на мою десятку и принялся бороться с собственными бровями, пытавшимися превратить его лицо в хмурую мину. Похоже, я неотвратимо переставал быть другом…
— Последний вопрос, — сказал я. — В котором часу в четверг эта красотка покинула клинику?
— А она и не покидала! — На кабанье рыло Игоряши наплыла хитрая усмешка. — Не добавишь ли к этой бумажке еще железку?
Я с готовностью вытащил из левого кармана пять рублей, но оставил монету пока в своих руках.
— С той стороны клиники, за деревьями, идет глухая стена, метра три высотой, а в ней дверца безо всяких вывесок. Но я тебе, Макс, ничего не говорил. — Он протянул руку за деньгами.
Я отдал ему бумажку с железкой, потом добавил к деньгам еще одну бумажку, из блокнота, на которой черкнул восемь цифр, и сказал:
