— И еще раз скажу… Я виноват.
Она лишь благодарно потерлась носом о мою щеку.
О приговоре, вынесенном дезертиру Ладонщикову, мы говорить не стали. На следующий день Катя вышла на работу.
А еще через два дня на имя Максима Мезенцева пришла повестка — меня вызывали в РУБОП, к следователю по особо важным делам Борзунову. Кате я бумагу не показал.
Когда я прибыл по вызову, меня тут же провели в кабинет следователя.
— Здравствуйте, Ладонщиков! — Седоватый мужчина со знакомым голосом достал из ящика стола и положил передо мной половину открытки с изображением обнаженной женщины.
— Здравия желаю! — Я достал из лопатника свою, приложил.
Конечно, это была не Инга — всего лишь фотомодель «Плейбоя» Анна Салтыкова, хотя к такому телу слова «всего лишь» не очень подходят…
— Играть, так уж до конца! — Борзунов кивнул на открытку-пароль. — Ну, рассказывайте!
Я узнал этот голос — передо мной сидел тот, кто командовал моим освобождением на даче в Елизаветинке. Мой последний работодатель… И я выложил ему все. Кроме Яны и Щелкунчика.
Он слушал внимательно.
В конце я спросил:
— Инга Нежданова была вашим человеком?
— Да, — сказал он.
— Как же вы ее не уберегли?!
Он пожал плечами:
— Инга вела себя в последние дни слишком самостоятельно. Многое делала вопреки приказам. Ваш рассказ лишь подтверждает это.
— А что ей оставалось делать! Вы-то не слишком спешили мне помочь!
— У вашей «Забавы» был номер, с которым вас не остановил бы ни один сотрудник правоохранительных органов. Не наша вина, что вы не стали пользоваться ею.
Ожил интерком:
— Сергей Николаевич! На закрытой — Москва.
Борзунов взял трубку, принялся слушать, коротко отвечая «Да!» или «Нет!». А я сидел и думал о том, что Инга отправилась в офис к Поливанову-Раскатову не потому, что нарушала приказы. Просто исчез мужчина, который любил ее, и помочь ей теперь мог лишь избыток адреналина в крови. Такая это была женщина, женщина, любящая ходить по минным полям, конь в малине…
Наконец Борзунов рявкнул: «Слушаюсь!»— и повесил трубку.
— Интересно, — сказал я. — Зачем Раскатов пошел на всю эту затею с компьютером-детективом? Ведь это лишь ускорило его разоблачение.
— Вы так думаете? — Борзунов усмехнулся. — Ничего нового к тому, что против него уже было, ваша детективная работа не добавила. Все это недоказуемо в суде. Зато он рассчитывал раскрыть нашего человека. И это ему удалось. Без Инги Неждановой обвинение при хороших адвокатах непременно бы развалилось. Все, что мы могли бы ему инкриминировать, это нарушение закона о запрете на коммерческую деятельность со стороны должностного лица. Так что ваша с ним последняя встреча закончилась, на мой взгляд, очень удачно.
— Иными словами, меня не обвинят в убийстве генерала Раскатова.
— Иными словами, никакого убийства не было. Генерал погиб в результате несчастного случая при чистке собственного оружия. Уголовное дело по факту смерти уже прекращено. В средствах массовой информации будет отражена именно эта версия. Если вы, конечно, не начнете искать второго Сергея Бакланова…
— Не начну, — сказал я. — А что будет со мной?
— Приговор в отношении Вадима Ладонщикова приведен вчера в исполнение. Но разве вы — он? Ваши нынешние документы зарегистрированы во всех государственных базах данных. Это все, что я могу для вас сделать. Вас устраивает такое решение вопроса?
Максима Мезенцева — Метальникова — Арчи Гудвина такое решение устраивало. Потому что другого не было: в любом случае капитан Ладонщиков был осужден по закону.
Многое между нами не было сказано, однако спрашивать не имело смысла — ответов я бы все равно не получил. В конце концов мне опять повезло, и это главное…
— Надеюсь, ваша… э-э… подруга не станет молоть языком.
— Жена будет молчать, — заверил я. И пояснил: — Мы через несколько дней вновь поженимся.
— Тогда примите мои поздравления, Мезенцев. И можете быть свободны.
Дома я сказал Кате, что у меня теперь другая фамилия и что нам надо снова пожениться. Она ни о чем не стала спрашивать.'
На следующий день мы пошли в загс и подали заявление. А еще через три недели, утром, перед уходом на работу, Катя сказала, что беременна.
Когда она ушла, я позвонил Яне в детский приют.
— Привет, марсианка! Это Макс. Помнишь, надеюсь, еще такого типа?
— Привет, Макс! — Она обрадовалась несказанно: это было понятно даже по телефону.
— Надо увидеться!
— Давай вечером. — Она обрадовалась еще больше.
— Нет, давай пораньше. Я приеду к тебе после обеда. Где находится детдом?
Она продиктовала адрес.
В два часа я подъехал к детскому приюту, через охранника вызвал Яну. Вытащил из багажника четыре больших пакета с игрушками.
— Это твоим питомцам.
— Ой, Максима, спасибо! Ты, похоже, разбогател?
— Ага. Отдаю долги!
Я только что потратил на игрушки четверть тех денег, которые реквизировал в сейфе на Семнадцатой линии. А остальные три четверти внес в банк на счет детского дома.
Занесли подарки в игровую.
— А где твои питомцы, марсианка?
— У них тихий час.
Я вполголоса выругался.
— Что такое? — встревожилась Яна.
— Можно пройти к ним в спальню? Я стерильно чист. Но если хочешь, могу помыть руки.
Она улыбнулась:
— Тебе очень надо?
— Очень!
— Ладно, пошли.
Она провела меня в спальню.
Маленькие человечки спали в кроватках, сопя и время от времени причмокивая. Будто сосали материнскую грудь…
— Сколько им лет?
— От полутора до трех.
— Кто из них самый несчастный?
Яна перестала улыбаться:
— Они все несчастны.
— А все-таки?
— Ты очень изменился, Максим… Ладно! — Она подвела меня к одной из кроваток. — Вот Антоша. Его бросила мать.
Антоше явно снились плохие сны. Личико его было хмурым, словно октябрьский день. Я достал из кейса первую шкатулку, склонился над ребенком, чтобы Яне не было видно, и открыл крышку.
Больше ничего и не требовалось. Перламутровый шарик исчез. Волосенки на головке ребенка
