В спину остро кольнула угроза, непонятная, но явно смертельная. Иван тут же совершил прыжок в сторону. Мимо него, блеснув на солнце, рыбкой скользнул нож и, упав на землю, затерялся в траве.
Иван медленно обернулся. Толпа Слепых придвинулась к воротам. В ней спешил затеряться лысый карлик. Слепые не обращали на него никакого внимания, они, раскрыв рты, жадно смотрели на Ивана. Иван улыбнулся им и растянулся на траве, сунув лайтинг под голову. Закрыл глаза.
Что же мне делать с Мэтом, думал он. Выгнать его из Приюта?.. Специально для него создать тюрьму-одиночку и в пожизненное?.. Хорошо бы поразить его на глазах у всех фиолетовой молнией, но нет у меня к нему ненависти. Еще вчера было сколько угодно, а сегодня ничего не осталось. Одна жалость…
Лежать под солнцем на траве было приятно — тепло и мягко. Как на кровати. Век бы так лежал!.. Если бы еще не упиралась в шею рукоятка лайтинга.
Негромкий шум донесся до него от ворот. Он открыл глаза, сел и посмотрел назад. Толпа Слепых рассасывалась. То один, то другой, словно вспомнив о чем-то, поворачивались и уходили. Заплакали дети.
— Туда хочу! Туда-а-а!.. — закричал какой-то малыш.
Детей хватали за руки, уводили силой, слышались шлепки.
— Стойте! — закричал Иван и вскочил на ноги. — Куда же вы? Разве вы не видите, что я жив, что Креста нет, что можно совершенно безопасно валяться на травке?..
Слепые молча пожимали плечами и продолжали расходиться. Только дядя Мартин вдруг остановился, повернулся и направился к Ивану.
— Ты извини, — сказал он. — Валяться на травке — это, конечно, прекрасно, но нам работать надо. Канализацию чинить. — И он со странным сожалением посмотрел на Ивана.
— Зачем? — спросил Иван. — Для чего?.. Я не совсем правильно сказал… Но ведь теперь запросто можно жить не в Приюте! Вся Земля открыта!
Дядя Мартин погладил его по голове. Как маленького.
— К чему нам вся Земля? — сказал он. — Нас и Приют устраивает. Особенно теперь, когда не стало Креста.
— Но как же?..
— А вот так! — веско сказал дядя Мартин. — Работать надо! И чем больше, тем лучше… Тогда не будет времени заниматься всякой ерундой.
И он ушел. И все ушли. Остались только мать да скрючившийся у ворот Зрячий Мэт.
— А где отец, мама? — спросил Иван.
Мать молчала.
— Он не пошел, да? — сказал Иван. — Заявил, что у него есть дела и поважнее, да? «Фильтры чистить пора…»
— А может, так и надо, сынок? — осторожно сказала мать. — Ну зачем нам все? Разве нам плохо живется в Приюте? Сыты, одеты… Что еще нужно человеку?.. Дикие звери к нам не суются. Ведь хорошо же!
— Человеку многое нужно, мама! Так много нужно человеку, что я пока себе даже представить не могу.
Мать пожала плечами. Во взгляде ее сквозило такое же сожаление, как у дяди Мартина.
— Расскажи лучше, где ты был, — сказала она. — Что видел?
— Не сейчас, мадам! — прокаркал сзади Зрячий Мэт. — Идите-ка домой. Мне надо поговорить с вашим сыном.
Мать ушла. Иван снова взялся за лайтинг. Зрячий Мэт брезгливо поморщился.
— Ну что, философ? — сказал он, не глядя на Ивана. — Ты уже не можешь без оружия. Хватаешься за него, когда надо и когда не надо… Видно, не слишком хороши свобода и самостоятельность? Маловато в них ласки?.. И больно уж много страха!
Он замолк на мгновение, потер правой рукой грудь и продолжил:
— Впрочем, тем хуже для тебя! — Он усмехнулся. — А согласись: хороший был удар, когда оказалось, что Слепым не нужна твоя свобода… Самонадеянность всегда губит нас, милый мой! И я когда- то…
Мэт замолчал на полуслове и улыбнулся, и улыбка оказалась широкой и открытой. Такой улыбки Иван никогда не видел на его лице.
Как быстро он согласился с гибелью своего мира, подумал Иван. Ведь внутри него все вопить должно от страха: как же теперь жить?! А он разглагольствует о свободе. Может быть, он просто сошел с ума?
— Да, обманулся я в тебе, — проговорил старик. — Видно, действительно, стар стал. Лишил памяти, а надо было либо своим сделать, либо в могилу… Теперь уже не вернешь!
— Чего это вы плачетесь, мистер Коллинз? — сказал Иван. — Утешений от меня все равно ведь не дождетесь!
— Да, поздно! — сказал старик, не слыша его. — Да и не один… — Он замолк, пожевал губами. — Несерьезно я подошел к фантазиям Дайера… Пусть, думал, себе фантазируют, на фантазиях далеко не уедешь! А оно вон как вышло!
Лицо его вдруг исказилось, добрая отцовская улыбка мгновенно превратилась в гримасу ненависти.
— Я не знаю, как ты справился с «Цитаделью», — прошипел он, сжав сухонькие кулачки. — Такой же, наверное, чудотворец… Но это неважно! Тщу себя надеждой, что и никто этого не узнает!.. А потом и тех уничтожу! Зародыши, видите ли…
Он, наконец, повернулся к Ивану лицом, взглянул в упор ненавидящими глазами.
— Я одного вам не прощу! — прохрипел он. — Того, что вы не дождались моей смерти!
Он поднял сморщенные костлявые руки и потянулся к горлу Ивана. Тот отшатнулся. Старик споткнулся, упал и, лежа ничком в траве, завыл, забормотал что-то нечленораздельное.
Да он сумасшедший, подумал Иван. И все они сумасшедшие… Слишком долго они жили под землей. Кроту не нужен яркий свет, он не поможет ему стать зрячим, а слепцу проще и безопаснее жить в четырех стенах. Но для кого же я рисковал жизнью?..
Дикий вопль ударил ему в уши и тут же оборвался. Иван обернулся. Неподалеку на пригорке лежал, дергаясь, давешний лысый карлик. Рядом с ним валялся огромный черный пистолет.
Вот кого я должен был заменить по окончании учебы у Мэта, подумал Иван. И ходить с этим черным пистолетом по тайным ходам, когда нельзя было дожидаться Черного Креста для приведения приговора. А потом кто-то молодой заменил бы меня!.. Ну как все хотят сделать из меня оружие!
— Эллиот, где ты? — прокаркал Зрячий Мэт. — Что же ты медлишь?! Почему тебя нет, Эллиот?.. Где ты? — Карканье перешло в визг. — Я не вижу тебя, Эллиот! Не вижу!!!
Он поднялся с травы и стоял, крутя головой, размахивая руками, а на лице его глубокими ямами выделялись пустые глазницы. Тот же, кого он звал, издыхал в десяти шагах, судорожно извиваясь и кроваво булькая перекошенным ртом. Как раздавленный котенок.
Так старик просто отвлекал меня, понял вдруг Иван, пока этот тип… Но кто его так, подумал он с удивлением… Наташка, сказал он себе с радостью.
Что-то случилось вокруг. Ярче стали краски, плотнее звуки. Со всех сторон залило жизнью, запахло неведомыми желаниями, и это было так неожиданно, что у Ивана закружилась голова. Остро захотелось жить, и тут же к нему с любовью потянулись цветы. А вдали шумно радовались пониманию деревья, тоскуя, что не могут сдвинуться с места и коснуться руками его лица. И бабочки громко кричали друг другу, что его больше не нужно бояться. А жить хотелось все сильнее и сильнее, и желание стало невыносимым, и он понял каким-то другим, нечеловеческим понятием, что готов к этому, но отвлекал маленький скрюченный паучок, приколотый к земле английской булавкой, несчастный как всякое орудие зла, уходящий в черное пустое бездонье. И еще мешал старый хищник, мятущийся туда-сюда на негнущихся лапах, брызжущий ядом, слепой… И его стало жаль невыносимо, и свет ударил из рук Ивана, и старого паука развалило пополам, и зашипел, испаряясь навсегда, черный яд, и жаром ударило в лицо, и смерть пришла собрать свою дань…
