приближении человека.
– Сделаем привал, позавтракаем, отдохнем, – предложил Гертон.
Пока черные устраивали стан под баобабами, Мюриэль, сэр Джордж, Сидней и Филипп исследовали болотистые берега. Мюриэль остановилась у залива. Вокруг священных цветов водили легкие хороводы огромные бабочки, горя как огонь, и цветы жонкиля, и зеленовато-серые, огненно-красные и бирюзовые мушки; жаба длиной с крысу прыгнула в недвижную воду. Из воды показались мягкие, дряблые формы, раскрытые пасти, тут и там шарахались перепуганные черные рыбы – все говорило о чудовищной жизни.
Сказочное видение вывело Мюриэль из ее созерцания. Более чем какое-либо из встреченных в тысячелетнем лесу существ, представшее теперь пред ее глазами чудовище напоминало о жутком хаосе мира, о его темных силах. Это была длинная и толстая, как древесный ствол, змея с чешуйчатой шкурой. Туловище скользило с отвратительным проворством вслед за маленькой головкой со стеклянными глазами. Все, что есть отвратительного в дождевом черве, пиявке или гусенице, здесь было в колоссальных размерах… Змея остановилась. Нельзя было понять, видит ли она молодую девушку; ее глаза из блестящего камня не смотрели.
Дикое отвращение, зловещее головокружение сковали Мюриэль, и крик застыл у нее в горле. Страх перед могуществом этой гадины, вышедшей из низших областей жизни и казавшейся чудовищной нечистью, а также отвращение к ней были сильнее страха, испытываемого перед лютостью тигра или льва.
Явной угрозы еще не было. Смутный инстинкт пифона еще не освоился с вертикальными формами – двуногими существами. Но ноги Мюриэль подкосились, она споткнулась о сухую ветвь, упала на колени и казалась меньше. Возбужденный падением, пифон быстро скользнул, обвился огромным телом вокруг молодой девушки, и прелестное существо стало добычей гада… Снова она хотела крикнуть, но страх сжимал горло; голова пифона поднялась над бледным лицом и прекрасными, угасающими глазами; мускулы гигантского червя сдавливали кости, останавливали дыхание. Сознание меркло; смерть витала над ней; дух погрузился во тьму…
Сэр Джордж и Филипп шагали вместе по краю болота. Травы, вода, тростник, кустарник – все кишело жизнью.
– Здесь страшная плодовитость! – заметил сэр Джордж, – особенно насекомые…
– Насекомые – бич мира! – подхватил Филипп. – Взгляните на эту мошкару… ни одного уголка, куда бы они ни проникли. Они всюду, все готовы уничтожить и пожрать. Они нас съедят, сэр Джордж.
Не успел он произнести этих слов, как сэр Джордж, обогнувший островок папируса, испустил хриплый крик; глаза его расширились от страха.
– Какой ужас! – вскрикнул он.
В ту же секунду страх объял и Филиппа.
На выдавшейся полоске земли пифон продолжал обвивать Мюриэль, сжимая ее своими страшными кольцами. Голова с сверкающими глазами склонилась на плечо, страшные чары исходили от обволакивающей грации чудовища.
Филипп инстинктивно схватился за карабин, но сэр Джордж воскликнул:
– Револьвер и нож!
В один прыжок они были на мысу… Нельзя было угадать, видит ли их чудовище. Оно трепетало, извивалось, готовое пожрать свою добычу. Сэр Джордж и Филипп одновременно выстрелили из револьверов, изрешетив голову животного, и принялись кромсать громадное тело. Кольца подались и распались. Филипп выхватил молодую девушку и опустил ее на траву… Она уже приходила в себя, с блуждающей улыбкой на своем лице нимфы.
– Не нужно говорить моему отцу!
– Не скажем ничего, – пообещал сэр Джордж.
Она поднялась, тихо смеясь; к радости жизни примешивались еще страх и отвращение.
– Такая смерть была бы слишком чудовищной… Вы мне вдвойне спасли жизнь!
Глаза ее упали на жуткий труп пифона, она отвратила взор.
Гютри тоже шел по берегу болота. Этот пугающий мир, неустанно претворяющий мертвую материю в живую, по-своему приводил его в восхищение. Насколько мог видеть глаз, простирались болотные растения, питаемые водой, и сказочная жизнь кишела на глубине.
– Если б всюду была вода и земля, вся планета стала бы живой, – пробурчал Гютри, – да для нее одной воды почти бы хватило… Одно Саргассовое море – какая прорва!.. – Я думал, нашему пароходу никогда не выбраться. И какой неведомый мир живет на глубине – все эти кашалоты, зоофиты, акулы и аргонавты!.. А животные дна морской бездны, живущие на глубине 5-10 тысяч метров!.. Поистине, если б, как говорит Библия, воды вверху и воды внизу наполняли пространство, – все пространство ожило бы. Великолепно и отвратительно!
Его разглагольствования были прерваны каким-то хрюканьем. Он достиг фантасмагорической бухты, заполненной растениями, кочками и твердой землей, в которой могли укрыться десятка два стад. Ярдах в ста вырисовывалось фантастическое животное, вроде кабана, на длинных ногах, с огромной головой, толстой мордой, усеянной бородавками, темным хоботком, вооруженным выгнутыми клыками, острыми и массивными, голой кожей и длинной гривой на спине.
«Клянусь старым Ником[4], это вепрь, и адски красивый в своем роде», – подумал молодой человек.
Хрюканье продолжалось. Тупое, свирепое и воинственное животное привыкло отступать лишь перед носорогом, слоном и львом. Но когда выхода не было, оно и с ними вступало в бой, и сколько львов пало в сумраке тысячелетнего леса под ударами искривленных клыков!.. Однако, всегда готовый принять бой, вепрь сам не нападает. Это бывает лишь в часы безумья, часы дикого упоения любви, или когда им овладевает бешенство, порождаемое страхом, или же для того, чтоб расчистить себе путь.
Этот испускал враждебное хрюканье, потому что опасался нападения. Маленькие глазки меж волосатых пучков сверкали, покрытые бородавками щеки дрожали.
– У нас как раз недостает провизии, – пробурчал Гютри.
Но он еще колебался, привыкши щадить хорошо сложенных животных. Этот самец в расцвете сил мог бы породить еще сотни грозных вепрей. А Гютри, как Теодор Рузвельт, был за сохранение на долгие времена породистых животных, будь они красивы или чудовищны, если только они обладали большой силой, живостью и хитростью.
Пока он размышлял, второй вепрь выскочил из болота и вслед за ним еще десяток великолепных, страшных животных.
Охваченные беспокойством, все они издавали тревожное хрюканье и вдруг, разбежавшись, устремились на Гютри. Он отскочил влево, стадо промчалось, но первый самец слепо лез на него. Гютри не имел времени ни прицелиться, ни вытащить нож. Длинные клыки готовились его растерзать, когда страшный удар кулака со всего маха обрушился на голову животного за ушами. Вепрь покачнулся и отступил, издавая хриплый рев; глаза его метали искры… Сидней дико и весело хохотал, гордясь тем, что от его удара зашатался столь мощный зверь.
– Алло! Пора! Подходи! – кричал он.
Вепрь снова бросился на него, но янки отскочил влево, и его кулаки, как молотом, застучали по затылку, бокам и рылу зверя. Животное вертелось, извивалось, устремлялось вперед, задыхалось. Противники очутились у рва. Тогда Сидней внезапно схватил лапу вепря руками и, толкая его в плечо, свалил его в ил… Животное забилось, затем перевернулось и пошло на другую сторону. А Сидней в большем ликовании, чем Геркулес, победивший эриманфского кабана, кричал ему вслед:
– Дарю тебе пощаду, болотное чудище!
Глава VI
Пещера диких зверей
