– А портфельчик этот? – горячился Беня. Он не играл, не придуривался – чувствовалось, что его прорвало и говорит он о наболевшем, о сокровенном, о том, чем и поделиться-то ему было не с кем доселе. – Я никак понять не мог, чего он все время с портфельчиком ходит. А третьего дня на меня как откровение какое накатило: там же деньги, ценности. Сосет, вымогает каждый день у рядовых коммунистов – как бы пожертвования всякие, на нужды, на фонды научные и всякие программы… а сам потихоньку, по вечерам, когда все уж разойдутся, домой перетаскивает! А там – то ли под яблоньку до лучших дней, то ли в Швейцарию как-то переправляет, на случай загранкомандировок…
– Беня, – сказал я, слегка придя в себя. Глянул на Усольцева: тот тоже сидел в обалдении. – Беня, дружище, да в своем ли ты уме? Откуда-ты слов-то этих набрался: демагог, диктатура, рядовые коммунисты… загранкомандировки… Кто тебе напел?
– Верьте слову, – убежденно ответил он. – Так и есть. Сам понял.
– И когда же ты это понял?
– Кумекать-то я уже давно начал… уже неделю здесь. А третьего, говорю, дня вдруг осенило. И как-то, знаете, легко мне сразу стало, будто весь мир сделался прозрачный и понятный. Вот же, думаю – патриарх, на всей земле уважаемый человек, учить всех лезет – а такая свинья, хуже нас, грешных!
– Так. Ну, и какие ценности ты в портфеле обнаружил?
– Тут промашка вышла, – с досадой признался Цын. – Как раз в тот вечер он одни бумажки вез. Потому я и влип.
– Не понял, – сказал я. – Где влип? Во что влип?
– Да со своими, – нехотя сказал Беня. – Ведь как получалось-то? Я уж так уверен был, что подговорил одного другана вместе взяться… Одному как-то не личило, не верилось мне, что патриарх и впрямь без охраны ходит. И мне не только портфель нужен был, мне наказать его хотелось! Может, и не до смерти, это уж как Бог ему даст, но – как следует! А другану на идеологию мою начхать, конечно, ему материю подавай. В общем, наплел я с три короба, чтоб его увлечь – а у нас такого не прощают…
Да. Если он плел со столь же убежденным видом, что теперь – кто угодно бы поверил.
– И где же твой друган?
– Он, как увидел, что мы пустышку взяли – озверел. За рулем я был, а он ствол мне в бок: верти, говорит, туда, где мне лапшу на уши вешал, будем с тобой разбираться. И была бы мне хана, если бы не извернулся я. Уж приехали в его компанию, уж из тачки вышли – дал я ему возле дома по темечку, и ноги в руки. Теперь-то, думаю, они меня ищут не хуже, чем вы…
– Так что же это за компания у тебя тут? – не выдержал Усольцев. Я понял его нетерпение – его более всего волновали дела вверенного ему района, и весть о том, что под носом у него шурует целая группа, явно довела его до умоисступления. Удивляюсь его выдержке, он и так долго терпел.
Беня моргнул. Покосился на Усольцева.
– Да я и сам толком не знаю, – осторожно сказал он. – Я сюда один прилетел, думал отдохнуть маленько. Тут же коммунисты, благорастворение… А другана этого на улице встретил. Его это компания.
С какой-то нехорошей мысли сбил меня поворот разговора. Компания – это, безусловно, важно, очень важно, но нечто значительно более важное ворохнулось в мозгу и растворилось. Осталась тревога.
– Ты, Беня, не темни!
– Век воли не видать, господин майор!
– Адрес?
– В Ишеевке это. Хлебная улица, дом сорок шесть. Двухэтажный такой особнячок, принадлежит торговцу-зеленщику Можееву. Торговец-то он торговец, да только не зеленщик.
– А чем торгует?
– Да всем помаленьку. В основном, кажись, дурью.
Не слишком ли легко он всех сдает? Да нет, он нашими руками надеется от них избавиться и так обезопасить себя – это бывает. Что же мне такое показалось?
– План дома нарисуешь?
– Только уж вы на меня не ссылайтесь, ежели с ними беседовать будете.
– Какой разговор, Беня.
– Для меня – самый важный. Господина полковника-то я давно знаю, он человек честный и своих в обиду не даст. А с вами, извиняюсь, дела пока не имел…
– Ты уж к нам в свои записался? – ухмыльнулся Усольцев.
– Сотрудничество – вещь пользительная. Мы за мирное существование двух систем.
Майор опять опешил.
– Чего? Каких систем?
Вертя в пальцах карандаш и примериваясь, как рисовать, Цын отмахнулся.
– Это из юности моей коммунистической, вам не понять. Вот тут, значится, крылечко…
Усольцев вопросительно глянул на меня. Я пожал плечами. Что за околесицу Беня нынче несет…
– С этой стороны в первом этаже шесть окошек, во втором – четыре…
Конечно, и в Ишеевке, и даже в самом Симбирске устроить базу – остроумно и верно. Полно принадлежащих патриаршеству странноприимных домов, полно частных пансионатов – паломников и своих, и зарубежных не счесть, послушников, едущих хоть словом перемолвиться с патриархом перед обетами, не счесть журналистов и ученых, опять-таки и своих, и из иных стран… Легко затеряться.
Нет, не об этом я подумал.
Беня, прикусив кончик языка, старательно чертил.
Конечно, скорее всего, мы там никого не застанем. Опасаясь, что мы найдем Беню раньше и расколем, они, естественно, должны уже слинять давно, ради чего бы они в этом особняке Мокеева не собирались…
Нет, не то.
Беня поднял на меня виноватые глаза.
– Вы уж поаккуратней, – сказал он. – То ж малина… опорный пункт, по-вашему. Сейчас там три, а сейчас – пятеро…
Там оказалось двенадцать. И уйти они ни как не могли – держали товар, о котором Беня и слыхом не слыхал. В подвале бывшего не опорным, а перевалочным пунктом дома дожидалась транспорта рекордная партия героина-сырца для Европы, такую не увезешь в чемодане. Подготовленный канал с сопровождением, со всеми документами, подстраховками, таможенными льготами должен был сработать назавтра. Как эти люди проклинали Беню, втравившего одного из них в дурацкое, пустое и принявшее столь неожиданный оборот дело! Правда, тюкнутый в темечко особенно не распространялся о том, как на пустышке купил его Беня – стеснялся выглядеть дураком…
Все это я узнал позднее.
Коль скоро тюкнутый не зарегистрирован ни в одном травмопункте, ни в одной из больниц города, значит, скорее всего, он в доме – так рассудили мы с Усольцевым. Дом аккуратно обложили ишеевские оперативники через четверть часа после того, как Беня начал давать показания. Но Усольцеву не терпелось пощупать самому. Следить за точкой весь день, два, три казалось ему в сложившейся ситуации бессмысленным – а вдруг, к тому же, Беня соврал и нет там никакой малины? – и потому невыносимым. Это было его дело – я расследовал катастрофу «Цесаревича», покушение на патриарха. Но когда, сильно на себя раздосадованный за то, что до сих пор и слыхом не слыхал об активном местном торговце дурью, Усольцев сказал:
– Ну, что же, я вызываю свою группу, – я ответил:
– Я тоже.
– Вам-то зачем, Александр Львович?
От возбуждения и тревоги я стал болтлив не в меру.
– Понимаете… полный дурак я только с женщинами. Что мне скажут – тому и верю. А тут чудится мне какой-то подвох, а какой – никак не соображу. Значит, лучше быть поближе к делу.
Начинало смеркаться, когда два авто подъехали к углу Хлебной и Дамского проспекта, где были
