– Отчего же вы мне не сказали?
– У Саши спросите, – улыбаясь, пожала плечами Лиза. – Каких-то Бармалеев наш муж боится.
Она снова уставилась на меня.
– Опять что-то случилось?
– Нет. Надеюсь, и не случится.
– Ну, вы беседуйте, – сказала Лиза, – а я пойду распоряжусь насчет обеда. Вы ведь пообедаете с нами, Стася, не так ли? И сама прослежу, чтобы все было на высшем уровне. Редкий гость в доме, – повелитель – нельзя ударить лицом в грязь. Стася, я надолго.
Она вышла и плотно затворила дверь.
– Вы просто идеальная пара, – произнесла Стася, помолчав. Мы так и стояли неловко: я посреди комнаты, она у самой двери. – По моему, вы органически не способны обидеться или рассердиться друг на друга…
Я усмехнулся.
– Я от тебя тоже готова снести все, что угодно, лишь бы остаться вместе – но иногда, сама того не замечая, начинаю злиться. А ты к этому не привык в своей оранжерее – сразу замыкаешься, отодвигаешь меня и готов сбыть кому угодно. Угораздило же меня!
– Жалеешь?
Она взглянула чуть исподлобья.
– Я? Нисколько. Ей – сочувствую. Тебя мне ничуть не жалко, а себя – и подавно.
– Садись, Стася, – я показал на диван, возле которого стоял.
Она уселась на один из стульев у двери, подальше от меня. Ее и отодвигать не надо было – сама отодвигалась. Я нерешительно постоял мгновение, потом сел подальше от нее.
– Когда ты вернулся?
– Вчера.
– Надолго?
– На пол-сегодня. В семь отходит мой корабль.
– Корабль… Что вообще происходит?
Я открыл было рот, но холодный скользкий червячок крутнулся вновь. Молчи, она ведь даже не спрашивает, куда ты едешь! Додавливая гада, я старательно проговорил:
– Плыву в Стокгольм, в архив Социнтерна. И даже под чужим именем. Чернышов Алексей Никодимович, корреспондент «Правды».
Я глубоко вздохнул, переводя дух от этого смехотворного для нормальных людей подвига – но слышал бы меня Ламсдорф! ведь я разом перечеркнул многодневные усилия многих людей, старавшихся обеспечить максимально возможную безопасность моему делу и моему телу! – я на выдохе вдруг попросил, сам не ожидая от себя этих слов:
– Только не говори никому.
– Да уж разумеется! – выпалила она. – Хватит с меня сцены, которую ты устроил перед отлетом в Симбирск!
– Я устроил?! – опешил я.
– Не надо повышать на меня голос. Конечно, ты. Не Квятковский же.
Я молчал. Что тут можно было сказать.
– Он весь наш коньяк выпил, – пожаловалась она.
Я улыбнулся.
– Пустяки. Я ни секунды не сомневался.
– Он очень замерз! – сразу встала она на защиту. Как хохлатка над цыпленком. Словно ястребом был я. – В Варшаве жара, он летел в одной рубашке – а на борту кондиционеры плохо работали, и все продрогли еще в воздухе. А в Пулкове этом болотном вдобавок и вымокли до нитки. Что же мне, жмотиться было?
– Да я же не возражаю, – сказал я. – Для того и нес, Стасенька.
Она вдруг рассеянно провела ладонью по лицу.
– О чем мы говорим, Саша…
Я устало пожал плечами.
– О чем ты хочешь, о том и говорим.
– А ты о чем хочешь?
– О тебе.
Она промолчала.
– Ты надолго?
– Не знаю. Думаю, да.
– Значит, – вздохнула она, – буду встречать тебя уже с чадиком на руках.
– Чадиком? – улыбнулся я.
– Ну… чадо, исчадие… если ласково, то чадик. Это я сама придумала.
– Давно это?..
– Больше пол-срока отмотала. Уже лупит меня вовсю, как футболист.
– Думаешь, мальчик?
– Хотелось бы. Дочка у тебя уже есть. Хватит с тебя… девочек.
– Что ж ты мне сама-то не сказала?
– Она искренне изумилась.
– Как? Это я Лизу совсем уж расстраивать не хотела, не сказала, что ты мне сам разрешил!
Мне захотелось закурить. Кто-то из нас сошел с ума. И вдруг мелькнула жуткая мысль: да не «пешка» ли она уже? Как Беня, долдонивший про тягу патриарха к личной власти…
– Когда разрешил? – спокойно спросил я и поймал себя на том, что, кажется, уже веду допрос.
– Да в Сагурамо! Я была уверена, что ты все понял! Ты сразу сказал – только немножко поломался сначала насчет порядочности – а потом сказал: если без ссор и дрязг, то был бы рад.
Я все делаю, как ты сказал – ни ссор, ни дрязг.
– Ну ты даешь, – только и смог выговорить я. А потом спросил, прекрасно зная, что она ответит, если будет честна: – А если бы не разрешил, что-нибудь бы изменилось?
Она помедлила и чуть улыбнулась:
– Нет.
Я молчал. У нее исказилось лицо, она даже ногой притопнула:
– Мне тридцать шесть лет! Через месяц – тридцать семь! Имею я право родить ребенка от того, кого наконец-то люблю?!
– Имеешь. Но я-то теперь как? В петлю лезть от невозможности раздвоиться? Ведь что я ни делай – все равно предатель!
– До сегодняшнего дня ты прекрасно раздваивался. Теперь – хвостик задрожал? Тогда гони меня сразу.
Мы помолчали. Задушевная получилась встреча.
– А я шла сюда, – вдруг тихо сказала она, – и думала: удастся ли мне когда-нибудь затащить тебя в постель, или уже все?
Меня сразу обдало жаром.
– А хочется? – так же тихо спросил я.
– Вопрос, достойный тебя. Да я тут ссохлась вся от тоски!
– Зачем же ты так далеко сидишь? – я старался говорить как можно мягче, и только боялся, что после недавней перепалки это может не удаться или, хуже того, прозвучать фальшиво.
– Здесь? – с отвращением выкрикнула она.
Я опять перевел дух. Как тяжело… Язык не поворачивался, но надо же ей растолковать.
– Стасенька, по моему… Лиза уверена, что у нас с тобой это будет.
– Это ее проблемы.
– Не надо так. Даже если ты сейчас не… – не знал, как назвать. И не назвал. – Все равно ты плохо сказала. Ведь мы с тобою можем опять очень долго не увидеться, и она это понимает.
