тоже что-то понадобилось в доме)… В общем, не было его минут десять, а подошел за это время один-единственный покупатель. И тот – Валерий Палыч.
Тонкий влетел в пекарню и чуть не сбил Валерия Палыча с ног. Старичок прогуливался вдоль духовок, тяжело пиная себя по ногам двадцатилитровой канистрой. «Крепкий старик, – машинально отметил Тонкий. – Видно же, что канистра полная».
Увидев Тонкого, Валерий Палыч вздрогнул, словно Сашка, по меньшей мере, вломился к нему в баню. Впрочем, он тут же взял себя в руки и погрозил пальцем:
– Пугаете, модой человек!
– Извините. Выходил ненадолго, боялся, что покупатели будут ждать.
– Правильно боялся, – начал Валерий Палыч воспитательную работу. – Покупатель ждать не должен!
– Угу, – кивнул Сашка. – Вам чего?
– Фу, как невежливо! – оскорбился Валерий Палыч. – С тем же успехом и я могу спросить: «Вам чего, молодой человек?»
Тонкий пожал плечами:
– Хочу встать за прилавок.
– Вот и вставайте, – назидательно проговорил сосед. – Вставайте и работайте.
Пререкаться с ним не хотелось. Тонкий сел на свою табуретку у окошечка и открыл этюдник. Боковым зрением он видел, как Валерий Палыч посматривает то на него, то в приоткрытую дверь, но молчал. Беседы с нервными пенсионерами не полезны для искусства.
Тонкий разложил мелки (надеясь, что это не слишком антисанитарно) и занялся нехитрым деревенским пейзажем. Ветер дует, деревья качаются. Были бы люди, а не деревья, цыкнул бы, что б не вертелись, а так… Есть над чем поломать глаза, пока не поймаешь нужную деталь. Тонкий совсем перестал смотреть на Валерия Палыча, зато прекрасно слышал стариковское покряхтывание и шаги: туда-сюда.
Деревья выходили корявыми и неубедительными: попробуй порисуй, когда у тебя за спиной прогуливается вредный пенсионер! И где, позвольте спросить, Витек? Тонкий очень ждал, когда он придет и выгонит этого Валерия Палыча. Ну да, скорее всего, сосед и ждет Витька, иначе что ему здесь делать?! Булок не просит, канистру вот притащил с собой. С повидлом, что ли? Хочет, диверсант, опять переловить всех мух и заодно приклеить Тонкого к табуретке, чтобы не рыпался?
Сашка злился, пейзаж не выходил, Витек не шел, от этого Тонкий злился еще больше. В конце концов он не выдержал:
– Вы ждете Витька? Он в доме.
– Нет, – тихо ответил Валерий Палыч.
Что нет-то, что – нет?
– Леню?
Пенсионер шумно вздохнул, словно Сашка спросил что-то очень и очень бестактное, и выдал:
– Вам какая печаль, молодой человек? Мало ли, кого я дожидаюсь? Вы, кажется, делом заняты?
– Угу.
– Вот и занимайтесь. – Он глянул в окно, и Тонкий тоже глянул. К пекарне подходил Витек. – Пойду, пожалуй, – вздохнул Валерий Палыч. – Всего хорошего, молодой человек.
И вышел со своей канистрой. Быстро и тихо.
Почти сразу вернулся Витек:
– Чего Палыч хотел?
– Не сказал, – растерялся Тонкий. – Я думал, он тебя ждет или, может, Леню.
– Не меня, точно. Поздоровался и убежал, чудила.
– Он еще канистру приносил, – наябедничал Тонкий.
Витек хмыкнул:
– Видел. С чем? Зачем?
– Меня спрашиваешь?
– М-да, странно, вообще.
– Даже для Валерия Палыча? – спросил Тонкий.
Витек пожал плечами:
– Для него, может, и нормально. Ладно, давай закрываться!
Он достал высокий котел, плеснул на него чистящим средством и принялся надраивать. Губка противно шуршала.
– Я скоро мать встречать пойду, посидишь один?
– Угу.
Деревья качались на ветру, не желая стоять смирно. Обычно Тонкому это не мешало, но сегодня, похоже, день не задался.
– Ленька поздно будет, он в городе. Я быстренько.
– Хорошо-хорошо. – Тонкий работал резинкой, стряхивая себе на колени бумажные катышки, и злился на упрямые деревья.
Витек еще поскреб котел, порассуждал на тему: «Какой странный этот Валерий Палыч». Потом вышел на крылечко, сунул ноги в кедах прямо в огромные кирзовые сапоги («грязно уже») и велел:
– Выходим.
Тонкий сгреб этюдник и непригодившийся ноут и пошел на выход. Ну не получается сегодня, что за беда?! Зато в доме есть Толстый и телик, и окно, в конце концов! Ракурс, конечно, совсем не тот, но упрямое дерево можно попытаться дорисовать.
Верный крыс еще на пороге метнулся под ноги и вскарабкался Тонкому на плечо.
– Преданный какой, ждет! – умилился Витек. – Ладно, я скоро! – Он снял с крючка куртку и вышел.
Пока Тонкий переобулся, пока налил себе чаю и покормил верного крыса, пока в комнату прошел – уже почти стемнело. Упрямое дерево за окном капитально затемнилось, да и ракурс опять же не тот…
Зато по улице короткими перебежками приближается солдат!
Не по дороге, а вдоль дома, по стеночке, по стеночке…
Тонкий не успел удивиться, как в дверь постучали. Не заперто же! Гость и не ждал приглашения, скрипнул дверью и шумно протопал в коридор:
– Есть кто?
Тонкий узнал голос Васнецова и вышел навстречу.
Васнецов и есть. Кто еще будет партизанить у стены, бежать, прятаться от собственной тени? Пародия на трусливого льва из книжки про волшебника Изумрудного города.
Васнецов зашел, ссутулившись, держа в руках наспех свернутую шинель.
– Витек, выруча… – на полуслове он заметил Тонкого и, конечно, спросил: – А где Витек?
«Крысу натравлю! – пообещал про себя Сашка. – Нельзя ж так над человеком издеваться! «Пытка одними и теми же вопросами» – звучит неубедительно, зато на деле…»
– Елену Анатольевну встречать пошел.
На лице солдата читался сложный эмоциональный процесс: сперва он сник, потом воспрял, потом и вовсе – растерялся:
– Елену Анатольевну? Отлично! В смысле, я быстренько. Э-э-э… В смысле, не помешаю. Дай нитку с иголкой, а? Свои потерял, а у меня авария. – Он развернул шинель, и на пол шмякнулся оторванный хлястик.
Да уж, авария. В армии (Тонкий читал) за грязные ботинки-то можно нагоняй получить, а тут – вон какое безобразие.
– Не по уставу, – как маленькому, объяснил Васнецов.
Сашка закивал, махнул на дверь комнаты:
– Проходи. – И невоспитанно принялся открывать наугад все шкафы. – Не знаю, где что здесь у Витька лежит…
– Я сам, не надо. – Васнецов прошел в комнату, по-свойски отодвинул ящик комода и вытащил коробку с нитками.
Тонкий почему-то понял, что хлястик оторвался не сам. И еще – что не в первый раз. Вон какой замызганный! Шинель выглядит новее.
– Я быстро! – еще раз пообещал Васнецов и действительно быстро принялся шуровать иголкой, как заправская швея.
В какой-то момент он даже запел, но, подняв глаза на Тонкого, быстро осекся.
– Жизнь у нас веселая, – виновато объяснил он Тонкому. – Зарядка, наряд, учения… За день обязательно что-нибудь оторвется или испачкается. А за внешний вид не по уставу по головке не погладят. Я насобачился уже, быстро пришиваю!
Тонкий не знал, что отвечать, сидел и кивал, посматривая в окно. Платформа недалеко, ушел Витек с полчаса назад, пора бы уже ему вернуться.
– А ты почему не в школе? – ни с того ни с сего спросил Васнецов.
Тонкий хотел огрызнуться: «Потому что уже вечер», но пожалел солдата и честно рассказал про сломанное ребро.
– Что, прямо сломали? – не поверил Васнецов.
– Трещина, – уточнил Тонкий. – Ломал я его в прошлом году, когда упал с лошади.
Васнецов промолчал, и Тонкий не стал больше распространяться о боевых ранениях. Странный он какой-то.
Хлопнула дверь. Солдат лихорадочно откусил нитку и свернул шинель хлястиком внутрь. Вернул иголку на место.
– Ты еще не уснул? – сунулся в комнату Витек. – Привет, Васнецов. А ты чего сидишь, иди встречай бабушку!
Тонкий не заставил себя ждать, выскочил в коридор. Бабушка и незнакомая доселе тетя Лена (или Елена Анатольевна, как удобнее?) уже выискивали тапочки в прихожей.
– Вот он, мой раненый герой! – сообщила бабушка, чтобы у тети Лены не осталось сомнений: в ее пекарне гостит не какой-то незнакомый парень, а вовсе даже бабушкин внук.
– Наслышана, – вежливо ответила тетя Лена. – Ну, здравствуй. – Тонкий не успел ответить, потому что тетя Лена тут же добавила: – Васнецов! Ты?!
Забыв про тапочки, она так и прошла в носках мимо Тонкого. Взяла за плечи вышедшего в коридор Васнецова и стала его вертеть-рассматривать, словно не
