– На неделю, здесь не работаю, просто помогаю…
Из всего солдатского диалога Тонкий понял только, что «фазан», «гусь» и кто там еще – вроде титулов, с посвящением, нареканием и прочими церемониями. Процедура посвящения, видимо, весьма неприятная, недаром эти двое так хихикали. При чем здесь Белая гвардия к Новому году и чем насолила солдатам эта непосвященная птица, – осталось за кадром. Ну и ладно!
– Сто десять рублей.
Солдаты расплатились и ушли, болтая на непонятном своем языке. Тонкий выглянул из палатки – чисто. Покупателей больше нет, рассосалась очередь. А он-то уж было приготовился отвечать на вопросы…
– Витек! Эй, парень, а где Витек?
– На кухне, я – Саша, приехал на неделю, не работаю, просто помогаю… – Тонкий начал рапортовать, потом оборвал себя и вздрогнул. Голос доносился сзади.
Вообще-то, ничего удивительного: палатка – это название только, а на самом деле палатка – не палатка и даже не пристройка, а просто окошечко в пекарне. Сзади хватало голосов: и Витька, и Лени. За работой они забывались и начинали перекрикиваться, как целый хлебозавод. Утром Тонкий пугался, а сейчас привык. Только этот голос был незнакомый.
Сашка обернулся. В углу на корточках сидел солдат с пакетом пирожков и стольником наизготовку. Покупатель. А почему прячется?
– Витек – на кухне, – рассеянно повторил Тонкий. – Ты, между прочим, только что прошел мимо него. Я – Саша…
– Прости, парень, проглядел! – солдат чуть привстал, отводя голову так, чтобы не было видно из окошка, и протянул стольник: – Держи вот за десять «фантиков». Ты надолго здесь?
– На неделю, – терпеливо ответил Сашка.
Он сообразил, что парень прячется, скорее всего, от тех солдат, которые спорили о птичках. Высунулся в окно – никого, и сообщил:
– Уже ушли.
– Спасибо, парень!
Солдат выпрямился, и Тонкий подумал, что такому парню грех прятаться хоть от сослуживцев, хоть от целого Кинг-Конга.
Выпрямился – это сильное слово: в комнатушке у окна, где Тонкий мог бы спокойно прыгать, солдат не мог стоять в полный рост – ему приходилось пригибать голову. А Витек, между прочим, под свой рост потолки делал, а он – тоже не маленький.
Пока Тонкий размышлял, удобно ли спросить солдата, почему он прячется, тот его опередил:
– Ты здесь работаешь?
Блин, только что же сказал!
Муха с хитрой физиономией устало приземлилась на стол. Тонкий меланхолично согнал ее полотенцем. Интересное занятие – розничная торговля!
– Ну как ты, Санек? Привет, Васнецов! – вошел красный от кухонного жара Леня-уборщик, и Сашка ужасно обрадовался такому разнообразию в жизни.
– Отлично! Давно так не отдыхал!
А что, это была правда! Торговать пирожками Тонкому еще не приходилось. Говорил дед: «Учись хорошо, Саня, а то будешь пирожками торговать!» Вот кто-то и допрыгался.
– Ты, это… Васнецову с кухни отпускай, ладно?
– Уже, спасибо! – Солдат потряс пакетом с пирожками и сделал ручкой: – Я пойду, пока народу нет!
Хлопнула дверь. Леня выглянул на секунду в окно, посмотрел на удаляющуюся спину Васнецова. Перехватив недоумевающий Сашкин взгляд, заговорщически зашептал:
– Недолюбливают его сослуживцы. В части-то все при деле и под присмотром, а на улице… Сам понимаешь.
– Понимаю, – ответил Тонкий. – Дедовщина, я по телику видел.
– Да не это даже! – замахал руками Леня. – У них там начальство удумало развлекательное мероприятие. Пьесу ставят к Новому году.
– «Белая гвардия», – догадался Тонкий.
– Слышал уже, да? Ну вот, а Васнецов сюда с актерского пришел, его и назначили ответственным. Ну, режиссировать это все, понимаешь?
Тонкий не понимал. Ну режиссирует солдат пьесу, а отчего он после этого на улицу-то выходить боится? «Белая гвардия» – нормальная повесть, с какой стати за нее морду бить?
– А что не так-то? – переспросил он.
Леня картинно развел руками:
– Ну-у, старичкам неприятно, что молодой ими командует. Орет: «Не верю!», и все такое. У них субординация – это все, а тут гусь-режиссер! Ну и молодые тоже, глядя на «дедов»…
– Ясно, – отмахнулся Тонкий. Было почему-то стыдно обсуждать чужие трения с коллективом. – Объясните лучше, что такое «гусь»?
– Солдат, который служит меньше полугода.
– Говорили, он весной пришел. Это фазан?
– Ага. Только ему, кажется, от этого не легче.
Леня опять выглянул в окошечко, увидел: никого нет, достал из-под прилавка пустую консервную банку и закурил. Выдохнув дым прямо в хитрую физиономию мухи, нашарил ногой табурет и сел. Тонкий тоже сел, кажется, впервые за день.
– Нормально, Сань, – Леня понимающе кивнул. – Всегда так: с утра поток, а с обеда – тишина. Может, из деревни кто заглянет.
– А солдаты?
– Не-а! Они как в увольнение идут – набирают, а обратно – летят бегом, чтобы не опоздать. Тут уж не до пирожков. Разве что самовольщики… Ну, это неважно, – оборвал себя Леня.
Похоже, он считал неприличным разговаривать с подростками о таких аморальных вещах, как солдатская самоволка. А у Тонкого почему-то не шел из головы Васнецов.
– Он такой здоровенный… – поделился Саня. – Разве он может вообще кого-то бояться?
Леня хмыкнул, как древний дедушка, собирающийся поучить малолетнего внука уму-разуму. Смотрелось это довольно комично: парню было лет двадцать.
– Разве в этом дело?! Вот у нас в универе есть парень, у него кликуха Кабан. Сам – во! – Леня показал рост где-то в районе собственного пояса. Учитывая, что показывал он сидя, выглядело неправдоподобно. Впрочем, он это заметил и уточнил: – В пупок мне дышит. Только его, Сань, уважают все. Не видел я, каков он в драке, и сомневаюсь, что кто-нибудь видел. Потому что никому и в голову не приходит с ним драться. Уважают его, понимаешь?
Тонкий слабо понял, какая связь между «подраться» и «уважают», но мысль уловил:
– Думаете, у Васнецова характер такой?
– А что тут думать? – Леня самодовольно пустил дым в окошко. – Тряпка и есть. Разок бы не спрятался – всегда бы потом ходил спокойно.
– А вы ему с кухни отпускаете… – ввернул Тонкий.
– Что ж, я его перевоспитывать должен? – обиделся Леня. – Для этого армия есть. А мне здесь драки без надобности. Да и пустое это.
– Хотите сказать, он всегда таким будет?
– Просил же – на «ты». Откуда я знаю?
Леня кинул окурок в банку с водой, и вовремя: на кухне запищал таймер, и почти сразу позвал Витек:
– Ленька, иди вытаскивай!
Тонкий уже с утра понял, что «уборщик» – одно название, а так Леня, как и Витек, работает в пекарне за всех и сразу. Уборщик, пекарь, продавец и, кажется, шофер – не отдыхать небось вчера в город ездил…
– Пойду, – Леня встал и хлопнул Тонкого по спине: – Отдыхай. Почитать что-нибудь принести?
– Лучше ноут, – оборзел Тонкий.
А что? Витек сам с утра предлагал дать ему с собой ноутбук, чтобы не скучно было. Хоть с Вуколовой по «аське» поболтать, она, должно быть, уже пришла из школы.
– Ноут так ноут. – Леня побежал вынимать выпечку из духовки.
«Откуда в октябре столько мух?» Тонкий сидел на стуле и лениво шлепал полотенцем по прилавку. Получалось через раз: раз Тонкий почти попадал, раз – бил мимо. «Здесь пекарня, тепло, – отвечал он сам себе и снова замахивался полотенцем. – Прицел сбит. Вправо».
– Не бейте мух, они – как птицы! – Стариковский голос у палатки заставил его обернуться.
Дед. В очках с щегольской деревянной оправой. Сетка-авоська в руках, Тонкий видел такие в каком-то фильме.
Старичок тоже увидел Тонкого и вспомнил секретный код:
– Ой! Вы кто, молодой человек? И где Виктор? Кого ж я отчитывать-то буду за сегодняшнее, а?
– На кухне. Я – Саша… А что случилось? – быстро спросил Тонкий в надежде изменить секретный код.
Старичок поправил на шее несуществующий галстук, пригладил волосы и таки сменил поднадоевший Тонкому сценарий:
– Случилось, молодой человек, следующее: ответьте мне, до каких пор я буду просыпаться в пять утра?
Вопрос был, конечно, дурацкий, но смутная догадка посетила Тонкого:
– Э-э… Наверное, вас разбудил грузовик?
– Грузовик? – возмутился старичок. – Это же целый автопарк с Шумахером! – он захихикал, радуясь собственной шутке. – Улей во время сбора меда! Москва в час пик! Грузовик! Это не грузовик, молодой человек, это кошмар всей моей жизни!
– А вы – Валерий Палыч, – закончил за старичка Тонкий.
– А я – Валерий Палыч, – подтвердил покупатель. – Приятно, когда страна знает своих героев. А вы теперь здесь будете работать, молодой человек?
Если бы Тонкий мог, он бы упал под прилавок и лежал бы там весь день, закрыв голову руками. Но раз уж взялся помогать Витьку, будь добр – отпускай пирожки, отвечай на вопросы и надейся, что завтра будет лучше.
– Я просто помогаю.
