Приблизившись к мисс Присцилле, он дотронулся до ее плеча.
— Вот она, главная опасность, — шепнул он ей. — Будьте мужественны и ничего не бойтесь.
С этими словами он смело шагнул навстречу надвигавшейся толпе, готовой растерзать его на куски. Он держался прямо и гордо, его шляпа с пером сидела чуть набок, левая рука лежала на эфесе шпаги, торчавшей сзади под прямым углом.
С дикими воплями орава пиратов — человек двести — остановилась в нескольких шагах от него. Две сотни озлобленных лиц смотрели на француза; он едва не оглох от обрушившегося на него шквала проклятий и ругательств, к нему тянулись сотни голых крепких ручищ; сотни кулаков сжались перед ним в угрозе; в одной из рук уже сверкнул мачете.
Де Берни стоял перед ними непоколебимый как скала. Его голос, громкий и четкий, словно звук сигнальной трубы, вознесся над беспорядочным ором толпы.
— Что стряслось, жалкие глупцы? — спросил он. — Вы собрались прикончить единственного, кто может вызволить вас из этой переделки?
Постепенно грозный гул перешел в слабое гудение, похожее на глухой рокот уходящего прибоя. Пираты умолкли, чтобы послушать де Берни перед тем, как его прикончить, француз заметил, что сквозь толпу пробирается Бандри. Протиснувшись наконец вперед, он повернулся лицом к роптавшей ораве.
— Подождите! Сдайте назад! — проорал он. — Всем стоять! Давайте-ка послушаем, что нам хочет сказать Чарли…
И, обращаясь к французу, Бандри спросил:
— Что это за корабли? Узнаешь?
— А ты — нет? Первый — это «Королева Мэри», флагман адмирала Моргана. Все трое из ямайской эскадры. Морган захлопнул нас в ловушке. Сэр Генри Морган. Но он не найдет того, что ищет. Слишком поздно. Ему нужен Том Лич…
Пираты заорали, что Моргану нужны они все! Что ждет их, когда они попадут к нему в руки?
— Я знаю, что ждет лично меня, — ответил он с горькой усмешкой. — Чтобы это знать, не надо быть провидцем. Если вы желаете перерезать мне глотку, лишив Моргана удовольствия вздернуть меня на рее, что ж, прошу покорно: смерть от ваших рук мне больше подходит.
После таких слов пираты разом примолкли. Какая бы участь их ни ожидала, а судьба бывшего адъютанта Моргана, который покинул своего адмирала и снюхался с ними, была яснее ясного.
Но тут вперед продрался Уоган в сопровождении двух-трех дюжих молодцов; убежденные, что именно де Берни заманил их в ловушку, они намеревались прикончить его прямо на месте. Если уж им всем суждено отправиться на тот свет, пускай француз, по крайней мере, будет первым!
Приняв развязную позу, Уоган принялся потрясать кулаками и сыпать угрозами:
— И вы поверили его болтовне? Если мы оказались в дерьме, то только по вине Чарли Великолепного. Это он заманил нас сюда. Это из-за него мы оказались в западне, все равно как крысы в мышеловке; теперь мы все в лапах у Моргана.
Он гневно взмахнул рукой, едва не угодив французу по лицу.
— Чарли — предатель! Пускай же он поплатится за это своей шкурой!
Пока пираты еще не успели осознать суть гневных изобличений, высказанных ирландцем, де Берни ответил ему с таким видом и таким голосом, что они так и остолбенели:
— Сам, значит, наломал дров, а меня хочешь сделать козлом отпущения, так, что ли, дурак ты набитый?
Огорошенный его словами, Уоган, к всеобщему изумлению, лишился дара речи. Вслед за тем, не давая ему опомниться, француз, воодушевленный его смятением, изобразил на лице крайнее возмущение и принялся добивать ирландца:
— Если, как ты говоришь, нас и загнали в ловушку, произошло это по твоей вине, Уоган, и по вине этого мерзавца Лича. Если б хоть у одного из вас башка варила как надо, он приказал бы перенести все пушки вон на ту скалу, и тогда мы смогли бы оказать Моргану действительно теплый прием. Если б вы с Личем вовремя подумали об этом, Морган с его кораблями да пушками был бы нам нипочем.
Француз снова остановился, однако теперь он уже не боялся, что ему не дадут договорить до конца. Он знал, еще какое-то время его слова будут держать пиратов в напряжении. Он говорил правду, и эта правда колола им глаза. Они все до одного чувствовали силу его обвинения и ждали объяснений; таким образом, из обвиняемого он неожиданно превратился в обвинителя.
— Черт возьми! Ты тут, кажется, что-то блеял насчет моей вины? Ого! Но здесь дураков нет. У этих ребят есть голова на плечах. Честное слово, ну какие вы с Личем командиры — просто курам на смех! Вы всегда вели себя как салаги — и на море, и на суше! Доказательства? Ловушка, куда мы угодили… И ты еще говоришь, что я предатель! да, я уговорил Лича зайти сюда на ремонт, потому что во всем Карибском море лучшего места для этого не сыскать. Но разве я говорил ему, что не нужно принимать меры предосторожности — на всякий случай? Разве я советовал ему бросить все пушки на берегу, как ненужное барахло?
И француз указал пальцем туда, куда в первый же день свезли все пушки «Черного Лебедя». Затем, стараясь, чтобы его голос звучал как можно убедительнее, он продолжил:
— Кто вам сказал, что я ни о чем его не предупреждал? Неужели вы думаете, я не советовал ему возвести на скале укрепления и перенести туда пушки, чтоб охранять вход в лагуну? У нас шестьдесят орудий. И с ними нам была бы не страшна и вся ямайская эскадра. Пускай бы попробовали они сунуться в проход — тут же пошли бы ко дну. А как он отнесся к моему совету?
Однако де Берни не успел больше вымолвить ни слова, потому что Уоган, которого трясло от злобы, тут же оборвал его:
— Он врет! Не слушайте его! Ничего такого он ему не советовал. Он врет!
— Неужели? — бросил де Берни, гневно усмехнувшись. — Ладно, пусть я не предупреждал его и не говорил, что пушки следует перенести на скалу…
Тут он вдруг повысил голос:
— Но, честное слово, тогда из какого дерева выдолблены ваши головы, твоя и Лича, коли вы сами до этого не додумались? Он же был капитаном, а ты, Уоган, его старпомом. И вы оба в ответе за жизнь ваших людей. Почему ни ты, ни он не подумали о том, как защитить бухту? Кто дал тебе право перекладывать свою вину на плечи другого? Лич мертв — он уже ничего не скажет. Вот они, твои люди, и все они из-за твоей дурацкой беспомощности оказались в мышеловке — по твоим же собственным словам. Они требуют от тебя ответа. Так что давай, отвечай им! Отвечай же!
Из глоток буканьеров, которых обвинение, брошенное французом, мгновенно ввергло в ярость, вырвалось глухое рычание:
— Отвечай! Отвечай!
— Пресвятая Дева! — заорал Уоган, вдруг испугавшись, что по милости коварного француза на его голову вот-вот обрушится гроза. — Что вы слушаете этого брехуна! Разве вы никогда не слыхали, на какие проделки способен Чарли Великолепный? Неужели вы позволите этой прожженной шельме дурачить вас и дальше? Говорю вам, он…
— Лучше скажи, почему ты не поднял пушки на скалу? — крикнул ему кто-то.
— Да, скажи, сучий сын! — проорал другой пират, а вслед за ним завопили и все остальные: — Отвечай! Отвечай!
Бледный как смерть, дрожа от страха, Уоган чувствовал, что его сейчас начнут рвать на части. Де Берни, прикрывавшийся им как щитом, теперь не испытывал к нему ничего, кроме презрения. Сделав шаг вперед, он попросил тишины:
— Оставьте этого безмозглого кретина! В конце концов, даже если мы найдем виноватого — какой в этом прок! Давайте-ка лучше помозгуем, как выбраться из западни.
Пираты все как один замерли в ожидании. Де Берни заметил Холлиуэла, уставившегося на него своей жирной рожей, и Эллиса, который было рванулся к нему. Но тут раздался сухой и резкий голос Бандри:
— И то правда! Здесь есть над чем подумать!
— Смелей, Бандри! Еще рано рвать на себе волосы.
— Смелость здесь ни при чем — мне ее не занимать. И башка у меня, слава Богу, покамест на
