отсюда.
— Пустое. Чего стоит клятва этого малого? В чем может он поклясться? В предположении, в подозрении вроде тех, которые занимают и вас? На основании такого предположения эти Шеньеры тем или иным способом убили бы вас. А вы настолько мягкосердечны, что считаете необходимым оправдать их, даже если для этого придется поставить под сомнение доброе имя вашей матушки.
— Вам известна причина, которая могла бы побудить мою матушку бежать из Шавере после смерти Бертрана и скрываться в Англии?
Возможно Пюизе и понял, что вопрос был чисто риторический, но отнюдь не по этой причине он не оставил его без ответа.
— Боже мой! Разве не ясно? Чтобы увезти вас подальше от той самой мстительности, которая преследовала вас, едва вы стали наследником Этьена де Шеньера.
Удивленный Кантэн уставился на Пюизе.
— Вы полагаете?
— Не полагаю, а знаю. Вам следовало бы помнить, что, как я вам говорил, в то время я служил в анжерском гарнизоне и был близко знаком с Ледигьерами. Именно поэтому, Кантэн, я при первой же нашей встрече проявил к вам глубокий интерес. Именно поэтому я так хотел подружиться с вами или, по крайней мере, быть вам другом. А теперь слушайте.
Пюизе отвернулся и, меряя длинными медленными шагами комнату, начал рассказ.
— Старик Ледигьер служил управляющим у маркизов Шавере. Он был честолюбивым негодяем, который пожертвовал дочерью для удовлетворения своих суетных интересов. Семидесятилетнему Бертрану де Шеньеру, страдавшему ревматизмом и подагрой, в последней вспышке сластолюбия, которое он никогда не умел сдерживать, приглянулась ваша матушка. Ее хитрый, бдительный родитель понял, что ему предоставляется возможность сделать ее знатной дамой. Он взялся за дело с такой дьявольской ловкостью, что вскоре к негодованию своего семейства старый Бертран женился на девушке.
Кантэн сидел на стуле и, опершись локтями о колени и поддерживая рукой подбородок, внимательно слушал. От него не укрылась пронзительная горечь в словах и тоне Пюизе, словно собственный рассказ не оставлял графа равнодушным.
— По причине плохого здоровья Этьена Гастон де Шеньер, племянник Бертрана, уже давно считал себя наследником маркиза. Его брат Клод, отец Жермены де Шеньер, в самую последнюю минуту попытался расстроить свадьбу. Но несмотря на старческое слабоумие Бертран был не тем человеком, который позволял себе перечить; кроме того при нем почти всегда находился старый дьявол Ледигьер, направлявший все его действия.
Потом Гастон, отец Армана и Констана, никогда не упускал случая унизить и оскорбить молодую маркизу. Он ясно давал ей понять, что ее ждет, когда он станет маркизом де Шавере и главой семьи. Учитывая возраст и хвори Бертрана, он был уверен, что этот союз не даст отпрыска, который мог бы встать на его пути к наследству. Когда через семь лет ваше появление на свет разрушило его планы, вся округа звенела от обуявшего его гнева. Он в ярости отправился в суд и потребовал, чтобы младенца объявили незаконнорожденным. Судьи признались, что они не в силах вмешаться. Тогда Гастон подал прошение королю. Результат был тот же. Вне себя от такого отпора, он на каждом шагу объявлял, что сам восстановит справедливость, в которой ему было отказано.
До сих я говорил о том, чему сам был свидетелем. Об остальном могу говорить на основании того, о чем узнал позднее. Мой полк был послан на Антильские острова, и я отправился вместе с ним. Не нужно обладать богатым воображением, чтоб представить себе, какие тяжелые времена наступили вскоре для вашей матушки. Все это длилось четыре года. Затем Бертран умер, и она лишилась последней защиты, старик Ледигьер тоже был в могиле. Ужас перед тем, что могут сделать Гастон и его сыновья, Арман и Констан, тогда уже подростки, окончательно сломил ее дух и она решила увезти вас подальше от них и спрятаться.
Пюизе остановился и немного помолчал, прежде чем закончить рассказ.
— Их отношение к вам после смерти Этьена доказывает, что злоба, которая заставила ее бежать, по-прежнему жива в доме Шеньеров.
Наступило молчание. Пюизе вновь машинально заходил по комнате. Его лицо было задумчиво, голова склонилась на грудь, словно он вглядывался в оживленное им прошлое. Наконец Кантэн заговорил.
— Вы удивительно хорошо осведомлены.
— Так уж вышло.
— И все же в вашем рассказе есть пропуски.
— Естественно.
— Хотите послушать, чем их заполняет мое воображение?
Граф повернулся и пристально посмотрел Кантэну в глаза, затем легким движением руки предложил ему продолжать.
— Когда в те первые бездетные годы замужества маркизе, моей матушке, дали понять, что ее ждет, когда она овдовеет, а это должно было случиться в самом недалеком будущем, она могла решить, что единственный способ защититься от их злобы и не дать себя вышвырнуть вон — это завести ребенка. Она вполне могла предположить, что как мать следующего после Этьена наследника, следующего маркиза, даже овдовев, она будет в безопасности.
В утверждении Кантэна звучали вопросительные ноты, он помедлил, словно ожидая ответа, и взглянул на Пюизе. Но ответа не последовало, и он продолжал:
— Не трудно предположить, что у нее был возлюбленный одних с ней лет, возможно, даже тот, с кем ее разлучило проклятое честолюбие ее отца. Вы не согласны?
— Продолжайте, продолжайте, — отрывисто попросил Пюизе.
— Родился ребенок. Сын, которого так страстно желали. Но события, последовавшие сразу за его рождением показали, как жестоко она ошиблась в расчетах. Итак, как в мне говорили, после смерти Бертрана де Шеньера она осталась совершенно беззащитной и была вынуждена все бросить ради спасения ребенка от злобы Шеньеров, обмануть которых оказалось не так просто, как она полагала.
Кантэн замолк и внимательно посмотрел на Пюизе. Пока молодой человек говорил, граф не шелохнулся.
— Не кажется ли вам, сударь, что все могло случиться именно так? — спросил Кантэн.
— Я... я думаю, нечто подобное могло случиться, — впервые за время знакомства с этим самоуверенным человеком Кантэн заметил в нем признаки нерешительности.
Кантэн подался вперед, и его следующий вопрос прозвучал резко, как удар хлыста.
— Вы знаете, что так оно и было?
Смертельная бледность постепенно залила изможденное лицо графа.
— Да. Знаю, — ответил он.
Кантэн поднялся со стула: они долго в молчании смотрели друг на друга, и во взгляде каждого из них светилось чувство, близкое к ужасу. В этот миг Кантэн разгадал тайну неуловимого сходства Пюизе с тем, кого он когда-то видел. Теперь он твердо знал, что видел это лицо в своем собственном зеркале.
— Вы, конечно, хотите сказать, что вы — мой отец, — он сам удивился странной хрипоте своего голоса.
Лицо Пюизе исказилось, будто его ударили. Он шумно вздохнул и сжал руки.
— О, Господи! — но самообладание тут же вернулось к нему. — Отрицать бесполезно, — признался он, опустив голову.
— Ваше признание многое объясняет, — спокойно заметил Кантэн, — только уверенность в том, что я сын Бертрана де Шеньера, не позволила мне заподозрить это раньше.
И тут стекла в окнах библиотеки дрогнули от мощного ружейного залпа.
— Что это было? — вскрикнул Кантэн.
— Конец последнего претендента, стоявшего между вами и наследством Этьена де Шавере. — Пюизе был страшен в своей невозмутимости.
— Боже мой! — в глазах Кантэна застыл ужас. — Именно поэтому вы и приказали его расстрелять? Да или нет?
