— Да, возможно. Но в этом мире защитный механизм-костюм уже был не нужен. Воздух здесь чистый.
— Ты должен понять, — сказал Юргенс. — Что когда он попал сюда, он мог уже не иметь возможности отсоединиться от костюма. Он мог быть просто биологически сращен с машиной и бежать от нее уже не мог. Вполне вероятно, что это его не слишком беспокоило. Он должен был уже давно привыкнуть к такой жизни. А такая машина давала человеку заметные преимущества. И в таком месте, как эта планета, тоже…
— Да, — согласился Лансинг. — Тоже.
— Он попал в беду. Несмотря на все свое высокомерие, он попал здесь в беду. В последний для себя раз.
Лансинг посмотрел на робота.
— Кажется, ты считаешь, что все люди — самоуверенные, что это отличительная черта человеческой расы.
— Не все, — сказал Юргенс. — Некоторая горечь должна быть тебе понятна. Когда нас бросили, словно…
— И ты растравлял свою горечь все эти годы?
— Я не растравлял, — сказал Юргенс.
Некоторое время они молчали, потом робот сказал:
— Ты не самоуверенный. И никогда не был им. Пастор — тот был, и Бригадир. И Сандра — по своему — конечно, тоже самоуверенная.
— Я знаю, — сказал Лансинг. — Я понимаю, и надеюсь, что ты их простишь.
— Ты и Мэри, — сказал Юргенс. — Я пожертвую жизнью ради тебя и Мэри.
— Но ты не захотел рассказывать Мэри о себе. Ты отказался.
— Она бы стала меня жалеть, — объяснил Юргенс. — Я бы не выдержал этой жалости. Ты меня никогда не жалел.
— Верно, — согласился Лансинг.
— Эдвард, забудем про самоуверенность. Пора идти дальше.
— Ты впереди, я следом, — сказал Лансинг. — У нас нет лишнего времени. Мне не нравится, что мы оставили Мэри. Всю дорогу мне хочется повернуть назад.
— Еще три дня. Или немного больше. И мы вернемся. С ней все будет в порядке. Найдем ее целой и невредимой. Четыре дня — больше мы себе не позволим.
По дороге они не нашли и намека на подходящее для костра топливо. И в ту ночь им пришлось впервые ночевать без костра. Местность была абсолютно пустынная.
По-своему ночь была прекрасна. Пустынные пески, серебряный холодный диск луны, а за краями ореола ее блеска, уже ничем не затмеваемые, яростно сияли крупные осенние звезды.
Лансинг почувствовал, как пропитывает его жестокая красота этой ночи. Один раз ему показалось, что он слышит далекий вой. Он доносился с юга и напоминал тоскливый плач того громадного одинокого зверя, который пугал их в городе, а потом в дороге. Он прислушался, но вой не повторился.
— Ты что-нибудь слышал? — спросил он робота.
Юргенс ничего не слышал.
Робот разбудил Лансинга задолго до рассвета. Луна висела над самым западным горизонтом, звезды на востоке тускнели.
— Поешь чего-нибудь, — сказал Юргенс. — И отправимся.
— Ничего не хочу, — отказался Лансинг. — Немного воды — и все. Поем позже, на ходу.
Поначалу идти было легко, но ближе к полудню начали попадаться дюны. Сначала маленькие, они постепенно становились все выше. Они оказались в мире бледно-голубого неба и движущихся желтых песков, и местность впереди постепенно становилась все более холмистой, уходя вверх. Вскоре им начало казаться, что они карабкаются прямо в голубое небо. Полоска неба над северным горизонтом приобрела более темный оттенок — от синего наверху до почти черного ниже.
С севера же донеслось слабое громыхание, и по мере того как они пробивали себе путь среди коварных дюн громыхание становилось громче.
Юргенс остановился на верхушке одной особенно высокой дюны, поджидая Лансинга. Тяжело дыша, Лансинг остановился рядом с роботом.
— Похоже на гром, — сказал Юргенс. — Кажется, надвигается буря.
— Судя по цвету неба — именно так, — сказал Лансинг. — Но на тучу это не похоже… Должны клубиться тучи, а тут — совершенно прямая полоска.
— Мне еще раньше показалось, что я заметил вспышку молнии, — сказал Юргенс. — Не саму вспышку, а как бы ее отблеск на небе.
— Тепловая молния, — объяснил Лансинг. — Отражение самого разряда в слое облаков.
— Пошли. Я скажу, когда устану, — сказал Лансинг в ответ на вопрос Юргенса: — Ты готов? Или еще немного отдохнем? Еще немного и будет ясно, что это такое.
К середине дня громадная черная туча поднялась довольно высоко над северным горизонтом. Местами она казалась черно-фиолетовой и в целом представляла собой пугающий феномен.
Казалось, туча замерла неподвижно — никаких клубящихся, выбрасываемых вперед грозовых облаков, хотя иногда Лансингу казалось, что вдоль черной стены происходит какое-то направленное вниз движение, словно прозрачная пленка, как бы вода, сбегает по оконному стеклу во время летнего дождя. Что-то ужасное таилось в самом внешнем виде этой тучи, какое-то внутреннее разрушающее свойство. Хотя кроме вспышек молнии никакой физической опасности не наблюдалось. Рокот громовых раскатов теперь не прекращался ни на минуту.
— Весьма необычно, — сказал Юргенс. — Я ничего подобного не встречал раньше.
— Хаос? — предположил Лансинг. Спросив об этом, он вспомнил тот хаос, или ощущение хаоса (потому что он теперь сомневался в том, что на самом деле что-то видел), которое испытал, стоя на вершине звездного холма, над Вселенной. Ничего сходного в тех ощущениях и в том, что он видел сейчас перед собой, Лансинг не мог найти.
— Возможно, — сказал Юргенс. — Но я спрошу тогда: что есть хаос?
Лансинг промолчал.
Они продолжали карабкаться. Подъемы становились заметно круче. Они преодолели несколько особо высоких дюн и увидели, что впереди горизонт вправо и влево от них начинает выгибаться, уходя вверх в небо, словно они карабкались по огромной лунообразной дюне, края которой вторгались в черноту неба.
Потом они достигли вершины гребня, по которому все это время взбирались. Лансинг в изнеможении опустился на песок, прислонившись к большому камню. Камню? — спросил он вдруг себя. Откуда здесь такой камень, если здесь не было ничего крупнее песчинки? Удивленный, он с трудом встал и обернулся. Действительно, это был валун, и не один, а целая куча. Словно кто-то, века тому назад, аккуратно сложил их на песке.
Юргенс стоял на вершине дюны, широко расставив ноги, глубоко воткнув костыль в песок для устойчивости.
Впереди песчаная поверхность круто уходила вниз, пока склон этот не достигал дна громадной тучи, нависшей над ними.
Глядя непосредственно на эту тучу, Лансинг понял, что это не грозовая туча, хотя он не мог определить, что же это такое на самом деле. Это была титаническая стена абсолютной черноты, поднимавшейся от песчаного склона высоко в небо, так что ему пришлось задирать голову, чтобы увидеть ее верхний край.
На фоне черноты продолжали сверкать разряды молний, гремели раскаты. Стена теперь казалась Лансингу чудовищной, плотной, с верхнего края которой лился сплошной поток черноты. Это была не жидкость, а что-то совершенно невообразимое и непонятное. Поток был настолько плотен и однообразен в падении, что самого падения даже не было, собственно, видно, а создавалось гипнотизирующее чувство такового. Глядя на этот черный водопад, вернее, темнопад, Лансинг понял, что слышны не только раскаты
