каждая горазда… Наверное, так. А как ещё объяснить?
Да, юный Глеб. Всё равно – пусть ему не грозят обрастание гадким мужиковским мехом, пузцо и заплывшая жиром ряшка! Пусть он останется таким, как сейчас, и даже лучше, милый человек! Я не раз наблюдала, как он метает в машину фляги с молоком: хвать за две ручки, рывок, бамс. И фляга уже в кузове. Я как-то примерилась – и эту самую флягу даже на пять сантиметров от земли еле оторвала. Её доярки вдвоём волоком обычно таскают. А парень легко так кидает. Всё-таки до чего же на пользу физический труд! Только бы Глеб не надорвался.
В Adidas-е из фирменного магазина он выглядел стильно – как спортсмен на отдыхе. Хотя, мне кажется, Глеб даже не догадался, что это не подделка. Потому что неподделок он, скорее всего, никогда не видел. И поэтому не знал, что к ним нужно относиться по крайней мере с должным почтением. В его мире дешёвых вещевых рынков подобное никогда не продавалось. И никому не было нужно.
Кстати, а зачем ему вся эта лицензия? Глеб в своих китайских штанах и быстро скатавшейся куртке «Сделано в Хрен-знает – гдееве» выглядел неплохо. К тому же в деревне наверняка костюмчик не оценят. Но это было важно в первую очередь для меня – если уж благодарить, так только самым лучшим. Adidas показался мне соответствующим этому.
Пока Глеб косноязычно меня благодарил, я вела сама с собой философский спор на тему правильного отношения к нелицензионным товарам и имитациям. Недолго. Я-пофигистка быстро победила себя – дамочку из общества потребителей. Правда – мне стало как-то тоже всё равно.
Ого! Я менялась. А раньше заставь меня купить что-нибудь неопределённое – нельзя! Боялась, что засмеют. Многое в моей жизни зависело от реакции окружающих. А теперь что же? Я окончательно свободная личность? Я даже вне модных тенденций и буржуазных ценностей? А кто к ним так стремился когда-то? Кто боялся отстать от общего модного потока? Удивляла я себя, удивляла…
Поэтому роскошные кроссовки всё той же фирмы я презентовала Глебу уже с меньшим пафосом. Хоть и хорошие кроссовки были, качественные. Та вещь, которую подделать трудно. Да и грех. Потому что обувь – это святое.
Это, в смысле, про кроссовки, кажется, даже Глеб понял.
Он не стал проситься меня поцеловать, только как-то так сморщился, схватил мою руку, отпустил и пробормотал «Спасибо».
Я не умею целоваться с подругами, с просто людьми – в знак приветствия или прощания. Даже с мамой и папой не люблю. А почему-то только с мужчинами и животными. Мама и папа – свои, моя любовь к ним не имеет сексуального подтекста. С мужчинами понятно. А животные: кошка моя старая, собаки – такие хорошие, ну вот взять и расцеловать их, да и только! Может, и странная я личность, но всё же вот так…
А Глеб – не домашнее животное, не любимый мужчина, а просто человек. Наверное, уже друг. А значит, и так поймёт. Без обязательной поцелуйной программы.
– Пойдём утром за грибами. – предложил он. – Тепло было, дождь шёл. Опята все таскают. А я знаю места, там никого не бывает.
– Пойдём!
Я очень любила собирать грибы. Очень. Но завтра.
А сейчас меня ждало небо.
Глеб обошёл ферму – никого не было. Коров, которых всё ещё на полдня выгоняли пастись на последнюю траву, уже загнали и даже подоили, доярки срулили по домам, дядя Коля тоже где-то тусовался. Я и ему, кстати, подарочек привезла, надо бы отдать, когда он появится.
Чего я заволновалась, чего сердце-то забилось, как будто я первый раз, как будто над Москвой с риском для жизни не летала? Сама не знаю чего, но с первого раза я даже обернуться не смогла – слабо, видно, о землю грянулась. Надо с забора, а не в щадящем режиме, прямо с тропинки.
Залезла на забор. Глеб наблюдал издали.
Ноги дрожали. Почему не получилось? А вдруг всё – лавочка закрылась? Программа завершена? Или это была demo-версия. И теперь она закончилась – и я, не найдя нужного пароля, то есть правильного применения своему новому состоянию, вылетаю из программы?
Ну зачем так надо мной издеваться?
И почему страшно падать? Да, биться о землю больно – но это ведь краткий миг, а затем сладчайшие минуты и часы полёта! Всё, вот я сейчас… Нет – сейчас. Ну! Ноги не хотели отрываться от толстой жердины, на которой я балансировала. Прыжок! Вперёд! В смысле – вниз! Только шаг. Ну!!!
Это Глеб мешает. Он смотрит. А, наверное, за этим процессом нельзя наблюдать. Хотя когда-то я у него на глазах оборачивалась – и ничего. Но всё равно…
– Глеб, отвернись!
Отвернулся. Нет. Боюсь. Блин…
Да и зачем оно мне надо? Живут же люди без этого? Вон Глеб – и тот не летает. А я куда?..
Настойчивость и упорство в достижении цели – вот чего я лишена! А люди, которые умеют сделать над собой усилие – горы сворачивают! Кривоногие фигуристки, безголосые певицы, некрасивые фотомодели, неталантливые артистки – но упорные, уверенные, способные сказать себе «Делай!». За ними победа.
Нет, за мной тоже. Давай, жопа-Новый год, ну! Оглянись на своё бездарное прошлое! Ты никогда не могла заставить себя сделать что-то. Да. Ты никогда и ничего не могла. Оставайся, квашня, такой и дальше.
Стыд всегда меня бодрил. И я сверзлась-таки с забора.
И, конечно, обернулась, и, конечно, полетела.
Как я демонически хохотала, поднимаясь над землёй! Глупый Глеб думал, что это я от радости – и кричал мне что-то бодрое, дурачок, махал даже, подпрыгивая. А я ржала, как злая лошадь – и думала о десятилетиях профуканной, вялой и позорной жизни. Не вернуть, теперь ничего не вернуть. Мне бы тогда решимости, мне бы тогда уверенности, мне бы ума! Со мной бы считались, меня бы уважали, меня бы ценили, меня бы не бросили. И в карьере – да то же самое и в карьере! Вдруг бы с решимостью и умением перешагнуть через себя и других я была бы весьма успешна и богата?
Эх, а теперь я здесь – и больше тут никого! Никого! Разве что стая ворон прошла низом. Ишь, наяривают. Боятся. Да, я крупный хищник, кыш!
Тихо двигалась река – тёмная, мелкая, с зелёно-бурой ряской у берега. Она несла кораблики-листья, порывы ветра подсыпали с деревьев новых – жёлтых, красных, зеленоватых. Я летела вдоль реки, обгоняя течение. Кажется, кто-то шарахнулся в кустах – грибники? Срочно вверх. И сюда, над деревьями. Повыше, повыше! Не надо меня видеть. Меня не бывает. Это мираж, ребята. Проделки лешего.
А леса здесь много. Но много и открытых пространств. Летишь, летишь – и бац! Поле. Машина обязательно едет. Назад.
Так я играла в прятки до сумерек. Нагнетала и сжигала адреналин.
Сумерки. Сколько манящего и пугающего таят они, как обманывают, посылая вдруг откуда-то далёкие голоса, которые, кажется, непременно сообщат что-то значимое. Как заставляют вглядываться в сгущающуюся мглу, убеждая принимать одно за другое, а то и вовсе видеть нечто несуществующее…
Я летела над совершенно тёмным уже лесом. В серо-синем небе зажигались первые звёзды. Чёрные тучи, утопившие солнце, столпились на западном краю горизонта. Это из-за них так рано опустились сумерки, которые нагнали тревоги в моё счастливое сердце. Что-то где-то случилось? – думалось мне. С кем? С родителями? Надо им позвонить. Ах да, телефон на ферме не берёт – ну да я буду брать его с собой в небо, подключу bluetooth, буду вешать на ухо hands free-гарнитуру – и порядок.
С Глебом что-то? Тоже телефон пригодится – с неба ему буду звонить. Но сейчас скорее – туда! На ферму.
Ничего на этой ферме страшного не оказалось – правда, хорошо, что я догадалась на подлёте сбавить скорость, а потому, увидев дядю Колю, тут же развернулась, села на кривую берёзу и дождалась, пока он уйдёт. Эх, опять он остался неоподароченным. Но ничего, одарю – тайна важнее.
Глеб появился у загородки, я вылетела. Ба-бах. И вот я снова трансформировалась в женщину.
Оделась, прибежала к Глебу в каморку. Попросила съездить на дорогу, позвонить. Он вывел Бека, накинул уздечку, бросил ему на спину телогрейку вместо седла – так быстрее, сказал. Взгромоздился на своего коня, втянул меня, и мы поехали. Конь ужасно подскакивал, как будто издевался, я билась костями задницы о его кости – никакая телогрейка не помогала. И стряслась бы Бекеше под ноги, это точно, но Глеб очень крепко держал меня одной рукой за талию. Я молчала и терпела. Даже ничего не говорила – потому что наверняка бы получилось: па-а-а – ч-и-и-и-м-у-у-у та-а-а-к не-е-е-у-у-у-д-о-о-о-б- на-а-а? Но тут Бек прибавил скорости – и стало гораздо легче. Я только старательно сжимала ногами его бока. Но смогла несколько раз обернуться к Глебу и улыбнуться.
По дороге к шоссе шли какие-то ребята. Они замахали Глебу, закричали. Обернувшись, он крикнул им в ответ.
Мы промчались ещё метров сто, я посмотрела на экран телефона – приём был, и весьма устойчивый.
Я позвонила. С родителями оказалось всё нормально. Да и тревога пропала. Была и нету. Мягкая сине-чёрная темнота накрыла нас. Только на шоссе были видны редкие огни проезжающих машин, красный кружок фонаря на какой-то вышке. Да далёкие окна Ключей.
Можно было двигаться обратно. Но мы почему-то медлили. Сошли только с шоссе и стояли теперь на дороге, ведущей к деревне. Бекеша отыскал какую-то вкусную траву и грыз её так, что даже у меня слюнки побежали от желания тоже откусывать траву от земли и с упоением её хрумкать.
Но упасть на четыре конечности и на глазах у тинейджера превратиться в лошадь я не решилась, а потому просто села на обочину. И стала глядеть в скопление весело подмигивающих звёзд.
Глеб сел рядом, в сантиметрах двадцати от меня. Я не смотрела на него, но чувствовала – а потому тут же вспомнила, всем телом и какой-то своей иной, неразумной частью, как всегда чувствовала его тогда, когда жила у него. Я просыпалась ночью – от боли или просто от общей тревожности, ещё не понимая, что происходит, ощущала, что Глеб здесь, спит на своей раскладушке, что он, если надо, все проблемы на хрен разгонит, что всё хорошо и не страшно. И мне становилось настолько спокойно и счастливо, что я тут же засыпала, довольная. Он об этом, я надеюсь, не догадывался.
Так было и сейчас. Глеб всего лишь просто сидел, не касаясь меня – а мне казалось, что я спряталась к нему в карман, и потому все катаклизмы пройдут мимо. И мне всегда будет хорошо и спокойно. От Глебки пахло спортивным магазином – это костюмом. Дымом – я помню, Глеб жёг мусор у фермы. И свежей кожей. Не потной, не набузованной жидкостью после бритья и прочим парфюмом. Просто свежей мужской молодостью. Замечательно так
