Их шествие замыкал маленький отряд из пяти человек на ненавьюченных резвых конях.
Увидев этот арьергард, Джон вымолвил:
— Смотрите! Вот с этими молодцами нам придется столкнуться раньше, чем с другими! Они прикрывают тыл отряда, будут разъезжать туда и сюда, и я не я буду, если мы не уничтожим их в ближайшем будущем!
Луна опять скрылась среди набежавших туч, пошел снег, и все стихло. Только издали доносился по временам свирепый вой: это волки справляли тризну, погребая последних сиу…
Глава VIII. По следам
Еще раз дерзкая весна попыталась атаковать ведьму-зиму, дохнула теплом, брызнула светлым весенним дождем на покрытые снегами поля и дремлющие леса.
Но зима не сдавалась: собрав свои последние силы, она призвала к себе на помощь бури и навстречу весне послала черные тучи, разразившиеся метелями. Весна опять спряталась в свое убежище на теплом юге, а зима осталась торжествовать победу и как будто торопилась похоронить жизнь, укутывал землю белым саваном.
Этот снег был так глубок, что передвижение на лошадях оказалось чрезвычайно затруднительным, и уходивший к северу остаток погубленного Яллой и Миннеагой племени сиу мог продвигаться в день всего лишь на тридцать или сорок миль, а канадская граница была еще так далека…
Шестеро охотников, пустившихся преследовать сиу, упорно шли по пятам, отставая всего на несколько часов пути и притом никогда не сбиваясь с дороги.
Правда, находить следы, оставляемые беглецами, было не особенно трудно: в одном месте лежал труп павшего от бескормицы и утомления мустанга, в другом — валялся домашний хлам, выброшенный из- за невозможности увезти его. Здесь в свежем снегу пролегала дорога, выбитая копытами лошадей сиу, а там преследователи натыкались на еще теплую золу костров, у которых беглецы провели ночь.
Но когда не было никаких следов, когда, казалось, беглецы могли свернуть в сторону и пути их и преследователей грозили навсегда разойтись, вперед выступал Джон Максим и вел своих спутников, не колеблясь, не задумываясь, приводя их к такому месту, где они сейчас же открывали близость индейцев.
Это граничило с чудом, это казалось сверхъестественным и не поддавалось никакому объяснению. Когда Джордж Девандейл, заинтересовавшись феноменом, допрашивал по этому поводу Джона, он получал один ответ:
— Я весь нахожусь во власти одной идеи, одного стремления, и это — месть Миннеаге! Я не могу думать ни о чем другом. Я и во сне думаю об окончательной встрече с Миннеагой, о сведении последнего счета. Я или она. Она или я. Для нас двоих места на земле мало…
И вот, сам не знаю как именно, но я всегда знаю, я чувствую, куда нам надо идти. Не спрашивайте, не допытывайтесь больше! Я ничего больше не знаю сам!
Оставалось удовлетвориться объяснением, что Джон Максим обладал каким-то особым, своеобразным даром ясновидения; но едва ли этот дар был даром Небес, потому что речь шла о кровавой мести, о доведении до конца дела истребления расы сиу, а не о заповеданном Небом деле примирения и прощения…
В общем, путь преследователей был столь же трудным и полным лишений, как и путь преследуемых, и много раз охотники останавливались только потому, что окончательно выбивались из сил и буквально не могли больше двинуться без риска погибнуть.
Но все терпели и переносили монотонность скитаний по следам сиу, не ропща, за исключением маньяка-англичанина, который с каждым днем становился все более и более невыносимым.
Не видя нигде бизонов, он поминутно высказывал грубое недовольство действиями Сэнди Гука, раздражался, записывал в своей записной книжке штрафы, угрожал Сэнди Гуку привлечением к судебной ответственности с возложением на бывшего бандита всех судебных издержек.
В то же время каждое утро и каждый вечер в определенное время лорд требовал, не обращая никакого внимания на обстоятельства, чтобы Сэнди Гук давал ему урок бокса.
Они дрались и при разгулявшейся метели, под облипавшими их тела хлопьями мокрого снега, и под проливным весенним дождем. Они дрались и при свете костра, и когда весеннее солнце заливало радостными лучами снеговые равнины.
Они махали кулаками и тогда, когда отряд преследователей почти вплотную подходил к убегающим индейцам, и тогда, когда все следы сиу терялись и охотниками овладевала смутная тревога, боязнь разминуться с врагами или попасть в ловушку.
Лорд Уилмор не желал отказываться от своих диких привычек ни тогда, когда случайно под пули охотников подворачивалась какая-нибудь дичь, позволявшая всем насытиться, ни тогда, когда из-за истощения припасов преследователи оказывались в невыносимом, отчаянном положении людей, осужденных на голодную смерть.
Все это действовало на нервы, раздражало, сводило с ума. На что был долготерпелив Сэнди Гук, получавший за каждый урок, то есть за каждую потасовку, известную сумму из бездонных карманов Уилмора, но в конце концов и его терпение истощилось: он сделался угрюмым, обращался с лордом Бог знает как грубо и вызывающе, даже грозил как-нибудь разделаться с ним.
Джорджу Девандейлу, самому образованному человеку из всей компании, приходилось употреблять все свои усилия, чтобы помешать катастрофе. Он терпеливо пытался объяснить, что англичанин явно сошел с ума и абсолютно невменяем.
— Он сошел с ума, говорите вы, мистер Девандейл? — сердито отзывался Сэнди Гук. — Хорошо! Если только был у него ум когда-нибудь, в чем я теперь сильно сомневаюсь! Но почему же он не колотится головой об стенку, а все норовит мне мою собственную голову своими кулаками расколотить?! Хорошее помешательство, нечего сказать!
И кроме того, ведь он действительно теперь сделался обузой для всех нас. Ему хочется драться, а мы ради этого иной раз дичь пропускаем. Мне хочется поспать, отдохнуть, а он лезет, кулаками сучит!
Может, вы скажете, что ведь он мне платит?
Да будь они прокляты, его гинеи, хотя они и вычеканены из чистого полновесного золота! Из-за него мы можем попасть в беду, из которой не выкрутишься! Не будь его, возможно, мы уже могли бы предпринять что-нибудь по отношению к Миннеаге, а из-за него того и гляди упустим охотницу за скальпами. Нет, я посмотрю, погляжу, да и пущу ко всем чертям этого титулованного боксера!
Что ему нужно, дьяволу этому?
Ну, мы, грубые, необразованные, полудикие люди, ведем полоумную жизнь, слоняясь по пустыням среди тысячи опасностей. Это наше ремесло, это наш кусок хлеба. Мы ведь тоже своего рода «последние сиу», как и они, осужденные на скорое вымирание, потому что мир перерождается, и скоро нам места на белом свете не будет, ведь мы просто немыслимы в иной обстановке! Но он-то, он — наследственный пэр Англии, обладатель колоссального состояния, образованный человек! Что его тянет сюда? Что его заставляет лезть туда, куда его голова не пролезает?!
Лорд Уилмор замечал изменение настроения Сэнди Гука, но находил очень остроумное объяснение, как нельзя более соответствующее его мании.
— Вы, Сэнди, — твердил он высокомерно, — вы начинаете развращаться! На вас повлияла близость этих разбойников больших дорог, этих бесчестных людей, с которыми вы теперь столь сблизились вопреки моим предостережениям. Берегитесь, Сэнди! Дружба с этими недостойными людьми доведет вас до виселицы! И я считаю, что наиболее вредным влиянием на вас пользуется этот мистер Девандейл, этот, несомненно, бежавший из какой-нибудь тюрьмы каторжник!
— Не вздумайте в лицо Девандейлу сказать что-либо подобное, милорд! — возражал бандит.
— Это почему?
— Потому что мистер Девандейл, во-первых, сам офицер американской армии, а во-вторых, он — сын знаменитого солдата, имя которого отмечено историей Дальнего Запада!
