он всегда был оптимистом.
Похоже, что так думала не только я, но и Троль, который счел, что у эльфа всего лишь горе личного характера, и попросту налил ему полный бокал. Даже не вина – своей фирменной настойки. Знаю я ее, пробовала. Через полминуты после употребления голова была ясной, как стеклышко, но пройтись по ровной доске пола, не шатаясь, как во время качки в шторм, я оказалась не в состоянии.
– Выпей, что ли? – басовито прогудел Троль, подталкивая бокал к Тиру.
Эльф поблагодарил кивком – и махом выпил, словно воду.
Я думала, от удивления у меня глаза на лоб вылезут. Впрочем, не у меня одной. Троль тоже сидел с разинутым ртом – до этого момента проделать такой фокус мог только он один, больше никому не удавалось. А Тираэль даже не закашлялся – лишь довольно захрустел крепеньким маринованным огурчиком, сразу перестав напоминать эльфийского вельможу.
– Тир, ты крайнов красненьких когда в последний раз видел? – сменил тему Джерайн. – Ну так вот, крайне, даже крайне-крайне советую найти время на них полюбоваться.
– Все, ребят, я с вами больше не пью. По крайней мере сегодня, – объявила я, поднимаясь из-за стола и не давая Тираэлю времени ответить д'эссайну очередной колкостью. – Троль, огромное спасибо за все, я к тебе еще вечерком с Эрин непременно загляну.
– Уж лучше я к вам, – довольно прогудел тот, тоже вставая и сердечно меня обнимая. – Кстати, ты очень вовремя вернулась – вечером-то праздник урожая будет, я со своей петь буду, костры и все такое. Придешь тогда? Я тебе своей фирменной налью.
– Непременно приду. – Я подхватила рюкзак и направилась к двери, задерживаясь у стойки, чтобы положить на полированную столешницу несколько золотых и серебряных монет. – Троль, и прошу – пристрой Джера у себя, а? Крупеничка-то его вряд ли на постой возьмет, сам знаешь.
– Да уж, баба она суровая, ничего не скажешь, – хохотнул он мне вслед, а я уже пинком распахивала дверь постоялого двора, выходя на улицу.
Хорошо все-таки. Еще было прохладно – утро только-только занялось, еще даже не рассвело толком, но небо на востоке уже окрасилось в малиново-розовые оттенки. Еще немного – и взойдет солнце. А я просто стояла на крыльце и любовалась этим великолепием. Сколько раз видела – все равно не перестаю восхищаться. Тираэль никогда не мог понять этой моей тяги к созерцанию неба на рассвете и закате, хоть он сам и эльф. У лесного народа такое любование – нормальное явление, даже своего рода философия, это эльфам прививают с детства, тогда как у сидхе нет ничего подобного. По крайней мере у тех, кто родился и вырос в Столице. Смотреть там не на что было, потому что вместо неба над головой – потолок гигантской пещерной залы, выстроенной еще Древними. Да, на этом подземном «небе» светящимися аметистами выложено нечто вроде карты созвездий, но этого недостаточно для философского созерцания.
В одиночестве я пробыла всего пару минут, а потом ко мне присоединился д'эссайн, вставший рядом со мной на крыльце. Он окинул долгим взглядом небосклон и рассвет – и лишь после этого приступил к внимательному рассматриванию деревни, вернее той улицы, на которой располагался постоялый двор «Троль гнет ель».
– В тебе философ пробудился или Троль и тебе своей особой настойки налил? – поинтересовалась я, глядя на лицо д'эссайна.
– Нет, философ как раз думает немного подремать. Во мне скорее пробудился математик. Или физик, я не уверен, – уточнил он с каменно-серьезным лицом.
Ой боже мой, какие же все на рассвете нервными и загадочными становятся…
Я легко сошла вниз по ступенькам, когда из-за угла конюшни, пристроенной к постоялому двору, выбежала девочка лет восьми-девяти с темными волосами, неряшливо заплетенными в две толстенькие короткие косички. Увидев меня, она на миг притормозила, а потом утреннюю тишину потряс абсолютно счастливый визг, и Эрин сорвалась с места, как выпущенная из лука стрела:
– Ма-а-а-ама-а-а-а!
Я едва успела сбросить рюкзак на дорогу и подхватить это радостно верещащее чудо на руки, закружив ее в воздухе.
– Привет, Мотылек. – Я прижала приемную дочку к себе, зарываясь лицом в кудряшки, выбившиеся из косичек, и счастливо вздохнула, чувствуя, как отпускает напряжение последних дней.
Вот оно, мое счастье, – цепляется за мои плечи, как утопающий за соломинку, и что-то тараторит на ухо. А ведь выросла-то как! В прошлый раз я поднимала ее на руки почти без труда.
– Ладно, Эрин, отпусти маму, а то ей тяжело. – Девочка послушно разжала объятия и соскользнула на дорогу, впрочем, почти сразу же обняв меня за талию. – Солнышко, не бойся, мама никуда не исчезнет. Правда-правда.
– Обещаешь? – Она подняла на меня ярко-зеленые глаза, такие же, как у отца, и серьезно нахмурила брови.
– Обещаю. – Я погладила ее по голове и обернулась к д'эссайну. – Эрин, познакомься с Джерайном, это мой друг. Джер, это Эрин, как ты уже понял, моя дочка.
– Понял, понял. – Джер тепло улыбнулся, будто бы с него свалилась какая-то ноша, затем вновь чуть нахмурился – но лоб его почти тут же разгладился. – Доброе утро, Эрин. И ласковое…
– Здрасьте… – Девочка с интересом подошла к Джерайну поближе и вдруг без лишних слов взяла его за руку, с интересом рассматривая запястье.
Я только улыбнулась самыми уголками губ – родная мать Эрин была магом, и очень неплохим. Не знаю, что конкретно досталось от нее девочке, но иллюзии она не просто ощущает – она смотрит сквозь них, как наймар какой-нибудь. Небось рассмотрела поначалу облачко маскирующего заклинания на руках Джера, и хорошо, если не спросит.
Эрин подняла на д'эссайна глаза, без малейшего страха смотря ему в лицо.
Точно спросит.
– А почему у вас пальцев так много? Я столько ни разу не видела…
Ну вот, я же говорила. Впрочем, на Джера такое заявление никакого видимого эффекта не произвело.
– Болел дядя в детстве много, вот и доболелся. Только ты это никому не рассказывай, хорошо? А то меня как инвалида всяк обидеть норовит… – Он вздохнул почти горестно, словно человек, уставший жаловаться на судьбу.
– Не скажу. – Эрин осторожно отпустила руку д'эссайна и жестом, явно подсмотренным у Крупенички, сочувственно похлопала его по предплечью – до плеча она еще не дотягивалась. – Вы только не расстраивайтесь, вас тут обижать никто не будет, правда-правда. А если к тете Крупеничке обратитесь, она и вылечить попробовать может… Наверное.
Я улыбнулась гораздо шире. Маленькая девочка искренне жалеет д'эссайна. Никогда не думала, что увижу такое собственными глазами.
– Эй, Мотылек. – Я присела, опираясь коленом на дорогу, и поманила девочку, жестом фокусника вытаскивая из-за ее маленького остроконечного ушка серебряную монетку-медальон на прочном шнурке. С одной стороны монетки было выгравировано эльфийской вязью имя Ayreen, а на другой – небольшая бабочка, крылышки которой были разрисованы завитушками. – Это тебе за хорошее поведение.
– Спасибо! – Девочка моментально надела медальончик на шею и крепко обняла меня, едва не опрокинув на дорогу. Похоже, сил у нее тоже прибавилось.
– Солнышко, не задуши маму, а? – попросила я, целуя дочку в раскрасневшуюся щеку и глядя на Джерайна, стоящего на пороге постоялого двора за спиной Эрин.
А тот, добродушно улыбаясь, уже ерошил волосы девочки, а затем – почесал ее за ушком, как котенка.
– Пожалуйста, не души так сильно свою маму. Она хорошая!
– Угу, ее задушишь, как же, – с неподдельным сожалением в голосе протянула девочка, но хватку все же ослабила и украдкой подмигнула мне. – Ее даже дядя Троль боится…
Я округлила глаза. Джер, похоже; едва сдерживался, чтобы не расхохотаться в голос.
– Хотя… – задумчиво продолжила девочка, машинально гладя разноцветные украшения на моих косичках, – он тетю Крупенчику боится еще сильнее… Мам, а ты надолго?
Ох, не хотела я сразу на этот вопрос отвечать, правда не хотела. Но придется.
