унтер-офицера Морбле.
— Взгляни-ка, папаша. Это не совсем Аркур, но похоже, правда? Если ты сейчас же не поднимешься, я отошлю ее Старику, чтобы обогатить его семейный альбом.
Допотопное чудовище смотрит на снимок и вскакивает.
— Ты бы это сделал, Сан-А?
— Даю слово!
— Ты бы действительно это сделал?
— Если это вызов, я тут же вышлю ее срочным письмом, — уверяю я его.
Он отбрасывает одеяло, поднимает свои окорока, чешет всей пятерней волосатые ягодицы.
— Ладно. Но ты мне за это заплатишь, Сан-А. Не сомневайся!
Глава 5
Дорогой он сердится. Время от времени он бормочет такие вещи, которые я предпочитаю не слышать. Солнце играет в прятки с пушистыми облаками; иногда оно прячется за ними, бросает луч паяльной лампы за горизонт и снова быстро исчезает в пышных кучевых облаках.
— Сегодня будет дождь, — предсказываю я, выискивая способ завязать разговор.
— Все, чего я хочу, это чтобы с неба падало Дерьмо! — отрубает Толстяк.
— Конечно, каждый любит свою стихию, — говорю я.
Мы достигаем маленького леска. Это березовый лес. Серебристые стволы берез кажутся выкрашенными гуашью. Берю внезапно оживает:
— Послушай, Сан-А, — говорит он, переходя на примирительный тон, отдай мне это фото!
— Дудки! А что же я преподнесу твоей жене к Новому году, если отдам его тебе сейчас?
Он зеленеет!
— Послушай, кореш, если когда-нибудь эта треклятая фотография окажется в руках у Берты, я отобью тебе позвонок за позвонком, пока ты не станешь похож на улитку!
Я регистрирую его угрозу и с серьезным видом киваю головой:
— О'кэй, бэби, я всегда мечтал иметь возможность называть тебя папой, сколь бы это не казалось неправдоподобным.
Обменявшись этими любезными репликами, мы подходим к лачуге Матье Матье.
Мне не надо бросать даже двух взглядов, чтобы понять, что ситуация со вчерашнего вечера не изменилась. С первого взгляда мне становится ясно, что садовника дома нет. Труп собачки совершенно застыл в крапиве, мокрой от росы. Увидев ее, Толстяк забывает всякую обиду и плачет.
— Какая милая маленькая зверушка! — хнычет крутой на расправу Берю. И откуда берутся такие вандалы” которые способны причинять собачкам зло? Если этому злодею она была больше не нужна, он мог отвести ее куда-нибудь на пекарню или сдать в общество охраны животных. Но проткнуть вилами — на такое способен только деревенщина.
— Кто тебе говорит, Толстяк, что это он ее убил?
— Объясни…
Я ввожу его в курс событий. Он внимает моему рассказу и даже забывает о фотографии.
— По-твоему, — тихо говорит Толстяк, — садовник что-то должен был видеть в тот день, когда пристрелили первого кандидата на выборы?
— Почему бы и нет? Ведь убийца ушел же. Через какой-нибудь выход?
— И, чтобы обеспечить свою безопасность, ему необходимо избавиться от этого опасного для него свидетеля. И вчера вечером он появился здесь. Смелая собачка начала на него наступать, и он ее наколол на вилы. А что потом?
— А что произошло потом, предстоит выяснить нам.
— Ты думаешь, что он убрал и хозяина?
— У меня такое предчувствие.
— Если он его прикончил, должен быть труп, не так ли?
— Он, возможно, его спрятал, чтобы выиграть время. А возможно, убил его здесь или увел его в какое-нибудь более укромное место.
— Более укромное место! — насмешливо замечает Толстяк, указывая на окрестности, лесок, полуразвалившийся дом и крапиву… — Послушай Сан-А, только в раю есть такое место.
Он прав, скопище грязи. Поскольку у меня нет времени играть в прятки, я решаю как можно быстрее добраться до Белькомба и направить полицейских на поиски садовника.
Узнав, что часть Полицейской элиты собралась в комиссариате супрефектуры и что мне предстоит командовать этой элитой, Толстяк вздыхает с облегчением. Ему отнюдь не неприятно быть верным помощником человека моего ранга. Если уже на то пошло, я убежден, что Претолстый будет здорово заноситься Перед ними! Горе подчиненным!
Должен согласиться, отбросив в сторону всю свою скромность, которая, однако, ох как велика! — что наше появление произвело соответствующее впечатление. Главный комиссар Конруж изображает полновластного владыку! Все к нему обращаются, толпятся вокруг него, усердно лижут, льстят, заискивают, разыскивают, лезут без мыла в одно место. Эта масса настолько хорошо вошла в роль, что можно поклясться: все так и есть на самом деле.
Толпа журналистов все более и более густеет. Это напоминает правительственные кризисы доброго старого времени. Вспышки фотоаппаратов сверкают вовсю. Конруж сменил костюм. Он облачился в серо- антрацитовые тона, ибо эти тона лучше всего запечатлеваются на черно-белом фоне газет. На нем очень светлый галстук, поскольку у него смуглая кожа. Знает свое дело, чертяка! Не хватает только подкрашенных губ! Во всяком случае, для придания им блеска он проводит по ним языком каждый раз, когда какой-нибудь пленочный пачкун готовится сделать снимок. Его голос более рассчитан, чем цены некоторых владельцев гостиниц. Его манера поведения благородна и аристократически надменна. Заметив нас, он делает едва заметный жест, одновременно покровительственный и непринужденно-развязный.
— О, Сан-Антонио со своим сенбернаром! Значит, вас действительно занимает это дело?
Я подмигиваю.
— Возможно, это не то слово, — отвечаю я, — но во всяком случае я здесь.
— Тебе удалось пролить свет на эту двойную задачу? — шутит он, довольный тем, что видит улыбки на лицах представителей прессы и слышит смешки в рядах легавых.
— Напротив, — говорю я смиренно-сладким голосом, — все, что мне удалось обнаружить, так это то, что загадка не двойная, а тройная.
И сразу же физиономия господина the principal (извините меня, если я иногда начинаю писать по- английски, это автоматически) уподобляется копилке, выполненной в стиле Регентства.
— Ах да?
— Как нельзя более “ах да”, Конруж. Садовник графа исчез, а его собачка заколота вилами!
Поставщики газетных “отделов происшествий” зашумели, довольные тем, что им подбросили лакомый кусок.
Я щелкаю пальцами.
— Я хотел бы ознакомиться с показаниями этого человека, — заявляю я. — Где они?
Конруж становится фиолетовым. Он чувствует, что теряет лицо, и его инстинкт самосохранения начинает трезвонить во всю мощь, словно колокольчик стюарда вагона-ресторана перед первым обслуживанием.
— Они подшиты в досье! — говорит он. — Ты думаешь, у меня есть время разыскивать его для тебя?
Тут уж, мои солнечные девочки, ваш милый Сан-А теряет терпение.
— Если у тебя его нет, найди, приятель! — бросаю я ему в лицо. — С этого момента руководство следствием поручено мне!
Я сую полученный мной приказ прямо в нагрудный карман его пиджака.
