Мама единственный человек в мире, который называет Толстяка “месье”.
Я хватаю трубку, разинув рот в зевке с туннель метро.
— Слушаю..
Мне отвечает громкий чих. Потом начинает гудеть голос Берю:
— Подошел все-таки? Ты там преспокойно дрыхнешь, а я, между прочим, всю ночь ехал.
— Ты где?
— В Мутье.
Я ошеломлен. — А за каким хреном тебя занесло в Мутье, Толстяк?
— И он еще спрашивает! Слежу за твоим типом, Бержероном. Ты ведь мне приказал это, так?
— Рассказывай!
— Вчера вечером он вышел из дому. За ним приехало радиофицированное такси. Я сразу просек, что он отправляется в путешествие. Когда тип, имеющий машину, вызывает такси, значит, он едет на вокзал.
— Браво, месье Шерлок Холмс! Продолжай!
— Он поехал на Лионский вокзал.
— Один?
— Разумеется. Взял из камеры хранения два чемодана и пару лыж, а потом сел в поезд на Бур- Сен-Морис. Было самое время: скорый отправлялся через восемь минут. Я тоже купил билет, потом позвонил в контору, но заметил, что времени на объяснения совсем не осталось. Я ехал в жестком вагоне второго класса с кюре и четой итальянцев с тремя детьми. Представляешь, что у меня было за путешествие?
— Дальше?
— Все это время твой гнида Бержерон нежился в первом классе. Сегодня в шесть утра мы вышли в Мутье, где холод, как в Сибири!
— Бедненький!
— Давай издевайся надо мной, это меня согревает!
— Так что происходит?
— Бержерон спросил, есть ли такси до Куршевеля. Поскольку их еще нет, он взял билет на автобус, который должен туда отправиться через двадцать минут. Что мне делать?
— Следуй за ним и не теряй из виду!
— А где я там остановлюсь?
— Не останавливайся, Толстяк, иди вперед!
— Очень остроумно. Я не забронировал место в гостинице, а из багажа у меня только вчерашний номер “Франс суар”. Я в легком пальто и в городских ботинках. Ты можешь себе представить: я на горнолыжной станции в таком виде?
Я оцениваю ситуацию, потом, с присущей мне решительностью, закрываю вопрос.
— Слушай, Приятель, когда приедешь в Куршевель, иди в “Отель де Грандз Альп”. Хозяева — мои друзья. Я позвоню им и попрошу встретить тебя ликующими криками и приготовить комнату. Так что ты сможешь принять хорошую ванну и отдохнуть с дороги.
— Что за хреновину ты порешь! — протестует Берюрье. — У меня денег кот наплакал. Едва хватило на билет, да и то пришлось доставать из заначки в носке, — Не хотел бы я быть на месте парня, дававшего тебе сдачу!
— Если ты не пришлешь мне фонды, то я буду вынужден возвращаться домой через консульство Франции в Савое.
— Получишь ты свои фонды. Срочный перевод будет отправлен, как только откроются почты. Держи меня в курсе дела.
— Ладно, я закругляюсь. Мне надо закончить завтрак: моя кружка горячего вина может остыть.
И он кладет трубку.
— Что-нибудь серьезное? — беспокоится Фелиси.
— Нет. Берю в Мутье. Компаньон Буальвана поехал в Куршевель кататься на лыжах.
— Ты считаешь, это правильный след?
— Я ничего не считаю, ма, просто принимаю обычные предосторожности…
После этого я иду принять ванну.
Через час я выхожу на тропу войны. Прикинутый, как милорд, побритый и надушенный, я начинаю день с хорошим настроением. Дело Берюрье решено: его уже ждут в “Грандз Альп”, а средства будут ему высланы через час. Я решаю зайти в больницу, проведать Пакретта.
Пожиратель пилюль похож на мумию Рамзеса II, только не такой свежий. Единственное, что можно увидеть между бинтами, это его кожу красивого зеленого цвета. Он смотрит, как я подхожу, и его взгляд увлажняется.
— Ах, комиссар, какая неудача! Медсестра, провожавшая меня, шепчет:
— Не слишком утомляйте его разговором, он еще очень слаб.
— Пакретг, — говорю я, — кажется, малый, напавший на вас вчера, был невысоким.
— Да.
— Он был средиземноморского типа? Он колеблется.
— Вы знаете, в темноте… И потом, все произошло так быстро…
— Вы говорили Матиа о золотых зубах.
Эта деталь меня смущает, потому что у Альфредо нет фикс. Его клыки натуральные и блестят, как у хищников (спасибо зубной пасте “Кольгат”!).
— Да, — бормочет Пакретт. — Я видел, как они блестели у него во рту.
Да, это мог быть и старина Фредо. Повторяю вам: его клыки блестят так, что, когда он смеется, появляется такое ощущение, что солнце отражается от витрины магазина.
— Матиа мне также сказал, что у него были нависающие веки?
— Да, когда он меня колотил, его глаза были как бы полузакрыты.
— Вы узнаете этого типа по фотографии?
— Думаю, да.
— Тогда я вам покажу одну. Я позвонил Пино и попросил его привезти снимок сюда.
— Вы вышли на след? — спрашивает Дохляк.
— Может быть.
Новое появление медсестры, маленькой блондиночки с солидными буферами спереди и пышным амортизатором сзади. Она докладывает о приходе преподобного Пино. Я прошу его пригласить, и Пинюш заходит в палату.
Он больше, чем когда бы то ни было, похож на раскрытый зонтик. У него все висит сверху донизу: сопля из носа, усы, окурок, поля шляпы, слишком широкое пальто и шерстяной шарф.
— Ну что, больно? — спрашивает он Пакретта, вяло пожимая его хлипкую руку.
— Да, и довольно сильно, — уверяет Пакретт и сообщает нам:
— Я собираюсь подать прошение о досрочной отставке. У меня слишком слабое здоровье для этой профессии, а после такого избиения… Надеюсь, страховая компания не будет долго тянуть с выплатой. Я очень рассчитываю на крупную сумму за временную потерю трудоспособности.
Пино говорит, что со страховщиками ни в чем нельзя быть уверенным. Потом он сообщает, что у него начался бронхит, что приводит Пакретта в ужас.
— Не приближайтесь к моей кровати, — умоляет он. — Если при моих травмах я подхвачу еще какую-нибудь инфекцию, то могу уже не подняться.
Пино немного обижен. Он утверждает, что болеет исключительно для себя и не имеет привычки раздавать свои болезни налево-направо первым встречным, как рекламные проспекты.
Сан-А, начинающий терять терпение, требует фото месье Альфредо Бюизетти.
— Держи, — отвечает Пино.
Он роется в карманах, достает снимок и протягивает мне. Смотрю, на фото изображен сидящий на подушке толстый ребенок, который с глупым видом сосет палец.
— Что это с моим клиентом? Усох, что ли? Пино замечает свою ошибку.
