Я не могу шевельнуть руками, потому что тогда она нажмет на спуск, и иду на дерзкий шаг — бросаюсь вперед. Происходит невероятное: ствол автомата становится для меня тараном. Приклад бьет ее в грудь, заставляя отступить. Случай захотел, чтобы при отступлении ее локоть вошел в соприкосновение с раскаленной трубой печки. Она с воем роняет машину для выдачи разрешений на похороны. Остальные увидели опасность. Они не вооружены, но бросаются вперед. Нельзя допустить, чтобы они завладели автоматом, иначе наступит последняя картина. Поскольку я не могу нагнуться и подобрать его, то наступаю на него ногой.
Я боксирую, стараясь не отступать. Длинный Нос и Бертран колотят меня от души. Хелена и горничная тоже не отстают. Положение безвыходное. К тому же Бертран схватил здоровой рукой кочергу и поднимает ее, чтобы проломить мне череп, в то время как трое остальных держат меня за руку.
— Hands up!
Дверь погреба, не та, что ведет в кабинет, а другая, очевидно, ведущая в другой дом, открыта, и на пороге стоит мужчина.
Я о нем совершенно забыл. Эхо человек с глазами слепого. Убийца Фердинанда.
— Я вовремя подоспел, господин комиссар, — говорит он с жутким акцентом.
Я с удивлением замечаю, с каким изумлением на него смотрят мои враги: как будто впервые видят!
— Прошу прощения, — отвечаю, — но хотелось бы знать, кого мне благодарить. Он кланяется:
— Джо Джойс из Интеллидженс Сервис.
— А!
Мы обмениваемся рукопожатием.
— Я занимаюсь этим делом несколько дней, — сообщает мне он. — Точнее, с момента, когда наш сторожевой корабль обнаружил недалеко от Дувра тело настоящего профессора Стивенса. Поскольку французские службы не сообщили об исчезновении ученого, меня прислали сюда. Я понял, что Стивенс, живущий в Париже, совсем не тот человек, который уехал из Лондона. Этот оказался немецким ученым, специалистом по ядерной физике, которым одна иностранная держава подменила настоящего. Я не стал раскрывать эту подмену сразу, потому что хотел накрыть всю их сеть Я обнаружил, что обитатели дома на улице Гамбетта иногда выходили на параллельную улицу. Сегодня утром я следил за запасным выходом и увидел, как вошли Хелена и какой-то мужчина. Поскольку они не возвращались, я решил зайти и…
— И чертовски правильно сделали.
— Я тоже так думаю.
Мы связываем руки нашим пленникам, поднимаемся по лестнице и оказываемся в доме, похожем на тот, где жил Стивенс. — Я позвоню в контору, чтобы прислали людей и “скорую”.
Джойс кивает.
Я звоню.
В ожидании прибытия подкрепления я спрашиваю моего британского коллегу:
— Вы знаете, что я считал вас убийцей Фердинанда?
— Фердинанда?
— Воришки с улицы Аббесс, которому перерезали горло.
— А! — восклицает он. — Понял… Я проследил за ним, но не знал, что его убили! Значит, вот почему едва он вернулся домой, как оттуда вышел другой член банды.
Он мне его описывает, и я узнаю покойного Франкенштейна.
— Однако хозяин кафе стоял перед дверью и должен был его увидеть. Джойс улыбается.
— Он его не видел, потому что как раз в этот момент отвернулся.
Я хлопаю себя по ляжкам. Черт! Ну конечно! Должен же кто-то был рассказать шпионам о талантах Фердинанда. Кабатчик ведет странную игру. Я ему скажу пару слов.
Мой взгляд падает на Хелену. Мой взгляд, ребята, не дурак. Он предпочитает падать на формы красивой девочки. Хелена мне подмигивает. Не завлекательно, а загадочно, как бы говоря: “Если бы мы могли переговорить с глазу на глаз, то сказали бы друг другу очень интересные вещи!'
Из-за этого, когда приезжают полицейские, я решаю взять малышку с собой в одну из машин.
Мы едем медленно.
— Хелена, — начинаю я, — скоро мы расстанемся. Это дело длилось неполные сутки, однако у меня создалось впечатление, что ты мой вечный враг. Я испытываю к тебе привязанность, которую питают к давним противникам. Возможно, причина в том, что ты слишком красива, а полицейский ведь тоже человек, так? Знаешь, у меня все кишки выворачиваются при мысли, что однажды ранним утром тебя привяжут к столбу и дюжина солдат разрядят в тебя свои винтовки…
Она опускает голову.
— Может быть, все дело в том, что ты слишком красива, а полицейский тоже человек. Мы еще можем договориться… Я понял, почему вы хотели во что бы то ни стало убрать меня сегодня утром. Инициатором покушения была ты, а причина: ты не сказала своим дружкам, что перехватила планы: Меня надо было убрать до того, как я поведаю об этом прессе. Ты хотела получить всю выгоду сама. Так, красавица?
Она улыбается. Ее улыбка сводит меня с ума. Я прижимаю ее к себе и, не сдерживая дольше свои инстинкты, крепко целую малышку.
— Если ты так сделала, — продолжаю я, — значит, у тебя душа предпринимателя. В этом случае мы сможем договориться. Верни мне планы, и ты свободна. Я полагаю, это честная сделка. А ты что скажешь?
Она не отвечает.
— Через несколько минут, — добавляю я, — будет слишком поздно. Между нами уже не будет никаких отношений, даже сексуальных.
— Это все один треп, — подает она голос. Чувствую, она колеблется.
— Двенадцать винтовок, нацеленных в твою красивую грудку, Хелена, не будут трепом… Решай…
— Кто мне гарантирует, что вы сдержите слово?
— Я. Ты согласна или нет?
Она смотрит на меня, потом берет мою руку и кладет на свою ляжку. Решив, что она хочет сыграть на моих чувствах, я возмущаюсь:
— Этого мне не надо, дорогая.
— Вы не поняли. Пощупайте мои чулки. Я их ощупываю и чувствую необычные для нейлона твердые комочки.
— Что это значит?
— Формулы, — шепчет она.
— Ну?
— Они вышиты азбукой для слепых на моих чулках. Я издаю восхищенный свист.
— Отлично. Никогда не слышал о такой хитрости. Значит, в портфеле Стивенса были эти чулки?
— Да.
Она их снимает, а я глазею, как подросток. Какие ляжки! Вы и ночью вскочите, чтобы их съесть! Честное слово!
Я беру теплые, как птичье гнездо, чулки, которые она мне протягивает, и сую их в свой карман.
Хелена молчит.
— Вы… сдержите слово? — наконец спрашивает она.
— Еще бы!
— Вы меня правда отпустите?
Вместо ответа я останавливаю машину и в последний раз целую ее в губы.
— Твой рот будет самым прекрасным воспоминанием в моей жизни, лапочка.
Она выходит из машины.
— Вы не выстрелите мне в спину?
