малый сообразительный. Чемодан заталкивает прямо под кровать, а микрофон прячет в вазу с цветами. Провод искусно камуфлирует.
Бравар мне объясняет, как включать аппарат. Это просто, как делать круги на воде. Я даю ему добить бутылку и говорю, что забрать аппарат он может вечером.
Мы прощаемся, и я иду в ближайший ресторан. Что бы ни случилось, а полдень — время обеденное, и его надо уважать, как своего дедушку.
Глава 18
Придет она или нет?
Этот вопрос извивается в моих мозгах, как разрезанный пополам червяк.
Несмотря на свою садистскую натуру — а может быть, именно благодаря ей, — малышка Грета меня очаровывает. Это первоклассная сирена, с которой я никогда не устану вести большую игру.
Я дохожу по улице Четвертого сентября до Оперы и возвращаюсь к Пам-Пам. У меня начинает кружиться голова: моя киска уже там. А как она прикинулась! Чтобы не смущать меня, явилась не в военной форме, а в ослепительном меховом манто. Если это не норка, то, значит, собака!
Я целую ей ручку в наилучшем аристократическом стиле и сажусь рядом.
— Как мило, что вы все-таки пришли, Грета.
— А вы не верили моему слову? — спрашивает она.
— С красивой женщиной никогда нельзя быть до конца уверенным…
Комплимент немудреный, но все равно заставляет ее щеки порозоветь. С девчонками нет необходимости быть оригинальным. На возвышенные фразы им начхать, а вот от тупых мадригалов они так и млеют.
Раз это ей нравится, я продолжаю и выкладываю целый набор глупостей. Будь у нее хоть два грамма здравого смысла, она пожала бы плечами и побежала купить пластырь, чтобы заклеить мне рот. Но она наслаждается моим трепом, как будто это черносмородинный ликер.
— Вам не кажется, что стоит собачий холод?..
— Надо же! — иронично отзывается она. — Вы интересуетесь метеорологией?
Я принимаю вид подростка, впервые в жизни севшего на колени к бабе.
— Это чтобы сделать более уместным одно маленькое предложение, — объясняю я с самым жалким видом, на который способен.
— Какое?
— Я хотел вам показать мою коллекцию японских эстампов…
Она смеется и крутит задом так, что если бы в него сунуть деревянную ложку, то можно было бы сбивать майонез.
— Так каким будет ваш ответ, любовь моя?
Она отвечает не сразу, и у меня сжимается сердце. Если она откажется, это будет самое сильное разочарование в моей жизни. И не только в физическом плане… В общем, вы поймете потом.
— Вы не очень постоянны, — шепчет она. — Я думала, вы отдали свое сердце той девушке, что была с вами…
Я вздыхаю. Раз дело только в ревности, вопрос можно уладить в два счета.
— Жизель? — переспрашиваю я. — Это совсем другое дело. Она мой друг. Не смейтесь. Она за мной ухаживала во время болезни, помогала мне… Короче, ради нее я готов броситься в огонь и, кажется, уже доказал это. Но никакой любви между нами не было. Если я говорю, что влюблен в вас, то потому, что это чистейшая правда… Слово мужчины. Ради Жизель я готов на любые жертвы, а ради вас — на любые безумства… Улавливаете разницу, прекрасная смуглогрудая андалузка?
Грета кивает. Она тает от удовольствия. Чувствую, мои акции идут вверх.
— Ну же, — настойчиво говорю я, — пойдемте и делайте, как советовал один мой старый корешок: “Не ждите завтра, срывайте розы жизни прямо сегодня…”
— Даже если они с шипами?
— Да, моя богиня, даже с шипами.
Она встает, и мы доходим до бульвара Капюсин, где стоят фиакры.
— Очень романтично, — фыркает Грета.
— Я обожаю романтизм, — отвечаю я ей. — Если бы я послушался своего внутреннего голоса, то шел бы рядом с вами в рединготе и цилиндре.
Фиакр трогается, покачиваясь. Я обнимаю Грету и начинаю влажный поцелуй.
— Скажите, — спрашивает она после того, как восстановила дыхание, — а как обстоят дела с BZ 22?
Я делаю жест, каким отгоняют мух.
— Послушайте, Грета, мой старый школьный учитель всегда говорил, что не надо откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня. Это правило, хорошее для учебников, на практике применимо не всегда. Однако я ему строго следую. Поскольку я не знаю, смогу ли увидеть вас завтра, то пользуюсь тем, что сегодня вы рядом со мной, чтобы очаровать вас.
— Какой вы забавный…
После нескольких минут размышления она добавляет:
— Мне будет неприятно, если с вами случится несчастье…
— Мне будет еще неприятнее!
И вот мы перед моей гостиницей. Поднимаемся на лифте в мою комнатушку.
Я звоню коридорному и прошу бутылку портвейна. Догадываюсь, во что она мне обойдется, но бывают обстоятельства, когда скупость надо запрятать поглубже.
Когда он возвращается, Грета, снявшая манто, смотрит в окно на движение на улице. Я наливаю ей стаканчик портвейна, и она без жеманства выпивает его.
Закончив предварительный этап, я закрываю дверь на задвижку и сажусь в кресло. Без какой-либо просьбы с моей стороны она прижимается ко мне. Клянусь вам, что в эту минуту никто бы ни в жизнь не подумал, что эта красавица самая кровожадная из тигриц. Она нежна, как медовое пирожное.
— Здравствуй, — мурлычет мне она.
Я ей ничего не отвечаю, но провожу маленький сеанс ощупывания, заставляющий ее фыркать от смеха. За меньшее время, чем требуется, чтобы объявить войну, мы переходим в горизонтальное положение и проделываем все те трюки, о которых никогда не пишут в книгах для юношества.
— Какое прекрасное путешествие! — вздыхает Грета, когда мы снова садимся в кресло.
— Всегда готов организовать второй круиз.
Это предложение ее веселит.
— А где же твои японские эстампы?
Вот он, момент сыграть мой маленький спектакль.
Я достаю из шкафа чемодан, кладу его на кровать, отпираю замок и оборачиваюсь, не открывая крышку.
— Вот, любовь моя, если ты любишь экзотические вещи, то получишь огромное удовольствие.
Говоря это, я включаю записывающее устройство.
Грета без малейших подозрений подходит к чемодану, открывает его и издает крик ужаса.
Она поворачивает ко мне лицо цвета мела.
— Это ты его убил?
— Вроде бы…
— Бандит!
Я встаю и влепляю ей пощечину.
— Ну хватит!.. Мне надоело, что со мной обращаются, как с грязной собакой. Ты посылаешь этого пигмея убить меня; он меня будит, колотя железякой по башке, что гораздо эффективнее будильника, а ты еще называешь меня бандитом за то, что я отправил его к святому Петру! Слушай, Грета, будь хотя бы
