был бы страшно недоволен, если бы пришлось цеплять свой персональный орден Голубя на непочетное место, поэтому он прибегает к типично французской уловке.
— Господин Окакис! — заявляет он. — Моя страна хотела особо отметить не только ваши заслуги, но и заслуги вашей бесценной супруги, поэтому мы решили вручить наш орден мадам Окакис!
Вот ведь вывернулся! Настоящий триумф! Все аплодируют, за исключением предыдущих награждавших, завистливо шмыгающих носом. Тогда центрально-вьетнамский принц Нгуен Совьет Шимин, следуя примеру, вешает на шею молодого Гомера, сына Окакиса, который до сего момента стоял тихо как мышка. Шестеренчатую Цепь, орден Чайного Листа.
Но Эдгар превзошел всех! Он счастлив, он светится! Нацепить награду на такую красивую женщину! И она тоже счастлива, и тоже светится. У нее в шкафах полно ценных вещей, но ни одной медали! Начать коллекцию с французской награды — это лестно, правда?
В рядах сильных мира сего поднимается волнение, вице-королеву Алоху Келебатузу охватывает дикая зависть. Ей тоже хотелось получить Замороженного Голубя, поскольку он по тону гармонирует с ее городским костюмом. Начальник протокола шепчет об этом на ухо Эдгару. К счастью, президент никогда не ездит без внутренних резервов. Он из породы людей, которые всегда возят с собой два запасных колеса в багажнике.
Как волшебник, он вынимает из потайного кармана в трусах вторую медаль.
Берю подходит ко мне, глаза мокрые от слез.
— Обалденно, правда? Медали, ленты… — гнусавит он. Я возражаю:
— Не надо обольщаться всей этой мишурой, Толстяк. А может, у тебя культ побрякушек?
— Нет, но все-таки…
— Ордена и медали — это деньги, Берю. Но деньги, не имеющие хождения у твоего мясника. Они служат наградой за некоторые услуги.
Или за молчание слишком говорливых людей. Тебе, кстати, случаем, не пришла в голову мысль нацепить медаль себе на пиджак за своевременное захлопывание рта?
— Говори что хочешь, — продолжает пускать слюни Толстяк, — но все эти ленточки так красивы!
— Если тебе нравятся ленточки, купи себе на Пасху пряничного зайчика с бантом!
Но Берю не переубедить. Он так и остался мальчишкой, как большинство мужчин! Готов лезть на рожон, лишь бы получить право носить два сантиметра муаровой ленточки на лацкане пиджака.
Общественное признание заслуг — вот что их увлекает! Когда близится сороковник, растет брюшная мозоль, а мешки под глазами стремятся быть выразительнее самих глаз, когда выводок любовников жены уменьшается, а кое-кто из молодых готов заменить их в любую минуту, мужиков охватывает страсть к побрякушкам. Ленточки им подавай! И они способны совершить бог знает что (и совершают, между прочим), только бы им повесили что-нибудь блестящее на грудь. Сначала им хватает наград, так сказать, местного значения, но лиха беда начало! Аппетит приходит во время еды. После получения медали Участников пешего похода 1939-1940 годов и креста Почетных телефонных абонентов мужчины начинают посматривать на Пальмовую ветвь, причем по возможности более или менее академическую. Дальше прямая дорога к ордену Почетного легиона. А уж как нацепили — вот он, апофеоз! — так не отцепишь!
Скажу вам прямо: если среднестатистический сорокалетний мужчина не может надеяться на получение Почетного легиона, то он становится абсолютно невыносим и даже опасен для общества. Крах его орденских надежд и устремлений может даже спровоцировать падение режима. Ну чего ему еще ждать от своего бренного существования? Почетный крест на могиле? Да бросьте! Надо еще дожить до того момента, когда он отдаст Богу душу, а заодно бразды правления своей фирмой!
Великий Наполеон знал, что делал! Цена крови — ха! он лил ее потоками, но не скупился на звания и награды! Он умел манипулировать людьми, пока принимал в расчет внешнюю сторону успеха. А как только отлетела блестящая мишура, его система рухнула! Попробуйте разрушить Лувр, Эйфелеву башню, Версаль! И вы увидите, как быстро иссякнет вся французская энергия! И тогда нам придется отваливать в Англию, чтобы попробовать заслужить орден какой-нибудь Подвязки!
Меня, кажется, понесло. Но извините! Где, стало быть, я остановился? Да, кстати, пора переворачивать страницу и начинать новую главу, чтобы немного провентилировать мозги.
Глава 13
Все-таки больше всего я люблю оригинальность.
Поэтому, когда хозяйка дома, а заодно и любовница Сан-Антонио, объявила о том, что в начале вечера состоится шутливая игра, и рассказала о правилах игры, я обрадовался…
Она хлопает в ладоши, и слуга, вносит корзину с розами, сделанными из тонкого серебристого металла.
— Я раздам каждому гостю по розе, и вы приколете их себе на грудь, — объясняет Экзема. — Одна из роз, лишь одна, фосфоресцирует. Мы погасим свет, и тот, у кого окажется светящийся цветок, в полной темноте на ощупь найдет себе партнера. Или партнершу, если роза окажется у мужчины.
Монаршие персоны, которые обычно бьют баклуши в своих дворцах, от радости начинают аплодировать. Они находят такую игру забавной. Их забавляет перспектива облапать в темноте своего случайно обнаруженного партнера. Темнота, надо сказать, подхлестывает низменные инстинкты.
Если бы не существовало ночей, люди бы давно взяли привычку ходить нагими. Ночь — источник лицемерия, паскудная мамаша всякого коварства.
Весьма грациозно Экзема начинает раздавать серебристые цветки.
Когда распределение закончено, она поднимает руку и освещение гаснет.
Мы оказываемся в полной темноте. Такая чернота, если, например, взять какой-нибудь парижский кинотеатр, привела бы к шуршанию юбок и отрыванию пуговиц.
Постепенно глаза привыкают, и мы различаем в середине зала маленькую светящуюся точку размером не больше светлячка. Точка имеет тусклый зеленоватый оттенок. Мы угадываем, что избранный судьбой человек осторожно передвигается, стараясь не наткнуться на мебель.
Точка проходит метр, потом два, наконец три метра (иной писатель, не имеющий ни совести, ни чувства меры, только чтоб придать лишний объем своему произведению, начал бы отсчитывать по шагу километров десять).
Затем останавливается. Наткнулся ли он (или она) на своего счастливого избранника? Вовсе нет!
Я, несмотря на полную темноту, угадываю пол этого человека.
Поскольку он вскрикивает. И вскрикивает мужским голосом. И этот крик говорит о мучительной боли. Маленькая светящаяся точка медленно опускается, а затем слышится звук грохнувшегося на пол тела. И точка замирает. Скажите, правда, я захватывающе вам все это описываю? Как бы мне хотелось самого себя прочитать! О чем я, значит, говорил? Так вот, фосфоресцирующая точка становится неподвижна. Мы слышим тихий стон.
В полной темноте всех присутствующих охватывают черные мысли, начинается тихая паника. Как умирающий Гете, кто-то просит света, и освещение включают.
Из десятка грудных клеток вырывается удивленное «о-о!». Избранник судьбы, Гомер Окакис, лежит распластавшись на персидском ковре, бледный, как эскимос после полугода жизни на севере без центрального отопления.
Центрально-вьетнамский принц Нгуен Совьет Шимин, сам не зная того, совершенно случайно спас жизнь окакисовскому отпрыску, пришпилив Чайный орден тому на грудь. Я поясню, ибо, как сказал один страшно знаменитый поэт (имя не расслышал), тяжело понять того, кто ничего не говорит. Словом, поскольку Нгуен нацепил здоровый орден Гомеру на уровне сердца, то розу Окакису-сыну пришлось приколоть значительно выше. А так как роза в полной темноте служила для коварного убийцы мишенью, тот ткнул в светящуюся точку свой страшный кинжал. Удар тонким, прекрасно заточенным ножом длиной не
