Анджей Сапковский
La Maladie
Бретания, сколько помню себя, для меня ассоциируется с моросящим дождем, с шумом волн, врывающихся на рваный каменистый пляж. Вечно памятные для меня цвета Бретании, серое и белое. И конечно же, aqua marina, как же еще.
Я коснулся конского бока шпорой и направился к дюнам, поплотнее закутываясь в плащ. Мелкие капли — слишком мелкие, чтобы впитываться — покрывали ткань, конскую гриву, туманили блеск металла. Горизонт выплевывал тяжелые клубы серо-белых туч, и они катились по небу в сторону суши.
Я въехал на холм, поросший островками серой, сухой травы. И вот тогда увидал ее, угольно-черную на фоне неба, неподвижно застывшую, будто статуя. Я подъехал поближе, конь тяжело ступал по тонкой корке мокрого песка, лопавшейся под копытами.
Она сидела на сивом коне по-женски, закутавшись в темно-серый длинный плащ. Капюшон был откинут на спину, ее светлые волосы слиплись и свернулись колечками от влаги. Она глядела на меня спокойным, как бы задумчивым взглядом. От нее исходил покой. Ее конь затряс головой, зазвенел упряжью.
— Бог с тобой, рыцарь, — заговорила она, опередив меня. Голос у нее был тоже спокойный, уверенный. Такой, как я и ожидал.
— И с тобой, госпожа.
У нее было овальное, очень милое лицо, полные губы необычной формы, над правой бровью родинка или небольшой шрам в виде перевернутого полумесяца. Я огляделся. Кругом были только дюны. И ни следа эскорта, повозки, слуг. Она была одна.
Как и я.
Она огляделась вместе со мной, ее губы тронула улыбка.
— Я одна, — подтвердила она очевидное. — И я ждала здесь тебя, рыцарь.
Ага, значит, она ожидала меня. Интересная история, я понятия не имел, кто она такая. И я не ожидал встретить кого-то на берегу, тем более кого-то, кто ждал меня. Во всяком случае, так мне казалось.
— Ну что ж, рыцарь, — она снова повернула ко мне дышащее покоем и холодом лицо. — Поехали. Меня зовут Бранвен из Корнуэлла.
Она не из Корнуэлла. Но она и не бретонка.
Есть кое-какие причины, по которым я иногда не помню, что случилось со мной, даже в недавнем прошлом. Бывают такие вот провалы в памяти. И наоборот — иногда мне удается вспомнить события, которые, я почти уверен, никогда не имели места. Странные вещи происходят иногда с моей головой, и конечно, временами я ошибаюсь. Но вот ирландский акцент, акцент из Тары я не спутал бы ни с каким другим. Никогда.
Понятно, что я мог бы сказать ей это. Но не сказал.
Я склонил голову в шлеме, а рукой в рукавице коснулся кольчуги на груди. Я не представился ей. У меня было право не представляться. Повернутый гербом внутрь щит у моего колена был явным — и уважаемым — знаком того, что я желаю сохранить инкогнито. Рыцарский кодекс повсюду начал принимать характер общепринятой нормы. Правда, принимая во внимание, что рыцарский кодекс становился все более идиотским и смешным, нормальным это назвать было трудно.
— Поехали, — повторила она.
Она направила коня вниз, меж гребней дюн, по щетинистой траве. Я двинулся следом, догнал ее и мы поехали бок о бок. Иногда я даже выезжал вперед — наблюдающий за нами со стороны мог бы подумать, что это она едет за мной. Впрочем, ошибиться в направлении я не мог.
Ибо за нами было море.
Мы не разговаривали. Бранвен, которая хотела казаться уроженкой Корнуэлла, несколько раз оборачивалась ко мне, словно желая о чем-то спросить, но не спрашивала. Я был благодарен ей за это, потому что чувствовал, что мало что смогу ответить. Поэтому я тоже молчал. Я думал — если так можно назвать мучительные попытки сложения кружащих в голове воспоминаний и образов в одно целое.
Я чувствовал себя очень паршиво. Совсем паршиво.
Из задумчивости меня вырвал сдавленный крик Бранвен и два зазубренных острия у самой моей груди. Наконечник рогатины, которую держал здоровяк в остроконечном шутовском колпаке и рваной кольчуге. Второй, с отвратительной мрачной мордой, держал под уздцы коня Бранвен. Третий, стоя в нескольких шагах за ними, целился в меня из арбалета. Черт подери, если бы я был папой римским, то под угрозой отлучения от церкви запретил бы делать арбалеты.
— Спокойно, рыцарь, — сказал арбалетчик, целясь мне прямо в горло. — Я не убью тебя без нужды. Но только без нужды. Только ты коснешься меча…
— Нам нужна жратва, теплая одежа и немного денег, — добавил мрачный.
— А вашей крови нам не надо.
— Мы не дикари, — сказал тип в шутовском колпаке. — Мы весьма добропорядочные, опытные разбойники. И у нас есть свои принципы.
— Наверное, вы грабите богатых и все раздаете бедным? — спросил я.
Парень в смешной шапке широко осклабился, обнажив десны. У него были черные блестящие волосы и смуглое лицо южанина, заросшее многодневной щетиной.
— Наша добропорядочность не заходит так далеко, — ответил он. — Мы забираем все и у всех. Но поскольку мы и сами бедны, то так, наверное, оно и выходит. Граф Оргеллис распустил дружину и выгнал нас на все четыре стороны, а до тех пор, пока мы не наймемся к кому-то другому, жить как-то надо, а?
— Зачем ты ему это говоришь, Бек Де Корбин? — вмешался мрачный. — Чего ты перед ним
