Представляете, что бы он со мной сделал, если б известие об измене Айседоры исходило от меня?! Да еще после ее смерти…
О да: это я очень даже хорошо представляла! Однако делиться своими впечатлениями с Леночкой не стала.
– Он, Арчибальдов, и так после похорон не в себе. Даже голос потерял на нервной почве. Мы, цеховики, так хоть спрятаться от него можем, стараемся на глаза не попадаться. А актерам бедным деться некуда, так их он просто до истерики доводит. И раньше был не подарок, вот только и оттаял чуть-чуть, когда с Асей у них началось. А уж теперь что будет – и подумать страшно… Кстати, Ася говорила, Александр Валерьич с самого начала был против этой ее поездки в Москву и съемок в рекламе. Считал, что это недостойно настоящей актрисы, и все такое… Будто чувствовал, что ничего хорошего из этого не выйдет! А она не послушалась, дурочка…
Лена с отвращением раздавила в пепельнице давно потухшую сигарету и потянулась за новой.
– Вчера днем, в перерыв, прохожу мимо его кабинета и слышу: все бегает, бегает из угла в угол, как лев в клетке. И бормочет что-то – сам с собой разговаривает… Ужас!
– Может, молился? – предположила я, стараясь ничем не выдать свой интерес.
– Если бы! Я…
Костюмерша осеклась, сообразив, что сама себя уличила в подслушивании у дверей. Потом махнула рукой.
– Ну да, я там задержалась на минутку, если честно. Только ничего не разобрала – почти ничего. Один только раз отчетливо услышала: «Мерзавка! Откуда это она пронюхала, маленькая дрянь»… Или что-то вроде. Я обмерла прямо: подумала, что это он мне говорит – заметил, что подслушиваю… Интересно, о ком это он так? Ведь не об Асе же?
У меня имелись свои соображения по этому поводу, но их я опять-таки решила оставить при себе. Хорошо, что под длинными распущенными волосами не было видно моих горящих ушей!
Пришло время прощаться. Лене пора было в театр. Да и я уже узнала все, что было нужно, и мне не терпелось найти достойное приложение драгоценной информации, которой я располагала.
Мы вместе вышли из маленького переулка, где располагалось общежитие, на улицу Слонова. На прощание Леночка молитвенно сложила руки:
– Только ради Бога, попросите вашего знакомого следователя, чтобы мои показания не дошли до Арчибальдова! Иначе мне в театре не работать, а я без него не могу.
Я обещала замолвить за нее словечко.
Оказавшись поблизости от того самого места, где состоялась вчерашняя «разборка» с «великим Арчи» (так бесславно для меня закончившаяся), я с опаской огляделась: не видно ли моего «злого гения» в плаще и шляпе? Ведь и время то же самое: скоро одиннадцать…
Взгляд мой упал на газетный киоск, в котором Арчибальдов отоваривался прессой, и… Я даже не могу сформулировать, что это было. Не взгляд – скорее, мое подсознание «зацепилось» за что-то, наткнулось на какие-то неясные ассоциации.
Возле киоска стоял высокий сутуловатый человек, одетый в куртку-ветровку и потертые джинсы, и сосредоточенно разглядывал витрину. Я могла бы поклясться, что никогда не видела этого лица… Впрочем, оно, это лицо, было абсолютно «неидентифицируемым» под массивными темными очками и густой рыжеватой щетиной, покрывающей подбородок от уха до уха. Все это – в сочетании с лыжной вязаной шапочкой, низко натянутой на лоб, – делало человека похожим на горнолыжника без лыж. Так вот: я могла бы поклясться, что никогда его не видела, и все же что-то в его фигуре, жестах, походке показалось мне знакомым. Очень смутно, но все-таки знакомым.
Какой странный тип! В самом начале осени – в вязаной шапке… Конечно, погода после моего возвращения из Москвы испортилась, но не настолько же!
Слепой взгляд черных линз равнодушно скользнул по моему лицу, отчего мне почему-то стало не по себе. Потом человек медленно повернулся и раскачивающейся походкой пошел по улице в направлении остановки. Нам было по пути, и я некоторое время «держала» глазами его сутулую спину. Потом она исчезла из виду. А через минуту-другую я вовсе позабыла о странном незнакомце: у меня были дела поважнее, чем гадать, где мы могли встречаться…
Меньше чем через час Жора Овсянников, который, слава Богу, оказался на месте, уже знал все. Правда, его реакция на мою «срочную» информацию была более сдержанной, чем я рассчитывала, и это меня неприятно удивило. Тем не менее майор сказал мне «спасибо, Оленька», и даже улыбнулся. Я очень пожалела, что Полина не видит моего триумфа.
– Так ты говоришь, этого Романа надо искать в Москве? Ну конечно, в Москве, дорогая: об этом мы давно догадались. Да это было ясно хотя бы потому, что Тарасов мы уже весь обыскали! – Жора усмехнулся. – А теперь твоя Золотовская лишь подтвердила эту версию. Да вот только с лужковской епархией никак отношения не наладим! Надо бы давно туда ехать, да одни проклятущие «согласования» замучают, чтоб им… Это ведь не прежние времена, когда стоило лишь трубку снять – и всюду тебя с распростертыми примут и всяческое содействие окажут. Эх, да что там… Последние два дня, Оленька, только этим и занимаюсь.
Энергичным жестом продемонстрировав свое отношение к новым порядкам, Овсянников встал из-за стола, обогнул его и подошел ко мне вплотную.
– Но теперь, кажется, все утрясено. Так что собирайся в столицу, Ольга Андреевна!
– Я?!.
– А что ты так удивилась? Кроме тебя, никто этого типчика не видел и опознать не сможет. Фоторобот фотороботом, но если у нас есть живой свидетель…
«Живой свидетель» в эту минуту, должно быть, очень напоминал немую сцену в финале гоголевского «Ревизора».
– Жора, а может быть…
– Не может.
– Когда ехать? – спросила я упавшим голосом.
– Сегодня, лапушка, сегодня. Ты сейчас дуй домой, соберись там, отдохни и все такое. А я позабочусь о билетах для нас обоих. В половине пятого за тобой заеду. Приговор окончательный, обжалованию не подлежит!
Я кивнула и поплелась к выходу. Жора остановил меня.
– Да, Ольга! Насчет твоего «великого Арчи». Зря ты его записала в «убивцы»: он Палискиене не душил. Точно тебе говорю!
И почему майор так в этом уверен?! Из Арчибальдова вышел бы такой славный подозреваемый… Но московский Ромочка, безусловно, лучше.
Глава четвертая
Полина
Я чувствовала себя так, будто мне наплевали в душу. Жора вместе с Ольгой укатили в Москву, а я осталась как бы ни при чем! Нет, мне, конечно, и самой наплевать на все эти их тайны, у меня есть дела поважнее, но все же… Все же это форменное свинство: вести себя так, словно самые крутые борцы с преступностью в Тарасове – это они двое!
Ольга, когда после обеда позвонила мне на работу, просто из кожи вон лезла, чтоб показать, как ей не хочется ехать. Но меня-то не обманешь: мою сестренку просто распирало от чувства собственной значимости.
– Ты знаешь, Поленька, мне эта поездка сейчас ну совсем ни к чему! Чувствую себя отвратительно, да и вообще… Назревают «жирные» клиенты, а меня не будет в Тарасове! Но Жора пристал как репей: поедем да поедем, Ольга Андреевна… Я, конечно, понимаю: я ему действительно нужна. Ведь кроме меня убийцу некому опознать. Я говорю, разумеется, о Романе, – уточнила она как бы между прочим. И добавила значительно:
– Появились новые данные, что он скрывается в Москве…
Я почувствовала, что закипаю.
– Во-первых, тебе известно не хуже меня, что квалифицировать человека как убийцу может только суд. А до тех пор он свидетель, на худой конец подозреваемый, но уж никак не преступник! Во-вторых, откуда ты знаешь, что он «скрывается»? Может, этот парень преспокойно живет себе на какой-нибудь Божедомке или где-нибудь в Химках и, как говорится, ни сном ни духом… А в-третьих, какие, к черту, новые данные?! Я только сегодня утром говорила с Овсянниковым: они там увязли по самые уши в рутине…
– А в-четвертых, почему ты так нервничаешь? – парировала Ольга безмятежным голоском. – Я только хотела сообщить тебе, что вынуждена уехать по делу дня на три-четыре. Дети у Кирилла, о них не беспокойся. У меня к тебе всего одна маленькая просьбишка: пожалуйста, заходи поливать мою герань, она на кухне, за холодильником.
– Ге… герань?! У тебя дома растет герань? Я не ослышалась? С каких это пор ты увлеклась комнатным цветоводством?
– Ах, Поля, ты в своем репертуаре: все мои добрые начинания закаляешь в горниле своего убийственного юмора. Но я на тебя за это не обижаюсь, нет: крепче будут! – Ольга засмеялась. – Да, сестренка: у меня дома появилась герань, разве я тебе не говорила? Не устояла, выпросила у соседки отросточек. Такая прелесть, ты сама увидишь. Только она еще очень маленькая, надо поливать каждый день…
– Горе мое! Ты ее сразу в землю посадила?
– А как же? Конечно!
– Да ведь надо было сначала в воду поставить, чтоб корешки пустила! А если уж в горшок ткнула, так надо бы баночкой сверху прикрыть, микроклимат создать…
– Да что ты говоришь? Это что же – моя прелестная геранька теперь погибнет?!
– Ну-у…
– Поленька, я тебя умоляю! Приходи прямо сегодня, дорогая, и сделай там все, что нужно. Спаси мой аленький цветочек! А я побежала, у меня еще куча дел до отъезда. Пожелай мне удачи, дорогая! Целую, целую, целую! Провожать не надо – Жора заедет за мной на машине.
– Размечталась: провожать ее… Да я и не собиралась! – сказала я трубке, в которой уже пищали короткие гудки.
Вот так, Полина Андреевна. Вечно от тебя требуется кого-то спасать: обычно саму Ольгу, а нет – так хотя бы ее герань.
Разумеется, я тут же позвонила Овсянникову, но и от того не добилась толку. Он лишь подтвердил в двух словах, что интересы следствия требуют немедленного выезда в столицу и что он уже оформил командировку для Ольги.
– Извини, Поленька: у меня еще куча дел до отъезда. Пожелай мне удачи, дорогая!
– Желаю, майор. Перышко тебе для легкости!
Я брякнула трубку, даже не пытаясь скрыть, как я раздражена. Ишь, спелись, голубчики! Даже одними и теми же словами шпарят… Деловые какие! А я,
